Первая Республика Армения
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 27 мая 2013 года. |
Республика Армения | |||||||||
Հայաստանի Հանրապետություն | |||||||||
Республика | |||||||||
| |||||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||
Гимн Մեր Հայրենիք (Наше Отечество) | |||||||||
Карта Республики Армении согласно Севрскому договору 1920 г. | |||||||||
Столица | Эривань | ||||||||
Крупнейшие города | Александрополь , Карс и др. | ||||||||
Язык(и) | армянский | ||||||||
Религия | Армянская апостольская церковь | ||||||||
Денежная единица | Армянский рубль | ||||||||
Площадь | 70 000 км²[2] 170 000 км² по Севрскому договору[3][4] | ||||||||
Форма правления | Парламентская республика | ||||||||
Премьер-министр | |||||||||
- 1920 | Симон Врацян | ||||||||
Первая Республика Армения, официальное название — Респу́блика Арме́ния, другие названия: Демократическая Республика Армения, Арара́тская Респу́блика, Эрива́нская Респу́блика — независимое государство, провозглашённое на юго-западе Закавказья 28 мая 1918 года[1] (декларация Армянского национального совета о принятии им на себя полномочий государственной власти в армянских уездах была принята 30 мая 1918 года[5]) в ходе распада Закавказской Республики.
Былj основанj на территории Эриванской губернии и Карсской области, а также частично Елизаветпольской и Тифлисской губерний Российской империи, в значительной степени занимая территорию историко-географической Восточной Армении. По Севрскому договору 1920 года за ней признавались также бо́льшая часть Ванского, Эрзурумского, Трабзонского и Битлисского вилайетов Османской империи (историческая Западная Армения).
Содержание
История
На момент провозглашения независимости Армении значительная часть уездов Эриванской губернии с преобладающим армянским населением была оккупирована турецкими войсками, которые находились уже в непосредственной близости от Эривани. Победы, одержанные армянской армией в сражениях под Сардарапатом, Баш-Апараном и Караклисом, позволили на определённое время приостановить продвижение турок и устранить нависшую над армянским народом угрозу физического уничтожения, однако в сложившихся условиях делегация Армянского национального совета была вынуждена подписать 4 июня 1918 года Договор о мире и дружбе с османским имперским правительством, по которому Турция признала независимость Армении в пределах той территории, которую к этому времени контролировал Армянский национальный совет, — она ограничивалась Эриванским и Эчмиадзинским уездами Эриванской губернии, что составляло 12 тыс. км² с населением ок. 1 млн человек (включая беженцев).
С июня по октябрь 1918 года Республика Армения по существу находилась под контролем Турции. 30 октября Антанта и Турция подписали Мудросское перемирие, означавшее поражение Турции в Первой мировой войне, которое предусматривало вывод турецких войск из Закавказья. В ноябре 1918 года Турция уведомила Армению о том, что её войска покидают территории, расположенные вне границ, обозначенных Брестским миром 1918 года. В ноябре армянские войска вступили в Караклис, в начале декабря — в Александрополь.
В апреле — мае 1919 года правительство Армении установило контроль над Карсом, Олту, Кагызманом.
Правительство Республики Армении оказывало поддержку армянскому населению Карабаха и Зангезура. В апреле 1920 года в Азербайджане была установлена советская власть, и 11-я Армия РККА, вошедшая в Азербайджан, заняла территорию Карабаха, Нахичевана. К середине июня было подавлено сопротивление армянских вооружённых отрядов в Карабахе. 28 июля была провозглашена Нахичеванская советская республика. 10 августа в Тифлисе представители РСФСР и Армении подписали соглашение о перемирии, согласно которому Карабах, Нахичеван и Зангезур временно оставались под контролем Красной Армии.
Получив в конце 1918 — начале 1919 года под свой контроль восточноармянские территории, которые в 1918 году были оккупированы турецкими войсками, правительство Республики Армении не остановилось на достигнутом и попыталось обеспечить решение проблемы Западной (Турецкой) Армении через покровительство Антанты. 10 августа 1920 года в результате переговоров между странами Антанты и присоединившимися к ним государствами (в том числе Республикой Армения), с одной стороны, и султанской Турцией — с другой, был подписан Севрский мирный договор, согласно которому Турция признавала Армению как «свободное и независимое государство», а Армения должна была получить доступ к Чёрному морю и дополнительные территории в пределах западно армянских районов Ван, Битлис, Эрзурум и Трапезунд.
29 ноября 1920 года на территории Армении, занятой Красной Армией, была провозглашена советская власть и создан Революционный комитет Армении. 2 декабря 1920 года в Эривани было подписано соглашение между РСФСР и Республикой Армения, по которому вся власть перешла к Ревкому, была провозглашена Армянская Советская Социалистическая Республика.
1917 год
Созданное в результате Февральской революции в России Временное правительство 9 (22) марта 1917 сформировало в Тифлисе для управления Закавказьем Особый Закавказский Комитет (ОЗАКОМ), состоявший из членов 4-й Государственной думы, представлявших буржуазно-националистические партии. В его состав входило пять человек. Армению представлял Микаэл Пападжанян[6].
