Вежливый отказ

Вежливый отказ
Основная информация
Жанр	экспериментальный рок, пост-рок, арт-рок, прогрессивный рок, экспериментальный фолк, фри-джаз, авангардная музыка
Годы	с 1985
Страны	СССР СССР Россия
Город	Москва
Язык песен	русский
Состав	Роман Суслов Дмитрий Шумилов Михаил Митин Сергей Рыженко Павел Карманов Андрей Соловьёв Павел Тонковид
Бывшие участники	Пётр Плавинский Михаил Верещагин Максим Трефан
[www.otkaz.ru/ az.ru]

Вежливый отказВежливый отказ

«Вежливый отказ» — советская и российская рок-группа.

История

Московская группа «Вежливый отказ» была образована в октябре 1985 года. Зимой того же года состоялся первый концерт коллектива в ДК Института атомной энергии им. Курчатова.

Определение хотя бы приблизительных стилистических рамок коллектива всегда было головной болью для музыкальных критиков. С самого начала для «Вежливого отказа» были характерны эклектика и полистиличность, отнюдь не свойственные подавляющему большинству групп того времени. Излюбленным лирическим героем группы является чудаковатый эстет, волею судеб оказавшийся посреди театра боевых действий. На выступлении в передаче «Музыкальный ринг» в январе 1989 г. лидер «ВО» Роман Суслов определяет своё творческое кредо как «профанация тоталитарного героизма».

В первоначальный состав группы входили пианист и автор песен Пётр Плавинский, гитарист-балалаечник и композитор Роман Суслов, вокалист Дмитрий Шумилов, бас-гитарист Михаил Верещагин, барабанщик Михаил Митин, поэты и шоумены Аркадий Семенов и Гор Оганисян. Дебютный альбом «Вежливого отказа» «Опера-86» увидел свет в 1986 году. Половину пластинки составили песни на стихи Петра Плавинского, а вторую часть написали известный поэт Аркадий Семенов и Роман Суслов. В том же, 1986-м, группу покинул Пётр Плавинский, который известен ныне как большой знаток русского изобразительного искусства ХХ века, успешный галерист и специалист по нонконформизму.

Премьера новой программы «отказников» «Пыль на ботинках» состоялась в декабре 1986 года на дне рождения Рок-Лаборатории. «Под бой барабанов Аркадий Семенов трубит свои стихи. На сцене — Гор Оганисян (Гор Чахал — известнейший современный художник). Музыка — жёсткая и агрессивная. Прямо на концерте к группе присоединяется саксофонист Владимир Давыдов», — вспоминает об этом событии Роман Суслов.

Альбом «Пыль на ботинках» выходит в 1987-м, и его признают лучшим московским релизом года. Группа участвует в фестивале «Рок-панорама-87», телемостах и передаче «Музыкальный ринг». Во всех этих мероприятиях «ВО» предстает уже в несколько модифицированном виде: Роман Суслов становится вокалистом, Дмитрий Шумилов — пианистом.

В 1989 году фирма «Мелодия» выпускает виниловый диск «Вежливого Отказа», известный среди меломанов под неофициальным названием «Белая пластинка». Специально для этого издания песни с первых альбомов коллектива были переписаны заново в более качественном звуке. В студийных сессиях поучаствовали известный скрипач Сергей Рыженко и трубач Андрей Соловьев. Тираж пластинки составил 125 000 экземпляров. Оформлением обложки занимался художник и музыкант-концептуалист Свен Гундлах (состоявший в объединениях художников-концептуалистов «Мухоморы» и «Среднерусская возвышенность»). Партии баса и клавиш в альбоме записал Дмитрий Шумилов. Именно во время работы над этой пластинкой в группе появился новый пианист Максим Трефан (ex-Николай Коперник, приглашённый клавишник групп Альянс, Коррозия Металла), записывавшийся также с группами Оберманекен, Матросская Тишина и Сплин, написавший аннотацию на обложке.

