1-й гвардейский корпус
Поделись знанием:
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
1-й гвардейский корпус (с 12 ноября 1915 года), ранее Отдельный Гвардейский корпус 1Гв.к, ранее Отдельный Гвардейский корпус Его Императорского Величества | |
Годы существования |
20 августа 1874 года - в начале 1918 года |
---|---|
Страна | |
Входит в |
Русская императорская армия |
Тип | |
Дислокация | |
Участие в | |
Командиры | |
Известные командиры |
смотри список |
1-й гвардейский корпус (1874—1918 года) (до 12 ноября 1915 года — гвардейский корпус вновь образованный 20 августа 1874 года) — корпус русской армии.
Расформирован в начале 1918 года.
Воинские части корпуса участвовали в русско-турецкой войне 1877—1878 годов и в Первой мировой войне на разных фронтах.
Содержание
- 1 Состав
- 2 В составе (даты)
- 3 Командиры
- 4 Главнокомандующие Отдельным гвардейским и Гренадерским корпусами
- 5 Командиры Отдельного гвардейского корпуса
- 6 Командующие
- 7 Командующие (Командиры) Гвардейского пехотного корпуса (Командующие пехотой Гвардейского корпуса)
- 8 Командиры
- 9 Начальники штаба
- 10 Источники
Состав
Состав на 18.07.1914 года:
- 1-я гвардейская пехотная дивизия
- 2-я гвардейская пехотная дивизия
- Гвардейская стрелковая бригада
- л.-гв. 1-й стрелковый Его Величества лейб-гвардии полк
- л.-гв. 2-й Стрелковый Царскосельский полк
- л.-гв. 3-й стрелковый Его Величества полк
- л.-гв. 4-й Стрелковый Императорской Фамилии полк
- л.-гв. стрелковый артиллерийский дивизион
- 1-я гвардейская кавалерийская дивизия
- 1-я бригада
- 2-я бригада
- 3-я бригада
- 1-я батарея л-гв. Конной Артиллерии
- 4-я батарея л-гв. Конной Артиллерии
- 6-я (Донская) батарея л-гв. Конной Артиллерии
- 2-я гвардейская кавалерийская дивизия
- 1-я бригада
- 2-я бригада
- 2-я батарея л-гв. Конной Артиллерии
- 5-я батарея л-гв. Конной Артиллерии
- л.-гв. мортирно-артиллерийский дивизион
- л.-гв. сапёрный батальон
- Гвардейский корпусной авиационный отряд.
- Московский отряд Гвардейского корпуса (март-ноябрь 1826 года) Сформирован в марте 1826 года для участия в коронации Николая I. Состоял из двух бригад пехоты, образованных из батальонов гвардейских полков, особого кавалерийского отряда, трёх батарейных рот и взвода жандармов. Командир отряда Великий князь Михаил Павлович, начальник штаба отряда генерал-майор А. К. Геруа. Расформирован в ноябре 1826 года.
- 1-й военно-дорожный отряд войск гвардии
В составе (даты)
- 01.08.1914 — 15.11.1914 — 9А
- ??.11.1914 — ??,12.1914 — 12А
- 17.02.1915 — 08.06.1915 — 12А
- 21.07.1915 — ??.??.1915 — 3А К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3029 дней]
- 06.08.1915 — 02.10.1915 — 10А
- 28.12.1915 — 01.08.1916 — Особ.А
- 01.09.1916 — 15.09.1916 — 8А
- 01.10.1916 — 18.03.1917 — Особ.А
- 18.04.1917 — 23.07.1917 — 11А
- 15.11.1917 — ??.12.1917 — 7А
Командиры
- хх.хх.18хх-14.06.1831 — великий князь Константин Павлович
- 25.06.1831-28.01.1844 — генерал-фельдцейхмейстер, великий князь Михаил Павлович
Главнокомандующие Отдельным гвардейским и Гренадерским корпусами
- 28.01.1844-13.08.1849 — генерал-фельдцейхмейстер, великий князь Михаил Павлович
- 13.08.1849-19.02.1855 — генерал от инфантерии, великий князь и наследник цесаревич Александр Николаевич 13.08.1849-19.09.1849 - Врио
- 19.02.1855-15.06.1856 — генерал от кавалерии Ридигер, Фёдор Васильевич
Командиры Отдельного гвардейского корпуса
- 26.08.1856-30.08.1862 — генерал от кавалерии Плаутин, Николай Федорович
- 30.08.1862-10.08.1864 — генерал-адъютант, инженер-генерал, великий князь Николай Николаевич Старший (19.04-31.07.1861, 23.06.-30.08.1862, )ВрИО
Командующие
- 14.11.1814-19.08.1818 — генерал от инфантерии, граф Милорадович, Михаил Андреевич
- 01.11.1821-20.11.1824 — генерал от кавалерии Уваров, Фёдор Петрович
- 12.12.1824-08.11.1826 — генерал от кавалерии Воинов, Александр Львович
- 08.11.1826-25.06.1831 — генерал-фельдцейхмейстер, великий князь Михаил Павлович
- генерал от инфантерии, великий князь и наследник цесаревич Александр Николаевич (1844-46, 1849-?)