В конце сентября — начале октября в Тифлисе состоялся армянский национальный съезд, в котором приняли участие свыше 200 делегатов (большинство — от партии «Дашнакцутюн»). Для координации действий и управления армянским национальным движением съезд создал два органа: Генеральный Совет, в котором различные партии и течения были представлены в соответствии с числом их членов, и Национальный Совет — исполнительный орган, состоявший из 15 членов: 6 дашнаков, 2 эсеров, 2 социал-демократов, 2 народников и 3 беспартийных. В него вошли Арам Манукян, Аветис Агаронян, Никол Агбалян, X. Карджикян, Рубен Тер-Минасян и А. Бабалян («Дашнакцутюн»); А. Стамболцян и А. Тер-Оганян (эсеры); М. Гарабекян и Г. Тер-Газарян (социал-демократы); С. Арутюнян и М. Бабаджанян (народники); С. Мамиконян, Т. Бегзадян и П. Закарян (беспартийные). Национальный Совет (Армянский национальный совет) фактически стал правительством Восточной Армении.
В октябре в России произошёл переворот в результате которого большевиками была свергнута власть Временного правительства. Первым делом, придя к власти, большевики заявили, что уведут войска с Западных и Кавказских фронтов[7]. После Октябрьского переворота ОЗАКОМ сменил Закавказский комиссариат — правительство Закавказья, созданное в Тифлисе 15 (28) ноября 1917 года. В него вошли представители грузинских меньшевиков, эсеров, армянских дашнаков и азербайджанских мусаватистов. По отношению к Советской России Закавказский комиссариат занял откровенно враждебную позицию, поддерживая все антибольшевистские силы Северного Кавказа — на Кубани, Дону, Тереке и в Дагестане в совместной борьбе против Советской власти и её сторонников в Закавказье.
Ещё Февральская революция вызвала хаос и брожение в войсках Кавказского фронта, которыми с 1915 года командовал генерал Юденич. Сам командующий в мае был снят за невыполнение предписания Временного правительства и переведён в Туркестан, а армия тем временем постепенно утрачивала боеспособность. Большинство противостоявших ей турецких войск было отведено на юг, отражать удары британских войск в Палестине и Месопотамии. В течение 1917 года русская армия постепенно разлагалась, солдаты дезертировали, отправляясь по домам, и к концу года Кавказский фронт оказался развален полностью. 5 (18) декабря 1917 года между русскими и турецкими войсками было заключено так называемое Ерзнкайское перемирие. Это привело к массовому отходу русских войск из Западной (Турецкой) Армении на территорию России.
Турецким силам в Закавказье противостояли лишь несколько тысяч кавказских добровольцев под командой двухсот офицеров.
Ещё при Временном правительстве, к середине июля 1917 года, на Кавказском фронте по предложению армянских общественных организаций Санкт-Петербурга и Тифлиса было создано 6 армянских полков. К октябрю 1917 года здесь действовали уже 2 армянские дивизии. 13 (26) декабря 1917 года новый главнокомандующий Кавказским фронтом генерал-майор Лебединский образовал добровольческий армянский корпус, командующим которого был назначен генерал Ф. Назарбеков (позднее — главнокомандующий вооруженными силами Республики Армении), а начальником штаба — генерал Вышинский. По просьбе Армянского национального совета особым комиссаром при главнокомандующем Назарбекове был назначен «генерал Дро». Позднее в армянский корпус вошла также Западноармянская дивизия под командованием Андраника[8].
К концу 1917 года армянский корпус был сформирован в следующем составе:
- 1-я дивизия (командир генерал Арамян);
- 2-я дивизия (полковник Мовсес Силиков);
- конная бригада (полковник Горганян);
- Западноармянская дивизия (генерал-майор Андраник Озанян);
- Лорийский, Шушинский, Ахалкалакский и Казахский полки.
1918 год
/Переход на григорианский календарь в Закавказье был осуществлён 13 апреля 1918 г. Даты до 13 апреля указываются по старому и новому стилю, позднее — только по новому/
Турецкое наступление
В первой половине февраля (по новому стилю) турецкие войска, воспользовавшись развалом Кавказского фронта и нарушив условия декабрьского (1917 год) перемирия, развернули под предлогом необходимости защиты мусульманского населения Западной Армении крупномасштабное наступление на Эрзерумском, Ванском и Приморском направлениях, в первые же дни заняв Эрзинджан. Туркам в Западной Армении противостоял фактически лишь добровольческий армянский корпус, состоявший из трёх дивизий неполного состава, который не оказал серьёзного сопротивления превосходящим силам турецкой армии.
Армянские войска, пытавшиеся защитить уходивших вместе с ними беженцев-армян, с огромными трудностями отступали из Эрзинджана к Эрзеруму, подвергаясь ударам преследовавших их турецких войск и курдских конных отрядов. Отступление многотысячной толпы происходило в условиях страшной зимы и привело к большим жертвам среди армянских беженцев и войск.
11 (24) февраля 1918 года турецкие войска заняли Трапезунд.
Закавказский сейм
10 (23) февраля 1918 года в Тифлисе Закавказским комиссариатом был созван Закавказский сейм, который возглавил грузинский меньшевик Н. С. Чхеидзе. В его состав вошли депутаты, избранные от Закавказья во Всероссийское учредительное собрание, и представители местных политических партий.
