Исполинская кукушка

Исполинская кукушка
Научная классификация
промежуточные ранги Домен:  Эукариоты Царство:  Животные Подцарство:  Эуметазои Без ранга:  Двусторонне-симметричные Без ранга:  Вторичноротые Тип:  Хордовые Подтип:  Позвоночные Инфратип:  Челюстноротые Надкласс:  Четвероногие Класс:  Птицы Подкласс:  Новонёбные Отряд:  Кукушкообразные Семейство:  Кукушковые Род:  Исполинские кукушки (Scythrops Latham, 1790) Вид:  Исполинская кукушка
Международное научное название
Scythrops novaehollandiae Latham, 1790
Охранный статус
Вызывающие наименьшие опасения IUCN 3.1 Least Concern: [www.iucnredlist.org/details/22684079 22684079 ]
Систематика на Викивидах Изображения на Викискладе

Исполинская кукушка (лат. Scythrops novaehollandiae) — птица, наиболее крупный представитель семейства кукушковых и гнездовых паразитов вообще. Самостоятельно потомство не выводит, вместо этого подбрасывает яйца в гнёзда врановых и других крупных австралийских Воробьинообразных и хищных птиц. Гнездится в Австралии, на Новой Гвинее, Сулавеси, Малых Зондских островах и архипелаге Бисмарка. В Австралии перелётная, на остальной территории ареала кочующая птица. Питается плодами инжира и других древесных растений, а также насекомыми. Местами многочисленный вид.

История изучения и систематика

Исполинская кукушка относится к монотипичному роду Scythrops, который в свою очередь является частью подсемейства Cuculini семейства кукушковых. Вид был описан британским натуралистом Джоном Лэтэмом в 1790 году на основании записей и рисунков, составленных врачом и натуралистом Джоном Уайтом. Один из первых колонистов Австралии, Уайт исследовал природу Нового Южного Уэльса и принял кукушку за необычную птицу-носорога, чьи ноги были похожи на ноги тукана, а язык — на язык вороны. В свою очередь Лэтэм, назвавший птицу «channel bill» («клюв с канавками»), указал на то, что она сама выводит своих птенцов и питается семенами эвкалипта. Спустя полвека (в 1845 году) другой британский орнитолог Джон Гульд уточнил, что птица паразитирует в гнёздах других птиц.

Латинское название Scythrops, присвоенное Лэтэмом, является комбинацией двух древнегреческих слов — σκυθρο (злой, мрачный) и ωψ (глаза, лицо). Таким образом автор указал на огромный загнутый клюв и мрачный вид птицы. Видовое название novaehollandiae является латинской формой раннего именования Австралии — Новой Голландии, где была впервые обнаружена птица.

Согласно генетическим исследованиям, ближайшим родственником исполинской кукушки является длиннохвостый коэль (Urodynamis taitensis) из Новой Зеландии. С группой коэлей этот вид объединяют кормовая специализация и поведение птенцов в гнезде приёмных родителей. Выделяют три подвида кукушки: S. n. novaehollandiae из Австралии, Новой Гвинеи и Молуккских островов, S. n. fordi из Сулавеси и S. n. schoddei с Архипелага Бисмарка.

Описание

Внешний вид

Размером примерно с во́рона, исполинская кукушка — самая крупная птица в семействе кукушковых. Общая длина взрослой особи варьирует в пределах от 58 до 66 см, вес от 550 до 930 г. Одна из характерных особенностей птицы — массивный изогнутый клюв, благодаря которому её иногда ошибочно принимают за птицу-носорога. От основания надклювья до вершины с левой и правой стороны развиты канавки, благодаря которым птица приобрела своё англоязычное название «Channel-billed Cuckoo». Клюв серый в основании и более светлый, рогового цвета на вершине. Благодаря длинному хвосту и длинным крыльям своим силуэтом летящая кукушка напоминает распятие. Полёт быстрый по прямой линии, с мощными взмахами крыльев.

