Ковальчук, Михаил Валентинович

Михаил Валентинович Ковальчук
Место рождения:	Ленинград, РСФСР, СССР
Научная сфера:	нанотехнологии, кристаллография
Место работы:	Курчатовский институт
Учёная степень:	доктор физико-математических наук (1987)
Учёное звание:	профессор, член-корреспондент РАН (2000)
Альма-матер:	Ленинградский государственный университет
Известен как:	человек, близкий к Владимиру Путину
Награды и премии:

Михаи́л Валенти́нович Ковальчу́к (род. 21 сентября 1946, Ленинград) — российский учёный в области рентгеноструктурного анализа, физик, член-корреспондент РАН с 2000 года. Директор Института кристаллографии РАН в 1998—2013 годах, директор НИЦ «Курчатовский институт» в 2005—2015 годах, президент «Курчатовского института» с декабря 2015 года. Был бесменным учёным секретарём Совета при Президенте РФ по науке, технологиям и образованию в 2001—2012 годах, после его преобразования в Совет при Президенте РФ по науке и образованию в 2012 году — член президиума. Известен как человек, близкий к Владимиру Путину. Ведущий научно-популярной телепрограммы «Истории из будущего» на Пятом канале с 2010 года.

Биография

Михаил Валентинович Ковальчук родился 21 сентября 1946 года в Ленинграде. Отец, Валентин Михайлович Ковальчук (1916—2013), — историк, специалист по истории блокады Ленинграда, являлся научным сотрудником Ленинградского отделения Института истории АН СССР, похоронен на Казанском кладбище в Пушкине. Мать Ковальчук Мирьям Абрамовна (1918-1998) работала преподавателем исторического факультета Ленинградского государственного университета. Младший брат — миллиардер Юрий Ковальчук.

В 1970 году Ковальчук окончил физический факультет Ленинградского государственного университета, его дипломная работа в Институте полупроводников АН СССР была посвящена изучению динамического рассеяния рентгеновских лучей в совершенных кристаллах и созданию на этой основе новых методов диагностики полупроводниковых кристаллов. Ему предлагали остаться в аспирантуре, но по семейным обстоятельствам он переехал в Москву, и получил распределение стажёром-исследователем в Институт кристаллографии им. А. В. Шубникова АН СССР. С 1973 года — штатный сотрудник Института.

В 1978 году защитил кандидатскую диссертацию «Метод трёхкристального рентгеновского спектрометра и исследование структурного совершенства тонких кристаллических слоёв».

В 1987 году возглавил в Институте кристаллографии лабораторию рентгеновской оптики и синхротронного излучения.

В 1988 году Ковальчук защитил диссертацию на соискание учёной степени доктора физико-математических наук «Метод стоячих рентгеновских волн в исследовании структуры приповерхностных слоёв полупроводников». При этом был получен резко отрицательный отзыв члена-корреспондента АН СССР А. М. Афанасьева, по мнению которого представленные диссертантом результаты «либо ошибочны, либо повторяют в значительной степени результаты других авторов без соответствующей ссылки на эти работы».

В 1998 году М. В. Ковальчук был избран директором Института кристаллографии РАН. В том же году ему было присвоено звание профессора. Член-корреспондент РАН по Отделению общей физики и астрономии (физика конденсированного состояния) с 26 мая 2000 года. С начала 2000-х годов руководил в Институте кристаллографии Научно-исследовательским центром «Космическое материаловедение».

С 2005 года — директор Курчатовского института, с 2016- президент Курчатовского института. В 2007 году Президиум РАН назначил Ковальчука исполняющим обязанности вице-президента РАН на годичный срок. Но вице-президентом РАН он не стал, так как в 2008 году он не был избран действительным членом РАН, а вице-президентом РАН по Уставу может быть только действительный член. Президент РАН Юрий Осипов выразил сожаление в связи с неизбранием М. В. Ковальчука и подчеркнул, что вопреки общепринятому мнению, он сам лично считает М. В. Ковальчука не только выдающимся организатором науки, но и учёным, достойным избрания действительным членом РАН.

С 2010 года — член Совета Фонда «Сколково».

С ноября 2012 года — и. о. декана физического факультета СПбГУ..

В результате двух тайных голосований на собрании Отделения физических наук РАН 27 и 30 мая 2013 года Ковальчук не был переизбран на занимаемый им в течение 15 лет пост директора Института кристаллографии.