C 1989 года «Вежливый отказ» начинает активно гастролировать в Европе. На выступлениях Вежливого отказа этой поры обкатывается программа «Этнические опыты» (1991), фиксирующая переход Романа Суслова от осмысленных текстов к звукоподражательной «музыке фонем». К этому же времени у Суслова, помимо музыки, появляется другое серьёзное занятие. Купив двух лошадей, Роман переезжает в деревню — и со временем становится основателем конезавода, одного из первых частных в России, а впоследствии — на короткий период — председателем колхоза в Тульской области.

По возвращении из европейских гастролей группа записывает альбом «И-и раз!…», примечательный тем, что музыканты умудряются записать его буквально за три дня 1992-го года. Стахановские темпы работы отнюдь не сказались на качестве продукта: альбому присущи матерое инструментальное искусство и эстетическая цельность. С этой программой группа участвует в Берлинском фестивале авангардной музыки, а сам альбом «И-и раз!…» широко расходится по всей России на виниле, CD и фирменных аудиокассетах. Премьера пластинки проходит в ДК на Волхонке напротив ГМИИ им. Пушкина при полном аншлаге.

В 1995-м, после появления первой после почти трехлетнего перерыва новой песни («Припадок»), премьера которой состоялась в клубе «Кривой капонир» в Киеве, выходит антология «Вежливый отказ 1985—1995», посвященная десятилетию группы. На ней впервые записываются концертные хиты восьмидесятых, написанные на тексты Гора Оганисяна и Аркадия Семенова: «Кантата гиревых дел мастера», «Встречное движение», «Портрет».

Вскоре группа начинает работу над новым материалом. В составе коллектива появляется молодой саксофонист Павел Тонковид (выпускник Академии им. Гнесиных), а трубач Андрей Соловьев (участник авангардных проектов, радио-ведущий, философ) становится постоянным участником группы. И осенью 1997-го года в свет выходит альбом «Коса на камень», который является плодом коллективного творчества всех участников группы. Альбом получился более авангардным и разноплановым, нежели предыдущие работы команды. Кроме того, в нём заметно возросла роль духовых инструментов. Группа активно концертирует в музыкальных клубах Москвы. Выступает организатором акции «Блин Москва-Берлин» в саду «Аквариум» на козырьке театра им. Моссовета, а также инициатором совместной акции «Герои нашего времени» в Москве совместно с группами «Не ждали» и «Воплі Відоплясова». Проходят камерные концерты «Вежливого отказа» в московских музеях Владимира Маяковского и Александра Скрябина, на которых публике представляются новые пьесы, составившие основу следующего альбома группы — «Герань».

Работа над «Геранью» идет непросто. Роман Суслов все больше и больше отвлекается на свои коннозаводческие дела в деревне. Группа продолжает концертировать, альбом практически полностью готов, но концерты проходят все реже и реже. В 1999 г. из-за травмы руки, полученной в серьёзной автомобильной аварии, группу покидает Максим Трефан.

Запись «Герани» проводится двумя сессиями — в 2000 и в 2001 годах. Для записи фортепианных партий во время второй сессии по совету Антона Батагова (пианист, композитор-минималист) приглашается известный московский композитор Павел Карманов, который вскоре становится активным участником группы. Пластинка с записью первой сессии ходит по рукам в Москве и становится коллекционной редкостью.

Осенью 2000 года «Вежливый отказ» принимает участие в World Music Festival, где дает два концерта, и выступает в клубе Elbow Room в Нью-Йорке.

Наконец, в октябре 2002 года, «Герань» выходит на CD. Жанр этой работы можно условно определить как авант-прогрессив рок с элементами свободных джазовых импровизаций. Пять текстов для этого альбома написал замечательный поэт и филолог Григорий Дашевский, получивший известность благодаря своим переводам Трумена Капоте, Роберта Пенна Уоррена, Реймонда Карвера, Иосифа Бродского, Владимира Набокова, Олдоса Хаксли, Френсис Йейтс, Рене Жирара. Группа достигает пика своей формы, однако по окончании концерта в Культурном Центре «Дом» 12 декабря 2002 года Роман Суслов неожиданно объявляет о прекращении музыкальной деятельности и закрытии проекта «Вежливый отказ». Группа устраивает прощальные концерты в Москве, Петербурге, Владимире и Киеве и прекращает свою деятельность до 2006 года.