На первом же заседании Закавказского сейма развернулась горячая дискуссия по вопросу о независимости Закавказья и отношениях с Турцией ввиду развернувшегося широкомасштабного наступления турецких войск. Армянская сторона предложила оставить Закавказье в составе России на правах автономии, разделённой на национальные кантоны, а в отношениях с Турцией — настаивать на самоопределении Западной Армении. Азербайджанская делегация, со своей стороны, заявила, что Закавказье должно решать свою судьбу независимо от России, заключив мир с Турцией на основе отказа от вмешательства в её внутренние дела. Грузинская сторона в основном поддержала азербайджанцев в вопросе о провозглашении независимости Закавказья и заключении самостоятельного договора с Турцией, поскольку у Закавказья просто не было сил для военного противостояния Турции.
В связи с упорной позицией армянской фракции вопрос о провозглашении независимости был временно отложен. Что касается позиции Закавказья на будущих переговорах с Турцией о мире, то после длительного обсуждения Сейм принял следующую резолюцию:
1. В создавшихся условиях Сейм считает себя полномочным заключить договор с Турцией.
2. Начиная переговоры с Турцией, Сейм преследует цель заключить окончательное перемирие.
4. Делегация должна попытаться приобрести для народов Восточной Анатолии права на самоопределение, в частности — автономию для армян в составе Турции.
3. Договор о мире должен быть основан на принципе восстановления русско-турецких границ 1914 года, к моменту начала войны.
Пока в Сейме шло согласование позиций, 21 февраля (6 марта) 1918 года турки, сломив трёхдневное сопротивление немногочисленных армянских добровольцев, с помощью местного мусульманского населения овладели Ардаганом. {СС|12|марта||27|февраля}} началось отступление армянских войск и беженцев из Эрзерума. {СС|15|марта||2|}} многотысячная отступающая толпа достигла Сарыкамыша. С падением Эрзерума турки фактически вернули контроль над всей Западной Арменией.
{СС|15|марта||2|}} командующий армянским корпусом генерал Назарбеков был назначен командующим фронтом от Олти до Маку; линию Олти — Батум должны были защищать грузинские войска. Под командованием Назарбекова находилось 15 тыс. человек на фронте протяжённостью 250 км.
Трапезундские переговоры
{СС|8|марта||23|февраля}} делегация Закавказского сейма, возглавляемая А. Чхенкели, прибыла в Трапезунд, где её несколько дней продержали на корабле, не разрешая сойти на берег ввиду отсутствия турецкой делегации. Мирная конференция началась лишь {СС|14|марта||1|}}.
3 марта Турция подписала Брестский мир с Советской Россией. Согласно ст. IV Брестского мирного договора и русско-турецкому дополнительному договору, Турции передавались не только территории Западной Армении, но и населённые грузинами и армянами области Батума, Карса и Ардагана, аннексированные Россией в результате Русско-турецкой войны 1877—1878 годов. РСФСР обязывалась не вмешиваться «в новую организацию государственно-правовых и международно-правовых отношений этих округов», восстановить границу «в том виде, как она существовала до русско-турецкой войны 1877—78 года» и распустить на своей территории и в «оккупированных турецких провинциях» (то есть в Западной Армении) все армянские добровольческие дружины.
На ход Трапезундских переговоров решающее влияние оказало соотношение сил в регионе: Турция, только что подписавшая на выгоднейших условиях мирный договор с Россией и уже фактически вернувшаяся к границам 1914 года, потребовала от закавказской делегации признать условия Брестского мира. Закавказская делегация, претендуя на самостоятельность и отвергая Брестский договор, рассчитывала заключить сепаратный мир с Турцией на более выгодных условиях — восстановление государственных границ 1914 года и самоопределение для Восточной Анатолии в рамках турецкой государственности. Исходя из военного превосходства, турецкая сторона отказалась даже обсуждать эти требования.
Уже на этом этапе вскрылись серьёзные разногласия между национальными партиями Закавказья по вопросу о том, какие территории Закавказье могло бы уступить Турции. Когда же руководитель закавказской делегации А. И. Чхенкели 23 марта (5 апреля), учитывая продолжающееся наступление турецких войск, выразил готовность пойти на компромисс как в территориальном вопросе, так и вопросе о судьбах турецких армян, турецкая делегация предъявила один за другим два ультиматума с требованием признать Брест-Литовский договор и провозгласить независимость Закавказья. Полученное наконец согласие уже не удовлетворило турок, которые, воодушевлённые военными победами, были намерены перейти и русско-турецкую границу 1877—1878 годов и перенести военные действия вглубь Закавказья. Сейм прервал переговоры и отозвал делегацию из Трапезунда, официально вступив в войну с Турцией. При этом представители азербайджанской фракции в Сейме открыто заявили, что в создании общего союза закавказских народов против Турции они участвовать не будут, учитывая их «особые религиозные связи с Турцией».
Тем временем 1 (14) апреля турки без боя заняли Батум, захватив в плен часть оборонявших его грузинских войск. Стало известно, что к наступающим присоединились мусульмане Аджарии и Ахалциха. Грузинские части были вынуждены под натиском регулярной турецкой армии отступать, даже когда турки заняли грузинские территории — Гурию и Озургети — и вышли на подступы к Карсу.
