Брайен Фиц-Каунт

Брайен Фиц-Каунт

Брайен Фиц-Каунт (иногда Брайен Уоллингфордский или Брайен де Инсула; англ. Brien FitzCount; ок. 1100 — ок. 1150) — англонормандский рыцарь, сеньор Уоллингфорда и Абергавенни, активный участник гражданской войны в Англии 1135—1154 годов на стороне императрицы Матильды.

Биография

При дворе Генриха I

Брайен был незаконнорожденным сыном Алана IV, герцога Бретани и графа Нанта, за что и получил своё прозвище Фиц-Каунт, т. е. «сын графа». Точная дата рождения Брайена неизвестна, во всяком случае он родился до 1112 года, когда Алан IV удалился в монастырь. Тесные связи между Бретанью и Англо-Нормандской монархией в начале XII века позволили послать юного Брайена на воспитание ко двору английского короля Генриха I. Король оказывал ему особое покровительство и лично посвятил в рыцари. Брайен Фиц-Каунт входил в ближайшее окружение Генриха I, с 1114 года подпись Брайена в качестве свидетеля прослеживается на значительной части хартий и грамот английского короля. От также был дружен с побочным сыном Генриха I Робертом Глостерским.

По протекции короля Брайен Фиц-Каунт около 1119 года женился на Матильде д'Ойли, наследнице замка и сеньории Уоллингфорд в Беркшире. Уоллингфорд в то время был одним из важнйших торговых и военных центров долины Темзы, что обеспечивало Брайену значительное влияние и существенный доход. Кроме того, от своего дяди Гамелина де Балюна Брайен получил в наследство замок Абергавенни в Валлийской марке, контролировавший Гвент и подступы к Брекнокширу.

Влияние Брайена Фиц-Каунта при дворе Генриха I неуклонно увеличивалось. В 1126 году под его охрану в Уоллингфордском замке король передал Галерана де Бомона, лидера мятежа в Нормандии. В 1127 году Брайен участвовал в тайных переговорах по вопросу союза Генриха I с Анжуйским графством, а затем сопровождал дочь короля Матильду в Нормандию для заключения брака с Жоффруа Анжуйским. Затем вместе с Робертом Глостерским Брайен осуществлял ревизию счетов королевского казначейства в Винчестере, а в 1131 году был назначен коннетаблем (констеблем) земель королевского домена. К этому времени Брайен стал одним из богатейших баронов Англии (в его владении находились земли в 10 графствах) и наиболее близких к королю людей (подпись Брайена фигурирует почти на всех королевских актах конца правления Генриха I).

Участие в гражданской войне 1135—1154 гг.

После смерти Генриха I в 1135 году королевой Англии должна была стать его дочь императрица Матильда. Однако престол захватил Стефан Блуаский, племянник Генриха I. Бароны и духовенство Англии достаточно быстро признали Стефана королём Англии. Брайен Фиц-Каунт также был среди тех, кто принёс ему клятву верности. Однако Матильда не смирилась и начала войну за престол. Уже в 1136 году в Англии вспыхнули восстания в поддержку императрицы, а в Нормандии вступили войска супруга Матильды Жоффруа Анжуйского. Брайен первоначально не участвовал в столкновениях, но когда в 1139 году Матильда высадилась в Англии и на её сторону перешёл Роберт Глостерский, Брайен присоединился к мятежникам. Уже в 1139 году он захватил королевский замок Гросмонт в Монмутшире.

В дальнейшем, на протяжении всей гражданской войны, Брайен Фиц-Каунт оставался одним из самых последовательных приверженцев Матильды: в то время, как большинство её сторонников в зависимости от развития военной ситуации переходили на сторону короля и обратно, Брайен всегда оставался верным императрице. Причём его верность Матильде современники объясняли идеализмом и рыцарственностью, доходящей до романтической влюблённости. Замок Брайена Уоллингфорд стал главной базой императрицы в долине Темзы и самым восточным рубежом территории, контролируемой Матильдой и её сторонниками. Уоллингфорд представлял собой анклав власти императрицы в окружении владений короля и его баронов и периодически осаждался, впрочем без особого успеха, войсками Стефана.

В 1141 году после пленения короля Стефана в сражении при Линкольне Брайен Фиц-Каунт сопровождал императрицу в Лондон, а когда она была изгнана из города в результате восстания горожан, последовал за ней в Оксфорд. В сентябре 1141 г. он участвовал в наступлении на Винчестер и Винчестерской битве, после которой, едва не попав в окружение, вместе с Матильдой бежал в Глостер. Разгром, однако, не сломил Брайена, и на протяжении последующих лет он продолжал активно участвовать в операциях против Стефана Блуаского. В 1142 году именно под охрану Брайена в Уоллингфорд из осаждённого Оксфорда по льду Темзы бежала императрица. В 1146 году Брайен был сам осаждён в Уоллингфорде войсками Стефана Блуаского и Ранульфа де Жернона, но смог отразить их атаки, а в 1147 году захватил один из замков епископа Винчестерского.

Помимо военных талантов Брайен Фиц-Каунт проявил также свой литературный дар: он стал автором памфлета, в котором доказывались права Матильды на престол Англии, а также получившего широкую известность письма Генриху Блуаскому, папскому легату и лидеру английского духовенства, в котором резко осуждалась нерешительность и политическое непостоянство этого прелата. Тем не менее, несмотря на все заслуги Брайена перед императрицей, он не получил от неё графского титула.

В 1141 году Брайен уступил свои валлийские владения (Абергавенни и Гросмонт) Вальтеру Фиц-Милю, сыну Миля Глостерского, ещё одного верного соратника императрицы Матильды.

Конец жизни

О последних годах жизни Брайена Фиц-Каунта известно мало. Согласно хронике Абергавенни, он отправился в крестовый поход в Иерусалим и там скончался около 1147 года. Более вероятна другая версия, в соответствии с которой Брайен удалился в монастырь около 1150 года и вскоре умер.

Брак и дети

Брайен Фиц-Каунт был женат (1119) на Матильде д'Ойли, дочери Роберта д'Ойли, участника нормандского завоевания Англии и сеньора Оксфорда и Уоллингфорда. Они имели двух сыновей, которые, однако, умерли в молодости от проказы. После смерти Брайена и Матильды их земли из-за отсутствия наследников вернулись в распоряжение английского короля.

Ссылки

• [www.berkshirehistory.com/bios/bfitzcount.html Биография Брайена Фиц-Каунта в Национальном биографическом словаре]  (англ.)

Литература

• Bradbury J. Stephen and Matilda: The Civil War of 1139-53. — Stroud, 1996.
• Crouch D. The Reign of King Stephen, 1135—1154. — London, 2000. ISBN 0582226589
• Hollister C. W. Henry I. — Yale University Press, 2001. ISBN 0300098294
• Green J. A. Henry I, King of England and Duke of Normandy. — Cambridge University Press, 2006. ISBN 0521591317
• Poole A. L. From Domesday Book to Magna Carta 1087—1216. — Oxford, 1956.

Отрывок, характеризующий Брайен Фиц-Каунт

Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.