Орден «За выдающиеся заслуги»
| Орден «За выдающиеся заслуги» | |||
| |||
| Оригинальное название |
Distinguished Service Order | ||
|---|---|---|---|
| Страна | |||
| Тип | |||
| Статус |
вручается | ||
| Статистика | |||
| Дата учреждения |
6 сентября 1886 года | ||
Орден «За выдающиеся заслуги» (англ. Distinguished Service Order) — военная награда Великобритании, а ранее и других стран Содружества, награда за добродетельную или выдающуюся службу офицеров вооружённых сил во время войны, обычно в сражении. Несмотря на название, фактически является не орденом, а наградой, так как одно и то же лицо может представляться к нему не один раз (максимально известно о четырех награждениях, как, например, Бернарда Фрейберга, Арнольда Джексона или Пэдди Мэйна).
Содержание
История
Орден был учреждён 6 сентября 1886 года королевой Викторией, а Royal Warrant опубликован 9 ноября. Обычно орденом награждаются офицеры со званием майор (или его эквивалента) или выше, но иногда и особо отличившимся младшим офицерам.
Хотя обычно он давался за службу в боевых условиях, но между 1914 и 1916 им награждали при обстоятельствах, которые нельзя считать боевыми (часто штабных офицеров, что вызвало раздражение фронтовиков). После 1 января 1917, полевых командиров проинструктировали представлять к этой награде только участвовавших в бою. Орденом было награждено 8981 человек во Второй мировой войне, о каждом награждении писала The London Gazette. До 1943 года орден давался только упомянутым в донесениях.
Всего насчитывается 16 человек, которые были награждены орденом «За выдающиеся заслуги», а затем получили три планки к нему за повторные награждения.
С 1993 года эта награда была ограничена только выдающейся службой (например, командование любого уровня), после введения Креста «За мужество» в качестве второй по величине награды за храбрость.
Привилегии
Получившие награду имеют право ставить после имени буквы «DSO». Следующая планка добавляется к ленте владельца ордена при получении второй награды. Планки обозначаются звёздочкам (*/**/***) или словами — DSO & Three Bars (орден с тремя планками).
Знаки ордена
Знак награды — золотой крест белой эмали. В центре — золотой лавровый венок зелёной эмали, в нём золотая корона Империи на фоне красной эмали. На обороте золотой королевский вензель на красном фоне, в зелёном лавровом венке. Знак через кольцо крепится к золотой прямоугольной планке, украшенной лавровыми ветвями. Планка крепится к орденской ленте. Сверху к ленте крепится вторая золотая планка, украшенная лавровыми ветвями. Лента шириной 28 мм, красная с узкими синими полосами по краями. Знаки выдаются без имён, но некоторые получатели гравируют свои имена на обороте планки.
Так как в британской наградной системе не предусмотрено ношение нескольких знаков одной и той же награды, при повторном награждении выдаётся прямоугольная планка для закрепления на ленте награды. Планка повторного награждения ордена «За выдающиеся заслуги» золотая с короной Империи в центре. На оборотной стороне планки выгравирован год награждения.
Российские и советские кавалеры ордена
- Баранов, Виктор Кириллович
- Геловани, Константин Леванович
- Гуцунаев, Казбулат Шамильевич
- Ерошенко, Василий Николаевич
- Игнатов, Николай Васильевич
- Казаков, Александр Александрович
- Катуков, Михаил Ефимович
- Миронов, Павел Васильевич
- Сгибнев, Пётр Георгиевич
- Ткачёв, Вячеслав Матвеевич
- Наумов, Александр Фёдорович
- Хрещатицкий, Борис Ростиславович
- Чистов, Владимир Афанасьевич
См.также
Напишите отзыв о статье "Орден «За выдающиеся заслуги»"
Отрывок, характеризующий Орден «За выдающиеся заслуги»
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