Закавказская Федерация
На заседании Закавказского сейма 9 (22) апреля после бурных дебатов, несмотря на противодействие армянской делегации, было принято решение провозгласить Закавказье самостоятельной демократической федеративной республикой. Как заявил в своём обращении к грузинским меньшевикам член армянской делегации эсер Туманян:. Грузинская делегация, однако, рассматривала разрыв с Советской Россией и провозглашение независимости как возможность достижения соглашения о мире с Турцией.«Для вас должно быть ясным, что в настоящих условиях провозглашение независимости Закавказья не что иное, как стать рабом Турции. Независимое Закавказье не только не принесет мира с Турцией, не только не улучшит наше положение, но и наденет на нас цепи рабства»
На том же заседании была принята отставка правительства Е. П. Гегечкори. Новое правительство было поручено сформировать А. И. Чхенкели.
Новое правительство направило закавказским (армянским) войскам, занимавшим позиции в районе Карса, приказ о заключении перемирия. Командующий армянским корпусом генерал Назарбеков приказал командиру 2-й дивизии генералу Силикову и начальнику крепости Карса генералу Дееву прекратить военные действия и начать переговоры с турками об установлении демаркационной линии. Командующий турецкими войсками на запрос армянской стороны о прекращении огня потребовал до начала переговоров вывести армянские войска на значительное удаление от крепости и дать возможность турецким войскам беспрепятственно войти в город. Из Тифлиса армянским войскам поступил приказ немедленно прекратить военные действия и принять условия турецкой стороны. 12 (25) апреля армянские войска покинули Карс вместе с 20-тысячным населением города. В 9 часов вечера в Карс вошла 11-я турецкая дивизия. Несмотря на то, что закавказское правительство выполнило все требования турецкой стороны, турки продолжили наступление, и армянская дивизия под их натиском отступала к Александрополю.
Несмотря на резкие протесты Армянского национального совета и отставки армянских представителей в правительстве Чхенкели в связи со сдачей Карса, Чхенкели остался на своём посту и начал готовиться к новым переговорам с Турцией. Мирная конференция открылась в Батуме 11 мая.
Переговоры, продолжавшиеся с 11 по 26 мая, выявили острые внешнеполитические разногласия между армянским, грузинским и мусульманским национальными советами, что в конце концов привело к созданию отдельных национальных государств.
На переговорах Турция предъявила ещё более тяжёлые условия, чем предусматривал Брест-Литовский договор, — Закавказье должно было уступить Турции Батумский район, две трети территории Эриванской губернии, Ахалцихский и Ахалкалакский уезды Тифлисской губернии, а также контроль над Закавказской железной дорогой (железные дороги Карс — Александрополь и Александрополь — Джульфа).
Даже германские союзники Турции заявили протест в связи с её столь обширными экспансионистскими планами. Как сообщал 12 мая в Берлин официальный представитель Германии в Тифлисе генерал фон Лоссов:.«Турция потеряла чувство меры и переступила через все разумные границы. Она требует чисто армянские провинции Ахалкалак, Александрополь и части Ереванской провинции, что вопиющим образом нарушает Брест-Литовский договор. Они намерены полностью уничтожить армян Закавказья. Сегодня вечером они предъявили Закавказью ультиматум, чтобы турецким войскам было позволено через Александрополь пройти в Джульфу, и об этом они мне ничего не сообщили. Я протестовал по этому поводу»
В ночь с 14 на 15 мая Турция предъявила ультиматум о сдаче Александрополя и отводе армянских войск от города на расстояние 25 км. В 6 часов вечера 15 мая турки начали артиллерийский обстрел города и одновременно пошли в наступление. Армянские войска оставили Александрополь и отступили в двух направлениях: 2-я дивизия — на юг к Сардарапату, а отряд под командованием генерала Андраника Озаняна — к Джалалоглы.
Тем временем в Тифлисе царила паника. Сотни тысяч беженцев из Западной Армении, опасающихся за свою жизнь в случае, если турецкие войска займут Тифлис, продолжили бегство на север, в сторону Владикавказа. 24 мая Терско-Дагестанское правительство в результате массового наплыва беженцев закрыло перед ними границу.
В этой ситуации Грузинский национальный совет обратился за помощью и покровительством к Германии. Германское командование охотно откликнулось на это обращение, поскольку Германия ещё в апреле 1918 года подписала с Турцией секретное соглашение о разделе сфер влияния в Закавказье, согласно которому Тифлисская и Кутаисская губернии и без того находились в сфере влияния Германии. Германские представители посоветовали Грузинскому национальному совету незамедлительно провозгласить независимость и официально просить Германию о покровительстве, чтобы избежать турецкого нашествия и гибели. 19 мая генерал фон Лоссов предложил свои посреднические услуги закавказской делегации на батумских переговорах. 20 мая в Батум прибыли представители Армянского национального совета А. Оганджанян и А. Зограбян, обратившиеся 22 мая к фон Лоссову с просьбой о покровительстве германского правительства над Арменией.
С падением Карса и Александрополя Армения оказалась полностью отрезана от внешнего мира. Пути к бегству от наступающих турецких войск были перекрыты. В этой ситуации выбирать можно было лишь между гибелью и неимоверным напряжением всех сил общества для победы.