Самцы в среднем крупнее самок, однако других внешних отличий почти не проявляют. Голова, затылок, горло и верхняя часть груди пепельно-серые без какого-либо рисунка. Спина, крылья надхвостье и хвост более тёмные — цвета мокрого асфальта; перья кроющих крыла имеют чёрные вершины, из-за чего крылья выглядят более пёстрыми. Нижняя часть груди, брюхо и бока окрашены в более светлые оттенки серого, на боках и в нижней части хвоста развиты широкие чёрные поперечные полосы. Молодые птицы выделяются рыжевато-жёлтыми пятнами на голове, шее и крыльях. Вокруг глаза и на уздечке имеются участки неоперённой кожи, которые у взрослых птиц окрашены в красновато-розовый, у молодых — в серовато-коричневый цвет. Соответственно, радужина у половозрелых особей красная, у молодых — коричневая.

Голос

Исполинские кукушки чрезвычайно шумливы в предбрачный период, особенно в тёмное время суток. Чаще всего можно услышать серию затяжных свистов с возрастающей частотой, следующих за громким гортанным криком «куак». Другая вокальная партия — затихающая серия двусложных булькающих звуков, передаваемых как «клу-клу-клу…».

• [www.xeno-canto.org/species/Scythrops-novaehollandiae Звуки исполинской кукушки на сайте xeno-canto.org]

Распространение

Ареал

Гнездовой ареал охватывает северную и восточную Австралию к западу до Кимберли, к югу до района Сиднея, Новую Гвинею, острова Архипелага Бисмарка и восточной Индонезии к западу до Сулавеси (в частности, Малые Зондские и Молуккские острова). На Зелёном континенте отдельные особи могут достигать восточных окраин штата Виктория, однако случаев размножения там не зафиксировано. Случайные залёты известны в Новой Зеландии и Новой Каледонии.

Исполинская кукушка склонна к частым перемещениям, часть из которых имеет сезонный характер, другая часть — кочевой. В течение года более или менее равномерно птица представлена в северо-западной части ареала, в так называемом регионе Уоллесия (Сулавеси, Малые Зондские и Молуккские острова) и на острове Новая Британия (Архипелаг Бисмарка). На Новой Гвинее пик численности наблюдается в феврале——марте (за счёт размножающихся птиц) и октябре-ноябре (за счёт птиц, прилетающих их Австралии). Часть кукушек вне сезона размножения перемещается на небольшие острова к западу и северо-востоку от Новой Гвинеи — Мисоол, Вайгео, Кофиау, Манам и Каркар. В Архипелаге Бисмарка (за исключением Новой Британии) также заметно сильное колебание численности с максимумом с февраля по май. В Австралии кукушка лишь гнездится с сентября или октября по апрель, в остальное время мигрирует на север — в Новую Гвинею, на Тимор и Молуккские острова.

Места обитания

Населяет равнинные светлые леса с доминированием эвкалипта и других высоких деревьев, обычно с присутствием посадок инжира. Часто селится вдоль рек и ручьёв, на окраинах лесных массивов, опушках, а также в мангровых рощах. Отдаёт предпочтение умеренно-влажным и полузасушливым биотопам, а также лесам возле морский побережий. Во внутренних аридных районах Австралии редка и держится лишь в галерейных лесах.

Питание

Как и у родственных коэлей, основу рациона составляют мягкие плоды древесных растений, в первую очередь инжира, омелы, интродуцированной шелковицы чёрной, деревьев семейства Ремнецветниковые, а также семена эвкалипта. Среди животных кормов большую часть составляют насекомые — жуки, палочники, бабочки, кузнечики. Иногда поедает яйца и птенцов мелких птиц, таких как снегирёвая сойка (Struthidea cinerea), австралийская граллина (Grallina cyanoleuca) и черношапочная манорина (Manorina melanocephala). Рацион птенцов полностью зависит от кормовой специализации приёмных родителей — например, у ворон-флейтистов (Strepera) он состоит из плодов, у врановых птиц — из насекомых и падали. Птицы кормятся стайками до 20 птиц в кронах деревьев, изредка образуя смешанные ассоциации с фиговыми иволгами или личинкоедовыми.

