Армянский корпус (Российская империя)

Добровольческий армянский корпус — воинское соединение (пехотный корпус) русской армии во время Первой мировой войны.

История

С первых дней войны Первой мировой войны множество армян, как российских подданных, так и проживавших за пределами Российской империи, желали пойти добровольцами на службу в русскую армию. Формирование армянских добровольческих дружин началось в сентябре и в основном было закончено в конце октября—ноября 1914 года. Всего было сформировано четыре дружины общей численностью до 9 тысяч солдат и офицеров. Первая партия армянских добровольцев из США отправилась в Россию 12 марта 1915 года. Они с большими трудностями прибыли в Архангельск, откуда были направлены на Кавказский фронт. Вторая партия по этому же маршруту отбыла 10 мая, а третья — 21 ноября 1915 года.

В дальнейшем армянские добровольческие дружины были преобразованы в отдельные батальоны, число их возросло до шести, а к середине июля 1917 года по предложению армянских общественных организаций Санкт-Петербурга и Тифлиса они были развернуты в полки.

К октябрю 1917 года действовали уже две армянские дивизии. 13 декабря 1917 года новый главнокомандующий Кавказским фронтом генерал-майор Евгений Лебединский образовал добровольческий армянский корпус, командующим которого был назначен генерал Фома Назарбеков, а начальником штаба — генерал Вышинский, Евгений Евгеньевич (бывший Командир 13-го гренадерского Эриванского полка). По просьбе Армянского национального совета особым комиссаром при главнокомандующем Назарбекове был назначен «генерал Дро».

К концу 1917 года армянский корпус был сформирован в следующем составе:

• 1-я дивизия (командир генерал Арамян);
• 2-я дивизия (полковник Мовсес Силиков);
• конная бригада (полковник Горганян);
• Западноармянская дивизия (генерал-майор Андраник Озанян);
• Лорийский, Шушинский, Ахалкалакский и Хазахский полки.

Кроме того, в корпус входила езидская конница Джангира-Аги.

В течение 1917 года русская армия постепенно разлагалась, солдаты дезертировали, отправляясь по домам, и к концу года Кавказский фронт оказался развален полностью.

5 (18) декабря 1917 года между российскими и турецкими войсками было заключено так называемое Эрзинджанское перемирие. Это привело к массовому отходу русских войск из Западной (Турецкой) Армении на территорию России. К началу 1918 года турецким силам фактически противостояли лишь несколько тысяч кавказских (в основном армянских) добровольцев под командой двухсот офицеров.

В апреле 1918 года Закавказский сейм провозгласил Закавказскую Демократическую Федеративную Республику. Османская империя признала её и в мае заключила с ней перемирие. Армянский корпус вытянулся в одну линию вдоль новой армяно-турецкой границы. Однако 15 мая турецкие войска нарушили перемирие и начали наступление. В Кара-Килисском, Баш-Абаранском и Сардарапатском сражениях армянский корпус нанёс сокрушительное поражение турецким войскам и остановил продвижение противника вглубь Восточной Армении.

См. также

• Грузинский корпус
• Мусульманский корпус

Ссылки

• [his.1september.ru/2006/05/22.htm Полное презрение к смерти. Добровольческие национальные части в Русской армии в годы Первой мировой войны]

Отрывок, характеризующий Армянский корпус (Российская империя)

– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.