21 мая турки с запада вышли на подступы к Сардарапату, 22 мая на северо-западе захватили станцию Амамлу, откуда им открылась дорога на Ереван.
В период с 21 по 28 мая армянским регулярным войскам и ополченцам удалось остановить турок под Караклисом и Баш-Абараном, а в Сардарапатском сражении турецкие войска были разбиты наголову и были вынуждены отступить к Александрополю.
Тем временем 24 мая фон Лоссов сообщил закавказской делегации, что Турция отказала ему в посредничестве, а 25 мая сообщил, что из достоверных источников ему стало известно о распаде Закавказской республики, в связи с чем eго присутствие в Батуме лишилось смысла и он покинул Батум. Как оказалось, 24 — 25 мая 1918 годв на заседании исполкома Грузинского национального совета было принято германское предложение о покровительстве. 25 мая в Грузии высадились германские войска.
26 мая Закавказский сейм объявил о самороспуске. В решении Сейма говорилось:.«Ввиду того, что по вопросу о войне и мире обнаружились коренные расхождения между народами, создавшими Закавказскую Независимую Республику, и потому стало невозможно выступление одной авторитетной власти, говорящей от имени Закавказья, Сейм констатирует факт распадения Закавказья и слагает свои полномочия»
В тот же день Халил-бей, глава турецкой делегации на батумских переговорах, представил свой последний ультиматум грузинской, армянской и азербайджанской делегациям — каждой по отдельности.
Провозглашение независимости
26 мая свою независимость провозгласила Грузия (Грузинская Демократическая Республика), 28 мая — Азербайджан (Азербайджанская Демократическая Республика). В тот же день Армянский национальный совет в Тифлисе объявил себя «верховной и единственной властью армянских уездов» и направил в Батум делегацию для подписания мирного договора с Турцией. 29 мая на совместном заседании Западного и Восточного Бюро дашнакской партии премьер-министром Армении был назначен Ованес Качазнуни (возглавлял правительство до августа 1919 года), а столицей государства была выбрана Эривань. Здесь к этому времени уже действовала военная и гражданская администрация под руководством представителя Армянского национального совета Арама Манукяна.
Победы, одержанные армянской армией под Сардарапатом, Баш-Абараном и Караклисом, позволили на определённое время приостановить продвижение турок, однако в условиях, когда турецкие войска находились в непосредственной близости от Еревана и оккупировали значительную часть армянской территории, Армения была вынуждена подписать с турками мирное соглашение. 30 мая в Батуме начались переговоры между армянской и турецкой делегациями, которые завершились 4 июня 1918 года заключением Договора о мире и дружбе между османским имперским правительством и Республикой Армении. Турция признала независимость Армении в пределах той территории, которую к этому времени контролировало правительство Республики Армении, — она ограничивалась Эриванским и Эчмиадзинским уездами, что составляло 12 тыс. км² с населением ок. 1 млн человек (включая беженцев). К Турции отошли, кроме Карса и Ардагана, также Сурмалинский, Шарурский, Нахичеванский уезды, большая часть Эчмиадзинского и Александропольского уездов.
В июле 1918 году было сформировано правительство Республики Армении. Большинство министерских постов заняли представители партии Дашнакцутюн.
1 августа начал работу парламент, образованный в основном из членов Тифлисского и Эриванского национальных советов. В первый состав парламента входили 45 депутатов («Дашнакцутюн» — 18, эсеры — 6, социал-демократы — 6, Армянская народная партия — 6, независимые — 9).
С июня по октябрь 1918 года Республика Армении по существу находилась под контролем Турции. 30 октября Великобритания и Турция подписали так называемое Мудросское перемирие, ознаменовавшее поражение Турции в Первой мировой войне. Оно, в частности, предусматривало вывод турецких войск из Закавказья.
В ноябре 1918 года Турция уведомила Армению о том, что её войска покидают территории, расположенные вне границ, обозначенных Брестским миром 1918 года. В ноябре армянские войска вступили в Караклис, в начале декабря — в Александрополь. Турки предложили занять освобождаемый ими Ахалкалакский и Борчалинский уезды бывшей Тифлисской губернии со смешанным армяно-грузинским населением правительству Армении, немцы — правительству Грузии.
Вывод германских и турецких войск привёл к обострению отношений Армении с Грузией и Азербайджаном из-за спорных территорий со смешанным армяно-грузинским и армяно-азербайджанским населением. Грузия претендовала на всю территорию Борчалинского уезда, Азербайджан — на Карабах и Зангезур.
9 — 31 декабря 1918 года произошёл вооружённый конфликт с Грузией. Он был урегулирован в январе 1919 года при посредничестве Великобритании — по соглашению, подписанному в Тифлисе, до решения Верховным советом Антанты вопроса о границах между Грузией и Арменией северная часть Борчалинского уезда передавалась Грузии, южная — Армении, а средняя (в которой находились Алавердские медные рудники) объявлялась «нейтральной зоной» и административно подчинялась английскому генерал-губернатору.
См. также статью История Нагорного Карабаха.