По одной из версий, Ковальчук является автором законопроекта о реформировании Российской академии наук, которое началось после того, как его не переизбрали директором Института кристаллографии РАН. В ряде СМИ утверждается, что учёный, которого несколько раз не избирали действительным академиком и не утвердили на посту директора Института кристаллографии, затеял эту реформу из-за личной обиды. Сам Ковальчук в одном из интервью заявил, что «Академия должна неминуемо погибнуть, как Римская империя».

30 сентября 2015 года Ковальчук выступил в Совете Федерации, рассказав об опасности искусственных клеток, как США влияют на научно-технические цели во всем мире и как создается новый подвид «служебного человека».

7 декабря 2015 года по итогам выступления Ковальчука в Совете Федерации состоялась встреча президента В. В. Путина с Ковальчуком, на которой ему сообщили, что он назначается президентом НИЦ «Курчатовский институт», а занимавший ранее эту должность академик Евгений Велихов становится почётным президентом. Ковальчук предложил перенести на новый уровень российскую программу исследований возможности создания экспериментального термоядерного реактора.

Другие должности

М. В. Ковальчук — член президиума Совета при Президенте РФ по науке и образованию; член Комиссии при Президенте РФ по модернизации и технологическому развитию экономики России; член коллегии Министерства промышленности, науки и технологий Российской Федерации (2002—2004) и коллегии Минобрнауки РФ (с 2004 года).

Также является научным руководителем факультета нано-, био-, информационных и когнитивных технологий МФТИ, заведующим кафедрой «Физика наносистем» физического факультета МГУ, заведующим кафедрой ядерно-физических методов исследования физического факультета СПбГУ. В 2000-е годы одновременно заведовал кафедрой физики взаимодействия излучения с веществом факультета общей и прикладной физики МФТИ, был профессором факультета наук о материалах МГУ. Главный редактор академического журнала «Кристаллография», заместитель главного редактора журнала «Поверхность. Рентгеновские, синхротронные и нейтронные исследования»; заместитель председателя Комиссии РАН по нанотехнологиям.

Ковальчук — председатель Национального комитета кристаллографов России; председатель Национальной конференции по применению рентгеновского, синхротронного излучений, нейтронов и электронов для исследования материалов (РСНЭ); председатель Национальной конференции по росту кристаллов (НКРК).

Автор и ведущий научно-популярной телепрограммы «Истории из будущего» на Пятом канале.

Действительный член Американской ассоциации содействия развитию науки (ААAS) по секции «Физика».

Научная деятельность

Область научных интересов: рентгеноструктурный анализ, в частности, рентгеновская и белковая кристаллография, рентгеновское и синхротронное излучение в исследовании материалов, физика конденсированного состояния; рентгеновская физика и оптика; физика процессов кристаллизации; стоячие рентгеновские волны (СРВ); многоволновая дифракция

В 1999 году по инициативе президента Российского научного центра «Курчатовский институт» академика Е. П. Велихова было принято решение о создании Курчатовского центра синхротронного излучения. Ковальчук стал его директором-организатором и сосредоточил свои усилия на создании комплекса исследовательских станций на источнике синхротронного излучения «Сибирь-2», уделяя при этом особое внимание исследованиям нанобиоорганических систем. Он успешно завершил реализацию научного проекта по разработке, созданию и вводу в эксплуатацию комплекса уникального научно-исследовательского оборудования — экспериментальных станций на пучках первого в России специализированного источника синхротронного излучения, предназначенных для коллективного использования научным сообществом.

В последние годы примерно с 1999 года М. В. Ковальчук успешно развивает новое направление рентгеновской оптики, связанное с изучением и использованием многоволновой дифракции. В настоящее время, в XXI веке, Ковальчук сосредоточивает свои усилия на развертывании исследований в области нанодиагностики, наноматериалов и наносистем, став фактически одним из идеологов развития нанотехнологий в России. Благодаря ему была сделана попытка неофициально предложить развитие нанотехнологий как своего рода государственную идеологию России (подобно тому, как развитие двух конкретных нанотехнологий - производства чугуна и стали - было важным элементом советской идеологии).

