Каро Тобар, Мигель Антонио

Мигель Антонио Каро Тобар исп. Miguel Antonio Caro Tovar<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Колумбии
18 сентября 1894 — 7 августа 1898
Предшественник:	Рафаэль Нуньес
Преемник:	Мануэль Антонио Сансельменте
Вице-президент Колумбии, глава исполнительной власти
7 августа 1892 — 18 сентября 1894
Рождение:	10 ноября 1845(1845-11-10) Богота, Колумбия
Смерть:	5 августа 1909(1909-08-05) (63 года) Богота, Колумбия
Место погребения:	Центральное кладбище Боготы
Имя при рождении:	Мигель Антонио Хосе Солио Каэтано Андрес Авелино де лас Мерседес Каро Тобар
Отец:	Хосе Эйсебио Каро
Мать:	Бласира Товар Пинсон
Супруга:	Ана де Нарваэс-и-Герра
Научная деятельность
Научная сфера:	лингвистика
Известен как:	соучредитель Колумбийской академии языка, переводчик, поэт

Мигель Антонио Каро Тобар (исп. Miguel Antonio Caro Tovar, 1845—1909) — колумбийский учёный и политик.

Биография

Мигель Антонио Каро родился в Боготе в 1845 году, его отец — Хосе Эйсебио Каро — был одним из основателей Колумбийской консервативной партии. Отец Мигеля за критику президента Хосе Иларио Лопеса был выслан из страны и жил в эмиграции в Нью-Йорке, но вскоре вернулся в Колумбию и умер в 1853 году в возрасте 35 лет.

Мигель Антонио Каро, оставшись без отца, занимался самообразованием и уже в молодом возрасте обладал большими познаниями в экономике, мировой истории и литературе, социальных науках, юриспруденции и лингвистике. Кроме того, Каро обладал прекрасными ораторскими способностями. Несмотря на отсутствие университетского диплома, он был назначен директором Национальной библиотеки, избран депутатом парламента, а в 1871 году, в 35-летнем возрасте вместе с Руфино Хосе Куэрво выступил в качестве сооснователя Колумбийской академии языка.

Мигель Антонио Каро сыграл важную роль в подготовке и принятии новой Конституции Колумбии, принятой в 1886 году. Это создало Мигелю большой авторитет в политических кругах страны.

На президентских выборах 1892 года в колумбийской Консервативной партии сложилось два течения: традиционалисты и националисты. Националисты выдвинули в президенты Рафаэля Нуньеса и Каро — в вице-президенты, а традиционалисты выдвинули в президенты и вице-президенты Марселино Велеса и Хосе Хоакина Ортиса соответственно. Националисты одержали верх и, таким образом, Нуньес и Каро были избраны на президентский срок 1892—1898 годов. Но Нуньес, будучи тяжело больным, отнюдь не стремился к власти, а выразил пожелание уйти в отставку и уехать на родину, в город Картахена. Тем не менее Каро настоял, чтобы Нуньес официально вступил в должность президента перед тем как уйти в отставку. Нуньес согласился, провёл в Картахене церемонию инаугурации, после чего сразу же ушёл в отставку. Таким образом, Каро, будучи вице-президентом, в соответствии с Конституцией стал исполняющим обязанности президента. Находясь в этой должности, Каро никогда не пользовался титулом «президент» в своей деятельности в знак уважения к своему наставнику Нуньесу. Каро стал президентом де-юре после смерти Р. Нуньеса 18 сентября 1894 года.

За 6-летний срок пребывания у власти Каро пресёк три попытки государственного переворота, предпринятых либералами. В связи с активным противодействием своему курсу со стороны оппозиции, Каро принял ряд жёстких законодательных мер. 4 августа 1893 года он принял указ об ограничении свободы прессы, в частности, оппозиционных газет. Следующим указом Каро закрыл основные оппозиционные газеты — «El Redactor» и «El Contenporáneo», и изгнал из страны их редакторов — Сантьяго Переса и Модесто Гарсеса. Другие лидеры оппозиции были заключены в тюрьму.

