Будители
Буди́тели (чеш. buditelé, словацк. buditelia, словен. buditelj и болг. будители, буквально — «пробуждающие») — активисты национального, культурного и языкового возрождения в среде славянских народов, основа славянской интеллигенции новых суверенных славянских государств. Идеи «будителей» получили широкое распространение в славянских землях Восточной и Южной Европы в XVIII — XIX веках. Именно они легли в основу борьбы славянских народов за создание независимых национальных государств. Наиболее актуальными и вместе с тем наиболее радикальными идеи «будителей» были в периферийных регионах, ущемлённых в результате долгого иноэтничного давления — в Чехии и Словении в условиях многовекового засилья немецкого языка и культуры, в Словакии и Подкарпатской Руси в условиях жёсткого венгерского давления, в Болгарии — в условиях многовекового османского ига. Особым авторитетом у будителей из этих стран пользовалась Российская империя — единственное суверенное «славянское государство», в которой они черпали вдохновение, на которую они постоянно ориентировались.
Как для чешских, там затем и для болгарских и русинских будителей был характерен особенно глубокий интерес к истории и культуре древнеславянских народов. Особое внимание они уделяли истории, культуре и языку русского народа. Первые будители много путешествовали в Россию, изучали русский язык, перенимали из него многие славянские корни, утраченные на их родине в условиях многовекового иноземного владычества, вносили первые вклады в развитие чешско-русских и болгарско-русских отношений.
В отдельных странах
Чешские
Наиболее ранним проявлением будительства стало так называемое «чешское возрождение» конца ХVIII века. Пользуясь благоприятными демографическими процессами (высокий естественный прирост и активное переселение сельских чехов в некогда почти полностью немецкоязычные города) чешские учёные и писатели начали активно возрождать литературу, науку, культуру и всю вертикаль образования на чешском языке несмотря на противодействие Габсбургов. Наиболее известными чешскими будетелями стали историки и филологи Геласий Добнер, Франтишек Мартин Пельцль, Йосеф Добровский, Йозеф Юнгман, Франтишек Палацкий, Павел Йозеф Шафарик, Вацлав Ганка, издатель Вацлав Матей Крамериус, писатели, поэты и драматурги Антонин Марек, Себастиан Гневковский, Антонин Ярослав Пухмайер, Йозеф Каэтан Тыл, Антонин Махек, Ян Сватоплук Пресль, биолог Ян Эвангелиста Пуркине и прочие[1].
Болгарские
Несколько позже, в середине XIX века, активизировались группы болгарских будителей, которые черпали своё вдохновении в обращении к древним православным традициям болгар несмотря на исламское давление со стороны Стамбула. К 1860 году болгарское духовенство сумело добиться признания отдельной Болгарской экзархии, что ослабило влияние греков-фанариотов, воспринимавших славян как конкурентов в борьбе за ограниченные для христиан ресурсы Османской империи. Благодаря болгарским будителям в османской Болгарии всё же возродился болгарский театр, появились научные и литературные жанры на болгарском языке. В 1909 году болгарское правительство объявило 1 ноября праздничным Днём будителя в Болгарии.
Среди известных болгарских народных будителей Паисий Хилендарский, Софроний Врачанский, Иван Вазов, Григорий Цамблак, Константин Костенецкий, Владислав Грамматик, Матей Грамматик, Иоанн Рыльский, Неофит Бозвели, Иван Селиминский, Иларион Макариопольский, братья Димитр и Константин Миладиновы, Георгий Раковский, Васил Левский, Христо Ботев, Стефан Караджа, Хаджи Димитр, Любен Каравелов, Добри Чинтулов и многие другие.[2]
Русинские
В середине XIX века у закарпатских русинов начался общий для большинства народов Центральной и Южной Европы того времени процесс «национального возрождения»[3]. Карпаторусские «будители» (Александр Духнович, Александр Павлович, Адольф Добрянский, Александр Митрак, Иван Сильвай и другие) были органической частью российского течения славянофильства. Они объединили духовную и светскую интеллигенцию края для культурно-национальной работы, дали ей сильнейший импульс и направление, остановив мадьяризацию края. В конце XIX века начался переход в православие среди русинских греко-католиков в США — это движение возглавил священник Алексий Товт.
Напишите отзыв о статье "Будители"
Примечания
- ↑ Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- ↑ [calendar.dir.bg/inner.php?d=01&month=11&year=2007&cid=&sid=&eid=6624 Народните будители]
- ↑ [rusiny.info/article/30/ Россия — Русины — Восточнославянские этнические сепаратизмы. Русины]
</ol>
Литература
- Францев В. А. Очерки по истории чешского возрождения, Варшава, 1902;
- Přehied československých dějin, dl. 1, Praha, 1958.
- Koči J. Naše narodni obrození, Praha, I960.
Отрывок, характеризующий Будители
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
