Григорчук, Роман Иосифович

Роман Григорчук
Общая информация
Полное имя	Роман Иосифович Григорчук
Родился	Корнич, Коломыйский район, Ивано-Франковская область, Украинская ССР, СССР
Гражданство
Рост	185 см
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	Габала
Должность	главный тренер
Карьера
Клубная карьера*
1988—1991	Прикарпатье	80 (28)
1992—1994	Прикарпатье	59 (27)
1994—1995	Санкт-Пёльтен	3 (0)
1995	Петрохимия	14 (3)
1995—1996	Кривбасс	26 (10)
1996—1997	Сатурн	29 (9)
1998—2000	Динабург	63 (30)
Тренерская карьера
1998—2005	Динабург
2005—2009	Вентспилс
2009—2010	Металлург (Запорожье)
2010—2014	Черноморец (Одесса)
2015—н.в.	Габала
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

Рома́н Ио́сифович Григорчу́к (укр. Роман Йосипович Григорчук; 22 марта 1965, Корнич, Ивано-Франковская область, Украинская ССР, СССР) — советский и украинский футболист, украинский футбольный тренер. Выступал на позиции нападающего.

Футболист

Начинал играть в чемпионате Украины среди коллективов физкультуры, в клубах «Нива» (Бережаны), а потом в «Темп» из Шепетовки. Играл три года в «Прикарпатье». Позже выступал в зарубежных клубах: австрийском «Санкт-Пёльтене» и польском клубе «Петрохемия».

Затем вернулся на родину, играл в украинском «Кривбассе». В 1996-97 гг. выступал за российский «Сатурн». В 1998 году перешёл в латвийский «Динабург».

Тренер

В 2000 году стал главным тренером «Динабурга». До этого был ассистентом. Летом 2005 года подписал контракт с «Вентспилсом». Вместе с командой трижды выигрывал чемпионат Латвии и дважды Кубок Латвии. Также трижды признавался лучшим тренером Латвии. В августе 2009 года покинул «Вентспилс», по предварительной договорённости. А команду возглавил итальянский специалист Нунцио Дзаветтьери.

В октябре 2009 года возглавил запорожский «Металлург». 11 ноября 2009 года покинул «Металлург», но 8 декабря 2009 года он вновь возглавил «Металлург».

16 ноября 2010 года возглавил одесский «Черноморец», который выступал в Первой лиге Украины. На этом посту он сменил Игоря Наконечного. Также у него были предложения из клубов Азербайджана, России, и Казахстана. Вскоре Григорчук назначил своим ассистентом — Михаила Савку. По итогам сезона 2010/11 во главе «Черноморца», вывел клуб в Премьер-лигу. В следующем сезоне под руководством Григорчука «Черноморец» занял итоговое 9-е место в Премьер-лиге, что было положительно воспринято руководством и болельщиками. Контракт Григорчука был продлён на 3 года. В сезоне 2012/13 под руководством Григорчука, одесский «Черноморец» занял 6-е место в Премьер-лиге, и вышел в финал Кубка Украины, завоевав тем самым право участия в Лиге Европы УЕФА. На eвроарене «Черноморец» сумел дойти до 1/16 финала Лиги Европы, были повержены такие клубы, как белградская «Црвена Звезда» (3:1, 0:0), загребское «Динамо» (2:1, 2:1), голландский ПСВ в гостях 1:0. Остановил «Черноморец» многократный чемпион Франции — лионский «Олимпик» за счёт одного гола, забитого в Лионе в самом конце матче.

19 февраля 2014 года на аллее футбольной славы ФК «Черноморец» (Одесса) были открыты две новые именные плиты, одна из которых посвящена Роману Григорчуку. 16 декабря 2014 года Роман Григорчук расторгнул контракт с одесским клубом.

18 декабря 2014 года подписал предварительный контракт с азербайджанской «Габалой». Контракт вступил в силу 1 января 2015 года и рассчитан на 1,5 года. По итогам футбольного сезона 2014/15 возглавляемый им клуб завоевал бронзовые медали в элитном азербайджанском дивизионе, и получил право сыграть в Лиге Европы УЕФА.

Достижения

Динабург

• Финалист Кубка Латвии (1): 2001

Вентспилс

• Чемпион Латвии (3): 2006, 2007, 2008
• Обладатель Кубка Латвии (2): 2005, 2007
• Финалист Кубка Латвии (1): 2008
• Финалист Кубка чемпионов Содружества (1): 2007
• Финалист Балтийской лиги (1): 2007
• Бронзовый призёр чемпионата Латвии (1): 2005

Черноморец (Одесса)

• Финалист Кубка Украины (1): 2012/13
• Финалист Суперкубка Украины (1): 2013
• Серебряный призер Первой лиги Украины (1): 2010/11

Габала

• Бронзовый призёр чемпионата Азербайджана (2): 2014/15, 2015/16

Ссылки

• [chernomorets.odessa.ua/team/trainers_and_personnel/174/ Профиль на официальном сайте ФК Черноморец (Одесса)]
• [www.90minut.pl/kariera.php?id=576 Профиль на сайте 90minut.pl] (польск.)
• [www.ffu.org.ua/ukr/tournaments/prof/26135 Статистика на сайте Федерации футбола Украины] (укр.)

Отрывок, характеризующий Григорчук, Роман Иосифович

Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.