Каждое появление группы на сцене становится событием в культурной жизни. По итогам одного из таких концертов — выступления во МХАТ им. Горького 24 марта 2006 года, отметившего 25-летие группы — был выпущен четверной (2CD + 2 DVD) live-альбом «Кончерто». Концерт во МХАТе оказался примечателен ещё и тем, что при подготовке к нему к группе присоединился скрипач Сергей Рыженко, а также тем, что в нём приняли участие бывшие участники группы — Пётр Плавинский (некогда придумавший название «Вежливый отказ» и Максим Трефан (пианист «ВО» с 1989 по 2000 год).

В составе группы в настоящее время: барабанщик Михаил Митин, трубач Андрей Соловьев, пианист Павел Карманов и басист Дмитрий Шумилов, скрипач Сергей Рыженко, имеющий постоянные антрепризы в московских клубах, и, наконец, Роман Суслов, гитарист, автор музыки и главный идеолог «кружка музыкальных изысканий».

В разное время «Отказ» играл на одной сцене с такими исполнителями как UB40, Mister Gang, Lindsey Cooper, Orthotonics, Fred Frith (Keep the Dog), Tim Hodgkinson, Peter Hammill, Ustad Fateh Ali Khan и Misty in Roots.

29 мая 2009 года «Вежливый Отказ» принял участие в очень необычном концерте. Вместе с Первым симфоническим ансамблем без дирижёра Персимфанс, недавно воссозданным пианистом Петром Айду на базе музыкальной лаборатории «Школы драматического искусства», группа представила совместный проект «Nichtzusammen» в ЦДХ. Подарком зрителям стали поэтическое вступление поэта и одного из основателей группы Аркадия Семенова, а также исполнение Романом Сусловым совместно с пианистом Петром Айду вокального цикла «Четыре газетных объявления», созданного в 20-х годах прошлого века композитором-конструктивистом Александром Мосоловым. Кроме того, Персимфанс принял участие в исполнении двух песен «Отказа» — «Марш» и «Тикирика». Программу выступления самого Персимфанса на этом концерта составили два произведения Игоря Стравинского — Регтайм для 11 инструментов и камерный концерт «Dumbarton oaks». Также стоит отметить программу Петра Айду — «Колокола и колокольчики», в которой «ВО» регулярно принимает участие.

В апреле 2010 «Вежливый отказ» завершил работу над своим первым за 7 лет номерным альбомом, получившим неожиданное название «Гуси-Лебеди». В пластинку вошли такие уже обкатанные на концертах песни, как «Бурятская морская», «Лед Зепеллин», «Мурка», а также совершенно новая, сочинённая во время работы в студии, инструментальная пьеса «Этюд». Презентация альбома, изданного лейблом Zenith (Союз), состоялась 9 апреля 2010-го в московском клубе «Икра», на которой публике также была представлена другая композиция, не вошедшая в альбом «Гуси-Лебеди» — «Лухта».

Позднее — в мае и июне 2010 года — публике был представлен камерный состав группы, состоящий из трио Суслов-Карманов-Шумилов и одного из пары солистов группы — Андрея Соловьева и Сергея Рыженко. На концертах камерного состава на первый план выходит детальная структура каждой композиции и каждой инструментальной партии в ней (причем не только из новой программы, но и из предыдущих работ). Однако при этом группа не проигрывает ни в динамике, ни в сложности и чёткости музыкального построения. Теперь «электрические» концерты полного секстета «Вежливого отказа» чередуются с квартирниками и акустическими выступлениями камерного состава на малых площадках.

В 2011 году «Вежливый отказ» продолжил выступления в клубах и на концертных площадках Москвы, Санкт-Петербурга и Перми. 12 марта в Москве были показаны следующие две пьесы — «Увертюра» и «История» — из «военного цикла», работу над которым Роман Суслов начал летом 2008 года. А в декабре на фестивале, посвященном 10-летию лейбла «ГЕОМЕТРИЯ», был представлен первый релиз из бэк-каталога группы. В него помимо ремастированного альбома «Коса на камень» вошли редкие видео-материалы: полная запись концерта, состоявшегося в клубе Tabula Rasa, запись выступления группы на Васильевском спуске в рамках концерта в поддержку Бориса Ельцина, состоявшегося в годовщину смерти Майлза Дэвиса, и другие материалы.

