Зурабов, Аршак Герасимович

Аршак Зурабов
Արշակ Զուրաբյան
Депутат Второй Думы, 1907 г.
Дата рождения:	1873(1873)
Место рождения:	Тифлис, Российская империя
Дата смерти:	21 декабря 1919 (3 января 1920)(1920-01-03)
Место смерти:	Эривань, Армения
Гражданство:	Российская империя Российская империя Армения Армения
Партия:	РСДРП(м)

Аршак Герасимович Зурабов (арм. Արշակ Զուրաբով, 1873, Тифлис — 3 января 1920, Эривань, Армения) — российский революционер-меньшевик, член «Союза борьбы за освобождение рабочего класса».

Биография

Родился в 1873 году в Тифлисе в семье коллежского асессора. Армянин. Учился в Тифлисском реальном училище, которое закончил в 1893 году. В 1892 году вступил в РСДРП. В 1893 году поступил в Харьковский технологический институт, но был исключен в 1894 году за участие в студенческих волнениях. Затем учился в Петербургском лесном институте, но курса не кончил и в 1900 году был призван на службу в армию.

С 1903 года состоял во фракции большевиков, был делегатом II съезда РСДРП. За хранение нелегальной литературы был арестован и сослан в Астрахань, но в августе 1904-го был амнистирован. В конце того же года, будучи прапорщиком запаса, во время русско-японской войны был мобилизован и откомандирован в Ташкент, где редактировал газеты «Новый путь» и «Работник». В ноябре 1905 года вновь был арестован, но уже через три месяца, в январе 1906 года, вышел на свободу.

Вернувшись в Тифлис, издавал на армянском языке социал-демократическую газету «Осанк», сотрудничал в армянском журнале «Тараз». В 1906 г. перешел к меньшевикам, принимал участие в V съезде РСДРП.

Избран во II Думу от съезда городских избирателей Тифлиса, входил в Социал-демократическую фракцию, состоял в комиссиях по исполнению государственной росписи доходов и расходов, о неприкосновенности личности, жилищ, тайны корреспонденции. 16 апреля 1907 года (по старому стилю) выступил на закрытом заседании, посвященном вопросу о численности новобранцев, заявив, что «армия будет великолепно воевать с нами, и вас, господа, разгонять, и будет терпеть поражения на востоке». Такая речь разгневала членов правых партий. 17 апреля председатель правительства П. А. Столыпин упомянул Зурабова в письме Николаю II:

Приемлю долг доложить Вашему Величеству, что, как видимо из прилагаемого стенографического отчета, члену Думы Зурабову (армянин), оскорбившему армию, было сделано замечание, и он лишен был слова. Между тем, на вопрос Головина, заданный по телефону во время заседания, о том, какой исход дела я признавал бы желательным, я ответил ему, что министры не вернутся в зал заседаний, если Зурабов не будет на этом заседании из Думы исключен… Головин просил, чтоб я его принял, и был он у меня в 12 часов ночи… Я ему объяснил, что, во всяком случае, сделанным Зурабову замечанием я не считаю уничтоженным оскорбление, нанесенное русской армии, и что, пока Дума не даст достаточного удовлетворения армии, военный министр в Думе не покажется. При этом я позволил себе упомянуть, что знаю, насколько чувствительно Ваше Величество относитесь ко всему, касающемуся чести армии, и что Дума должна помнить и об обязанностях своих к Вам, Государь, как к верховному вождю армии… Не мог я не высказать Головину, что в каждом иностранном парламенте такого Зурабова разорвали бы на клочки или, по крайней мере, отхлестали бы.

Утром 17 апреля председатель Думы Ф. А. Головин принес Столыпину и военному министру А. Ф. Редигеру извинения от имени Думы.

3 июня 1907 года, в день роспуска II Государственной Думы, был арестован в числе 55 депутатов-социалистов и приговорен к четырем годам каторги. Бежал из ссылки, находясь в Иркутской губернии, эмигрировал в Швейцарию. В эмиграции входил в Августовский антипартийный блок. Во время Первой мировой войны сотрудничал с Парвусом, с 1915 года был сотрудником Института изучения последствий войны, созданного им в Копенгагене.

После Февральской революции, как и большинство других политэмигрантов, вернулся в Россию, являлся членом исполнительного комитета Петроградского Совета, был делегатом I Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, членом Предпарламента. После Октябрьской революции был избран в Учредительное собрание от меньшевиков, после его роспуска уехал в Грузию. В 1918 году Зурабов был выслан из Грузии в Армению за оппозиционную деятельность, умер в начале 1920 года от тифа.

Сочинения

• [elib.shpl.ru/ru/nodes/14460-zurabov-a-g-vtoraya-gosudarstvennaya-duma-vpechatleniya-spb-1908#page/1/mode/grid/zoom/1 Вторая Государственная Дума: впечатления] — СПб., 1908. — 181 с.

Источники

• Протасов Л. Г. Люди Учредительного собрания. Портрет в интерьере эпохи. — М.: Российская политическая энциклопедия, 2008. — 464 с. ISBN 978-5-8243-0972-0
• Земан З., Шарлау У. Кредит на революцию / Пер. с англ. Л. Игоревского. — М.: Центрполиграф, 2007. — 319 с. ISBN 978-5-9524-2941-3
• [www.hrono.ru/biograf/bio_u/uchredit.php Список членов Учредительного собрания]
• [www.armenianhouse.org/kirakosyan/youngturks-ru/annotation.html Джон Киракосян. Младотурки перед судом истории]
• [www.noev-kovcheg.ru/mag/2010-07/2136.html Депутаты-армяне Государственной Думы Российской империи//«Ноев ковчег», № 07 (154), июль 2010 года.]

Отрывок, характеризующий Зурабов, Аршак Герасимович

– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.