1919 год
Рассчитывая на решение проблемы Западной Армении с помощью Антанты, правительство Армении в феврале 1919 года направило делегацию на Парижскую мирную конференцию. В её состав вошли А. Агаронян, М. Пападжанян и А. Оганджанян. 14 мая 1919 года Парижская конференция приняла решение о передаче мандата на Армению Соединённым Штатам Америки. Правительство Армении подготовило необходимые материалы и передало их представителю президента США генералу Дж. Харборду, однако Сенат США после длительного обсуждения отклонил предложение президента США Вудро Вильсона о принятии мандата на Армению.
Преодолев противодействие командования британских войск в Закавказье, правительство Армении в апреле — мае 1919 года установило контроль над Карсом, Олти, Кагызваном. Таким образом почти полностью были восстановлены границы 1914 года.
28 мая правительство Республики Армении объявило Армению «объединённой и независимой республикой», заявив, что «для восстановления целостности Армении и обеспечения полной свободы и благосостояния народа Правительство Армении, согласно единой воле и желанию всего армянского народа, заявляет, что с сегодняшнего дня разрозненные части навсегда объединены в независимый государственный союз». В состав парламента Республики Армении были дополнительно введены 12 депутатов — представителей западных армян.
В мае армянские войска начали боевые действия против Аракской республики, провозглашенной азербайджанцами в Нахичевани. Так началась армяно-азербайджанская война.
В июне 1919 года на основе прямого и всеобщего избирательного права был избран новый состав парламента из 80 депутатов («Дашнакцутюн» — 72, эсеры — 4, независимые — 1, мусульмане — 3). С августа 1919 по май 1920 года правительство возглавлял А. Хатисов, в мае — ноябре 1920 года — А. Оганджанян, 28 ноября — 2 декабря 1920 года — С. Врацян.
1920 год
Решение проблемы Турецкой Армении правительство Республики Армении искало через активизацию международных контактов, пытаясь, в первую очередь, заручиться покровительством Антанты. 19 января 1920 года Верховный совет союзников признал правительство Республики Армении де-факто, что позволило Армении направить полномочных представителей в ряд иностранных государств (Германия, Франция, США, Италия, Иран, Грузия, Азербайджан и др.). В апреле 1920 года в Сан-Ремо (Италия) была созвана конференция союзных стран, которая должна была при участии армянской делегации выработать условия мирного договора с Турцией.
С весны 1920 года активное участие в поиске путей урегулирования армяно-турецких отношений приняло руководство Советской России. В мае — июле представители НКИД РСФСР вели в Москве переговоры с армянской делегацией, которую возглавлял поэт Леон Шант. Эти переговоры, однако, зашли в тупик ввиду того, что, территориальные претензии дашнакского правительства (Эрзерум, Лазистан, Трапезунд и несколько турецких вилайетов) были признаны чрезмерными — тем более что в это же время на контакты с советским правительством вышли представители кемалистов, рассматривавших Советскую Россию как союзника в борьбе с империалистической Антантой, — эти контакты были установлены через Азербайджан, где, как стало впоследствии известно, «группа их приверженцев содействовала перевороту и приглашению российских войск революционным азербайджанским правительством».
Советская власть была восстановлена в Баку в конце апреля 1920 года. Части 11-й Армии РККА, вошедшие в Азербайджан, во взаимодействии с азербайджанскими войсками, заняли территорию Карабаха, Нахичевани, Зангезура. К середине июня было подавлено сопротивление армянских вооружённых отрядов в Карабахе.
Лишь в начале июня НКИД РСФСР было получено датированное 26 апреля письмо председателя созванного в Ангоре Великого национального собрания Турции Мустафы Кемаль-паши, адресованное правительству РСФСР, где Мустафа Кемаль заявлял, что Турция «обязуется бороться совместно с Советской Россией против империалистических правительств для освобождения всех угнетённых, обязуется повлиять на Азербайджанскую республику, чтобы она вошла в круг советских государств, изъявляет готовность участвовать в борьбе против империалистов на Кавказе и надеется на содействие Советской России для борьбы против напавших на Турцию империалистических врагов»[9].
В ходе переговоров как с армянскими (Леон Шант), так и турецкими (генерал Халил-паша, министр иностранных дел кемалистского правительства Бекир Сами-бей и др.) представителями советское правительство выдвигало «принцип этнографической границы», основанной на национальных взаимоотношениях, существовавших до Первой мировой войны, и предлагало «произвести взаимное переселение, для того чтобы создать с обеих сторон однородную этнографическую территорию». Эти предложения, однако, не имели успеха. При этом Бекир Сами-бей, изъявляя готовность принять российское посредничество в установлении границ с Арменией и Персией, ещё в начале июля сообщил, что турецкое правительство объявило мобилизацию на восточном фронте для занятия стратегических пунктов ввиду насильственных действий армянских властей против мусульман, но на время отложило переход к решительным действиям[9].
28 июля советская власть была провозглашена на территории Нахичевани. Нахичеванский ревком предложил правительству Армении начать мирные переговоры. В начале августа армянские части развернули наступление на Нахичевань из р-на г. Ордубад, которое было отбито советскими войсками. 10 августа в Тифлисе представители РСФСР и Армении подписали соглашение о перемирии, согласно которому Карабах, Нахичевань и Зангезур временно оставались под контролем Красной Армии. Руководство Нахичеванского ревкома заявило о том, что население региона признаёт Нахичевань «неотъемлемой частью Азербайджанской ССР». В Эривань для продолжения переговоров прибыла российская делегация Советской России во главе с Борисом Леграном, полпредом РСФСР в Республике Армении.