В 2012 году «Вежливый отказ» возобновил работу над военным циклом, получившем рабочее название «Военные Куплеты». 10 марта на фестивале Владимира Мартынова были представлены пьесы «А вдруг!» и «Роммель и мороженое» (последняя пьеса позднее переименована в «Гудерьян и мороженое»). К этому моменту в состав «Куплетов» вошли «Мы победим!», «Увертюра», «А вдруг!», «Гудерьян и мороженое», «Тикирека» (также включенная в состав альбома «Гуси-Лебеди») и «История». Работа над этим циклом продолжается. 19 мая эта программа будет представлена на концерте «Вежливого отказа», посвященного 200-летию Пожара Москвы 1812 года. Вот что пишет по этому поводу московский журналист Григорий Дурново (автор редакционных статей к переизданию альбомов «Вежливого отказа») — «..если повнимательнее присмотреться к творчеству „Отказа“, то можно разглядеть отголоски войны в разных программах — это и „Вальс“ с эпиграфом из песни „Тучи над городом встали“ (альбом „И-и раз!..“ 1992 года), и, может быть, даже древняя „Мы все обречены на пораженье“ („Опера“ 1986-го). И вот теперь война выходит на первый план — без пропаганды и натурализма, терзающая душу, страшная и непонятная.». Тогда же — 19 мая — состоится официальная презентация следующего релиза из бэк-каталога группы — «Этнические опыты» (1990—1994), выпущенного лейблом «ГЕОМЕТРИЯ» 30 марта. В ближайшее время увидит свет альбом «Герань» из этой же серии.

На протяжении существования группы ей, на разных этапах и разными способами, сочувствовали и помогали художники Свен Гундлах, Андрей Павловский, Константин Звездочетов. С «Вежливым отказом» постоянно сотрудничает Дмитрий Гутов. С группой работали и работают звукорежиссёры Андрей Пастернак, Антон Марчук, Андрей Ветр, Софья Кругликова, Сергей Большаков.

Состав группы

В прошлые годы в состав группы входили:

• Роман Суслов — гитара, вокал, тексты;
• Дмитрий Шумилов — бас-гитара, контрабас, вокал;
• Максим Трефан — рояль;
• Михаил Митин — барабаны;
• Андрей Соловьёв — труба, вокал;
• Павел Карманов — рояль, флейта;
• Сергей Рыженко — скрипка, вокал;
• Павел Тонковид — саксофон;

• Пётр Плавинский — тексты, клавишные, автор названия группы;
• Аркадий Семенов — тексты, перформанс;
• Гор Оганисян — тексты, перформанс;
• Евгений Юматов — перформанс.

а также:

• Михаил Верещагин — бас-гитара;
• Владимир Давыдов — саксофон;
• Сергей Савин — гитара.

Дискография

• 1986 — «Опера-86»;
• 1987 — «Пыль на ботинках»;
• 1989 — «Вежливый отказ»;
• 1990 — «Этнические опыты»;
• 1992 — «И-и раз!..»;
• 1995 — «Вежливый отказ 1985—1995»;
• 1997 — «Коса на камень»;
• 2002 — «Герань»;
• 2003 — «Легенды русского рока»;
• 2006 — «Москва—Питер 12 и 14 февраля 2003 г.»;
• 2007 — «Кончерто» (2CD + DVD);
• 2010 — «Гуси-Лебеди».

Литература

• А. С. Алексеев. Кто есть кто в российской рок-музыке. — М. : АСТ : Астрель : Харвест, 2009. — С. 113—115. — ISBN 978-5-17-048654-0 (АСТ). — ISBN 978-5-271-24160-4 (Астрель). — ISBN 978-985-16-7343-4 (Харвест).</span>

Ссылки

• [www.otkaz.ru/ Официальный сайт рок-группы «Вежливый отказ»]. [www.webcitation.org/6CV9vStA7 Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
• [v_otkaz.livejournal.com/ v_otkaz] — сообщество в Живом журнале о рок-группе «Вежливый отказ»

Отрывок, характеризующий Вежливый отказ

Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.