22 января 1894 года под руководством Либеральной партии было организовано восстание против правительства Каро, которое вылилось в гражданскую войну. Восстание быстро распространилось по стране, охватило департаменты Бояка, Каука, Кундинамарка, Боливар, Толима и Северный Сантандер. Несмотря на поддержку из-за рубежа, повстанцы были быстро разбиты правительственными войсками, лояльными Каро. 15 марта 1895 года после сражения при Энсико, в Сантандере, война была окончена.

Год спустя, в январе 1896 года, группа консервативных политиков направила Каро послание, известное как «Манифест 21», в котором они выражали своё несогласие с политикой правительства Каро и требовали ввести военное положение, восстановить гражданские свободы и смягчить отношение к либералам. Каро воспринял «Манифест 21» как личное оскорбление и в знак протеста подал в отставку с поста президента 12 марта 1896 года, назначив генерала Гильермо Кинтеро Кальдерона исполняющим обязанности президента. Генерал Кальдерон, получив эти полномочия, назначил представителя оппозиции Авраама Морено министром. Это вызвало резкую реакцию Каро, и 17 марта 1896 года Каро вернулся исполнению обязанностей президента и находился в этой должности до конца президентского срока, 7 августа 1898 года.

Научная деятельность

Каро не имел университетского диплома, но за свои работы лингвиста, законодателя и публициста он был удостоен почетной степени доктора литературы и доктора юридических наук в университетах Чили и Мексики, в 1878 году Каро был избран почетным членом Мексиканской академии языка, также был избран членом-корреспондентом Королевской академии испанского языка, а в 1871 выступил одним из основателей (и впоследствии — президентом) Колумбийской академии языка.

Каро свободно владел латинским языком и перевёл на испанский поэмы Вергилия с собственными комментариями (1873—1876). Большой вклад Каро внёс в литературную критику испаноязычных авторов, среди его статей есть материалы, посвящённые Дон Кихоту Сервантеса, а также очерки о философской интерпретации истории. Ярким примером последнего является его предисловие к изданию «Истории» Лукаса Фернандеса де Пьедраита, где рассматривается тема завоевания Америки.

Среди поэтического наследия Каро особый интерес представляют поэма «Статуя Освободителя» и сонет «Родина», а также переводы стихов Сюлли-Прюдома.

Большая часть работ Каро была опубликована в газетах и журналах. Он опубликовал также несколько книг: «Изучение утилитаризма», «Латинская грамматика» (в соавторстве с Руфино Хосе Куэрво), «Произведения Вергилия» (три тома) и другие.

После смерти Каро в 1909 году, правительство Колумбии поручило его сыну Виктору Эдуардо провести сбор и публикацию работ отца. Таким образом, было опубликовано восемь томов полного собрания сочинений (1918—1945) и три тома поэтических произведений Каро (1928—1933).

Сочинения

• Miguel Antonio Caro, Carlos Valderrama Andrade. Obra selecta. Fundación Biblioteca Ayacuch, 1993 isbn = 9789802762439
• Miguel Antonio Caro, Poesías. Foción Mantilla, 1866

Литература

• The 1893 Bogotazo: Artisans and Public Violence in Late Nineteenth-Century Bogota. D Sowell — Journal of Latin American Studies, 1989
• Limits of Power: Elections Under the Conservative Hegemony in Colombia, 1886—1930. E Posada-Carbo — The Hispanic American Historical Review, 1997
• Rodríguez-García, José María «The Regime of Translation in Miguel Antonio Caro’s Colombia.» diacritics — Volume 34, Number 3/4, Fall-Winter 2004, pp. 143—175
• The Political Economy of the Colombian Presidential Election of 1897. CW Bergquist — The Hispanic American Historical Review, 1976

Отрывок, характеризующий Каро Тобар, Мигель Антонио

– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.