10 августа 1920 года в городе Севре (Франция) в результате переговоров между странами Антанты и присоединившимися к ним государствами (в том числе Республикой Армении), с одной стороны, и султанской Турцией — с другой, был подписан Севрский мирный договор, согласно которому, в частности, Турция признавала Армению как «свободное и независимое государство». Турция и Армения соглашались подчиниться президенту США Вудро Вильсону по арбитражу границ в пределах вилайетов Ван, Битлис, Эрзрум и Трапезунд и принять его условия относительно доступа Армении к Чёрному морю (через Батум)[10]. (Согласно решению американского президента, направленному европейским державам в ноябре 1920 года на основе результатов работы специальной комиссии, Армения должна была получить две трети территории вилайетов Ван и Битлис, почти весь вилайет Эрзрум и большую часть вилайета Трапезунд, включая порт — в совокупности, около 100 тысяч км²).
Однако Великое национальное собрание Турции отказалось ратифицировать договор, подписанный султанскими представителями.
Правительство Армении не стало дожидаться вступления Севрского договора в силу. 20 сентября армянские войска численностью ок. 30 тысяч человек вошли в Турецкую Армению и заняли город Олту. 24 сентября начались широкомасштабные военные действия — турецкие войска под командованием Кязым Карабекир паши, отразив удар армянских войск, 28 сентября перешли главными силами (до 50 тысяч человек) в контрнаступление по всему фронту и нанесли поражение слабо вооружённым армянским войскам. 29 сентября турецкая армия заняла Сарыкамыш и Кагызман, 30 сентября — Мердене. 8 октября правительство Армении обратилось «ко всему цивилизованному миру» с просьбой принять меры для прекращения турецкого наступления. Однако армия Карабекир паши, развивая наступление, 30 октября захватила Карс, 7 ноября — Александрополь, развивая наступление на Эривань.
Обе воюющие стороны отвергли предложение Советской России о посредничестве.
Потеряв за два месяца две трети довоенной территории Армении, дашнакское правительство 18 ноября было вынуждено заключить перемирие, а 2 декабря Армения и Турция подписали Александропольский договор, согласно которому территория Армении сокращалась до Эриванского и Гокчинского (озеро Севан) районов, численность армянской армии ограничивалась 1,5 тысячи человек, а её вооружение — 20 пулемётами и 8 орудиями[11].
Александропольский мирный договор был подписан дашнакским правительством, которое фактически уже не имело власти. 2 декабря в Эривани было подписано соглашение между РСФСР и Республикой Армении, по которому Армения была провозглашена советской республикой. Правительство Армянской ССР отказалось признать Александропольский мир. 13 октября 1921 года при участии РСФСР был подписан Карсский договор, окончательно установивший советско-турецкую границу[12].
Напишите отзыв о статье "Первая Республика Армения"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Robert H. Hewsen. Armenia: A Historical Atlas. — University of Chicago Press, 2001. — P. 235. — 341 p. — ISBN 0226332284, ISBN 9780226332284.
- ↑ Chiclet, Christophe (2005). "The Armenian Genocide" in [books.google.am/books/about/Turkey_Today.html?id=ACNXW5es90kC&redir_esc=y Turkey Today: A European Country?] Olivier Roy (ed.) London: Anthem Press. p. 167. ISBN 1-84331-173-9.
- ↑ [www.yerkramas.org/2010/08/10/a-melkonyan-pri-udobnom-sluchae-zapad-ispolzuet-sevrskij-dogovor-protiv-turcii/ А.Мелконян: При удобном случае Запад использует Севрский договор против Турции]
- ↑ [www.freebooks.do.am/_ld/5/585_AraPapyan.pdf Legal Bases for Armenian Claims by Ara Papyan] ...The Territory that was being allocated to Armenia by arbitration (40 000 square miles = 103 599 square kilometers)
- ↑ [arfarchives.org/?p=496 ARF Archives Institute:Declaration of Independence May 30, 1918]
- ↑ Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 283. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
- ↑ Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 284. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
- ↑ [www.fedayi.ru/andranik.php FEDAYI.ru :: Фидаи — Герои Армянского народа]
- ↑ 1 2 [www.genocide.ru/lib/treaties/16.htm «Годовой отчет НКИД к VIII Съезду Советов (1919—1920)», М., 1921]
- ↑ [www.genocide.ru/lib/treaties/14.htm Мирный договор между Союзными Державами и Турцией, 10 августа 1920 г.]
- ↑ [www.genocide.ru/lib/treaties/17.htm Мирный договор между Дашнакцаканским правительством Армении и Турцией, заключенный в Александрополе-Гюмри 2 декабря 1920 г.]
- ↑ [www.genocide.ru/lib/treaties/20.htm Договор о дружбе между Армянской ССР, Азербайджанской ССР и Грузинской ССР, с одной стороны, и Турцией — с другой, заключенный при участии РСФСР в Карсе 13 октября 1921 г.]