Размножение

Гнездится весной и летом (соответствует осенним и зимним месяцам в северном полушарии), однако более точное время откладки яиц варьирует в разных регионах. Одно из брачных проявлений самца — так называемое демонстративное кормление, при котором он преподносит самке крупное насекомое. Самка самостоятельно яйца не насиживает, но подкладывает одно или два в гнёзда других крупных певчих птиц, при этом зачастую уничтожает хозяйскую кладку. Яйца кукушки внешним видом имитируют яйца выбранных жертв — они могут быть окрашены в голубовато-зелёный, глинистый, розовато-серый или тускло-белый цвета со столь же разнообразным краплением. Появившиеся на свет птенцы кукушки не спихивают с гнезда птенцов настоящих родителей, но за счёт быстрого роста и агрессивного поведения не дают им доступа к приносимому корму. Как показывают наблюдения, в недельном возрасте птенец кукушки уже не имеет других соперников. Через 17—24 он начинает летать, однако ещё около месяца подкармливается приёмными родителями, прежде чем становится полностью самостоятельным.

На Сулавеси жертвой кукушки часто становится малый ворон, на островах Флорес и Сумба — флоресский ворон и большеклювая ворона, на Новой Британии — австралийский ворон. Последний вид, а также и другие врановые птицы — австралийская ворона и беннетов ворон, также часто фигурируют в сообщениях из Австралии. Кроме них, на Зелёном континенте приёмными родителями становятся ошейниковый ястреб (Accipiter cirrocephalus), белокрылая галка (Corcorax melanorhamphos), австралийская граллина (Grallina cyanoleuca), ворона-свистун и пестрохвостая ворона-флейтист.

Литература

• Higgins, P. J. (Ed.). Handbook of Australian, New Zealand and Antarctic Birds.. — Melbourne: Oxford University Press, 1999. — Т. 4: Parrots to Dollarbird. — ISBN 0-19-553071-3.
• Jobling, James А. A Dictionary of Scientific Bird Names. — United States: Oxford University Press, 1992. — ISBN 0198546343.
• Payne, Robert B. 1997. Family Cuculidae (Cuckoos) in del Hoyo, J., Elliott, A., & Sargatal, J., eds. Volume 4: Sandgrouse to Cuckoos // Handbook of the birds of the world. — Barcelona: Lynx Edicions, 1997. — ISBN 8487334229.
• Payne, Robert B. The Cuckoos. — Oxford University Press, 2005. — 644 p. — ISBN 0198502133.
• Pizzey G. & Knight F. The Field Guide to the Birds of Australia. — Sydney: Harper Collins, 2003. — 608 p. — ISBN 0207198217.
• Schodde, R.; Mason, I.J. Zoological Catalogue of Australia Volume 37.2: Aves (Columbidae to Coraciidae) (Zoological Catalogue of Australia Series). — CSIRO Publishing, 1997. — 440 p. — ISBN 0643060375.
• White, John. Journal of a Voyage to New South Wales with sixty-five plates of non descript animals, birds, lizards, serpents, curious cones of trees and other natural productions. — London: J. Debrett, 1790.

Ссылки

• [ibc.lynxeds.com/species/channel-billed-cuckoo-scythrops-novaehollandiae Фотографии, звуковые файлы и видеоклипы с участием исполинской кукушки]. Internet Bird Collection. Lynx. Проверено 17 июня 2013. [www.webcitation.org/6HSNO1ytC Архивировано из первоисточника 17 июня 2013].

Отрывок, характеризующий Исполинская кукушка

Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.