Командующие (Командиры) Гвардейского пехотного корпуса (Командующие пехотой Гвардейского корпуса)
- 13.10.1849-18.05.1855 — генерал от артиллерии граф Сумароков, Сергей Павлович
- 18.05.1855-27.04.1857 — генерал-лейтенант (с 26.08.1856 - инженер-генерал) Витовтов, Павел Александрович (до 26.08.1856 - Врио)
20 августа 1874 г., согласно приказу №248 образован Гвардейский корпус, который 12 ноября 1915 г. переименован в 1-й гвардейского корпус. Расформирован в начале 1918 г.
Командиры
- генерал от инфантерии, великий князь и наследник цесаревич Александр Александрович (30.08.1874-17.08.1880)
- генерал-адъютант, генерал-лейтенант (с 30.11.1880 г. — генерал от инфантерии), великий князь Владимир Александрович (17.08.1880-2.03.1881)
- генерал-адъютант, генерал-лейтенант граф Шувалов, Павел Андреевич (1830) (14.03.1881-1.04.1885)
- генерал-лейтенант, генерал-адъютант, принц Ольденбургский, Александр Петрович (1.04.1885-11.09.1889)
- генерал от кавалерии Манзей, Константин Николаевич (11.08.1889-23.03.1897)
- генерал-лейтенант, князь Оболенский, Николай Николаевич (1891-23.08.1898)
- генерал-адъютант, генерал-лейтенант, великий князь Павел Александрович (25.12.1898-14.10.1902)
- генерал-лейтенант (с 1902 г. — генерал-адъютант), князь Васильчиков, Сергей Илларионович (2.11.1902-21.06.1906)
- генерал-адъютант, генерал-лейтенант (с 10.04.1911 г. — генерал от инфантерии) Данилов, Владимир Николаевич (21.06.1906-28.01.1912)
- генерал-лейтенант (с 14.04.1913 генерал от кавалерии, с 15.12.1914 генерал-адъютант) Безобразов, Владимир Михайлович (19.01.1912—25.08.1915)
- генерал от инфантерии Олохов, Владимир Аполлонович (25.08-08.12.1915)
- генерал-лейтенант Раух, Георгий Оттонович (08.12.1915—27.05.1916)
- генерал-адъютант, генерал от кавалерии, Великий Князь Павел Александрович (27.05.1916 — конец 1916)
- генерал от артиллерии Потоцкий, Павел Платонович (конец 1916 — 2.04.1917)
- генерал-лейтенант Илькевич, Николай Александрович (апрель 1917 — июль 1917)
- генерал-лейтенант Май-Маевский, Владимир Зенонович (июль 1917 — январь 1918)
Начальники штаба
- 23.10.1889 — 20.03.1895 — генерального штаба генерал-майор Скугаревский, Аркадий Платонович
Источники
- [www.grwar.ru/regiments/regiments.html Русская армия в Великой войне: Картотека формирований]
- К. А. Залесский. Первая мировая война. Правители и военачальники. Биографический энциклопедический словарь. 2000.
- Военный энциклопедический словарь. М., Военное издательство, 1984. Юго-Западный фронт 1914-1917, с. 838
Напишите отзыв о статье "1-й гвардейский корпус"
Отрывок, характеризующий 1-й гвардейский корпус
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.