Ссылки
- [wiki.hayqpress.com/index.php?title=Leaders_of_Democratic_Republic_of_Armenia Leaders of Democratic Republic of Armenia]
- [www.genocide.ru/enc/republice-arm.htm Республика Армении (Первая Республика) в Энциклопедии Геноцид.ру]
- [www.fedayi.ru/st_01_004.php Эдуард Оганесян. Век борьбы. Мюнхен-Москва, 1991]
|
статьи</th><td class="navbox-list navbox-even" style="text-align:left;border-left-width:2px;border-left-style:solid;width:100%;padding:0px;background:#f0f0f0"> Армянская освободительная легенда[hy] • Эчмиадзинское собрание[hy] (1547) • Эчмиадзинское собрание[hy] (1677) • Ангехакотское собрание[hy] (1699) • Восстание в Зангезуре (1722—1730) • Восстание в Нагорном Карабахе (1724—1731)[hy] • Армянское царство (проект)[hy] (1827) • Армянское национальное возрождение • Армянский вопрос (1878 ~) • Первая Республика Армения • Севрский мирный договор • Вильсоновская Армения • Февральское восстание[en] • Республика Горная Армения • Карабахское движение (Миацум) • Карабахская война Отрывок, характеризующий Первая Республика АрменияПо широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам. По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви. Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника. Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него. – А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель. Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка. – Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира. И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал: – Очень доволен, ваше высокопревосходительство. – Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу. Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха. Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение. Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал: – Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку. – Где тут Долохов? – спросил Кутузов. Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул. – Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов. – Это Долохов, – сказал князь Андрей. – A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь. Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата. – Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России. Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске. Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов. – Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному. – Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом. – Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё… – По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин. – А что, что характер? – спросил полковой командир. – Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать… – Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того… – Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника. – Ну да, ну да. Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь. – До первого дела – эполеты, – сказал он ему. Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта. – Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой. – Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него. – Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер. Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса. – Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу? – А то нет! Вовсе кривой. – Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел… – Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю… – А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят! – Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит. – Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше. – Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем. – Дай сухарика то, чорт. – А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой. – Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши. – То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно! – А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел. – Песенники вперед! – послышался крик капитана. И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом». Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее: Ах, вы, сени мои, сени! «Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей. Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову. Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему: – Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты. – Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь. Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова. – Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков. – Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался? – Прикомандирован, дежурю. Они помолчали. «Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни. – Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов. – А чорт их знает, говорят. – Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня. – Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков. – Или у вас денег много завелось? – Приходи. – Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут. – Да что ж, до первого дела… – Там видно будет. Опять они помолчали. – Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков. Долохов усмехнулся. – Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму. – Да что ж, я так… – Ну, и я так. – Прощай. – Будь здоров… … и высоко, и далеко, На родиму сторону… Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни. Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата. – А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор. – Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал. И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело». Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову. – Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу. Кутузов поклонился, не изменяя улыбки. – А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов. Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии. – Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».] Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата. – Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу. Он невольно оглянулся на адъютанта. – Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству. Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную. Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее. Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея: «Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного». В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации. Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись. Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна. – Ну, что, князь? – спросил Козловский. – Приказано составить записку, почему нейдем вперед. – А почему? Князь Андрей пожал плечами. – Нет известия от Мака? – спросил Козловский. – Нет. – Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие. – Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился. – Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета. – Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить? Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать. – Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский. Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову. – Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом. Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь. Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем. Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней. Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова. Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя. Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись. – Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея. – Веселиться нечему, – отвечал Болконский. В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил: – Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу! Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать. – Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить. Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой. Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает. – Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову. Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше. – Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов. Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова. – Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя. Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского. – Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков. – Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить. – Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий. – Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его. Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора. Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром. 11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового. – А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы. – Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой. – Смотри же, выводи хорошенько! Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце. «Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека. – Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином. Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул колпак и, взмахнув им над головой, закричал: – Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!] Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым. – Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова. – С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете? – Давай, давай. Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу. – Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван! – Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки. – А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату. – Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел. – Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю! Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы. – Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал. Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать. – Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет. Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова. – Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей. – Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье. – Вахмистр! – сказал Лаврушка. Денисов сморщился еще больше. – Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру. Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их. – А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты. – У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона. Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру. – Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.) Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой. – Я видел, вы нынче проехали… – Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить. – Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов. – Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете. – Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь. В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся. – Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра. Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину. Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки. «Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату. – Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь. – Велел. – Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов? – Нет еще. А вы куда? – Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин. Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе. Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову. – Ей пишу, – сказал он. Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову. – Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему. – Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел. Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал. – Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова. – Семь новых и три старых. – Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку. – Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея. – Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов. – А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов. – Да нет же. И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек. – Ты куда положил, Ростов? – Под нижнюю подушку. – Да нету. Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было. – Вот чудо то! – Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их. Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было. – Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке. – Я не входил. Где положили, там и должен быть. – Да нет… – Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите. – Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил. Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова. – Г'остов, ты не школьнич… Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание. – И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка. – Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю! Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку. – Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену. – Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз. Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку. – Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь. – Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери. – А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его. Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза. – Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так… Он не мог договорить и выбежал из комнаты. – Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов. Ростов пришел на квартиру Телянина. – Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера. – Нет, ничего. – Немного не застали, – сказал денщик. Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина. Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина. – А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови. – Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол. Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге. |