По данным официального сайта МГУ, где он возглавляет кафедру физики наносистем, под руководством М. В. Ковальчука был развит принципиально новый рентгеновский метод исследования поверхности конденсированных сред, использующий стоячие рентгеновские волны (СРВ) и сочетающий возможности дифракционного изучения структуры со спектроскопической чувствительностью к конкретным типам атомов. Метод СРВ был адаптирован для структурной характеризации многокомпонентных кристаллов, полупроводниковых гетероструктур, многослойных рентгеновских зеркал, рентгеновских волноводных структур, органических многослойных систем на основе плёнок Ленгмюра — Блоджетт, белково-липидных систем.

Автор и соавтор более 250 научных работ, в том числе 21 авторского свидетельства и 10 патентов. H-индекс по данным Scopus равен 12.

Высказывания

21 января 2016 года на предложение М. В. Ковальчука на заседании Совета при президенте РФ по науке, технологиям и образованию «найти такие организации, которые должны управлять течением мысли в конкретных направлениях», так же, как В. И. Ленин «управлял течением мысли», В. В. Путин ответил: «Управлять течением мысли это правильно (?), нужно только чтобы эта мысль привела к правильным результатам… Заложили атомную бомбу под здание, которое называется Россией, она и рванула потом».

«Сегодня возникла реальная технологическая возможность в процесс эволюции человека. И цель — создать принципиально новый подвид Homo sapiens — „служебного человека“. Свойство популяции служебных людей очень простое: ограниченное самосознание, когнитивно это регулируется элементарно, мы с вами видим, это уже происходит. Вторая вещь — управление размножением, и третья вещь — дешевый корм, это генно-модифицированные продукты. И это тоже уже все готово. Значит, фактически, сегодня уже возникла реальная технологическая возможность выведения служебного подвида людей».

Семья

• Отец — Валентин Михайлович Ковальчук (1916—2013), доктор исторических наук, специалист по истории блокады Ленинграда, главный научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН.
• Жена — Елена Юрьевна Полякова, специалист по истории Ирландии, дочь историка Ю. А. Полякова, члена-корреспондент АН СССР с 1966 года, академика РАН с 1997 года.
• Сын — Кирилл Михайлович Ковальчук, родился 22 декабря 1968 года, председатель Совета директоров Национальной Медиа Группы — крупного медиахолдинга, владеющего долями в Первом канале, Пятом канале, РЕН ТВ, СТС Медиа, газете «Известия» и других СМИ. Кирилл Ковальчук упоминался прессой в связи со скандальной реконструкцией в центре Москвы дома Болконских.
• Брат — Юрий Валентинович Ковальчук, миллиардер, председатель совета директоров банка «Россия». Его имя также связывают с Национальной Медиа Группой, страховой компанией «Согаз» и другими бизнес-активами. Известен как человек, близкий к Владимиру Путину; ряд СМИ называют его личным другом Путина. Зачастую в прессе Михаил и Юрий Ковальчуки упоминаются совместно как «братья Ковальчуки».
• Племянник — Борис Юрьевич Ковальчук, председатель Правления ОАО «Интер РАО ЕЭС»; до этого возглавлял в Правительстве РФ департамент приоритетных национальных проектов.

Награды

• Орден «За заслуги перед Отечеством» II степени (2016) — за выдающиеся заслуги в области научно-исследовательской деятельности и многолетнюю плодотворную работу
• Орден «За заслуги перед Отечеством» III степени (2011) — за большой вклад в развитие науки и многолетнюю плодотворную деятельность
• Премия имени Е. С. Фёдорова Президиума РАН за 2009 год.
• Почётная грамота Правительства Российской Федерации (2006) — за многолетнюю плодотворную научную и общественную деятельность
• Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (2006) — за большой вклад в развитие отечественной науки и многолетнюю научную деятельность
• Премия Правительства Российской Федерации в области науки и техники (2006) — за создание научно-технического комплекса на базе специализированных источников синхротронного излучения «Сибирь» в Российском научном центре «Курчатовский институт»

Книги

• Ковальчук М. В. Наука и жизнь: Моя конвергенция: Т. 1: Автобиографические наброски: Научно-популярные и концептуальные статьи. — М.: Академкнига, 2011. — 304 с., ил., 1 000 экз., ISBN 978-5-94628-356-4

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-432.ln-ru Профиль Михаила Валентиновича Ковальчука] на официальном сайте РАН
• [nrcki.ru/pages/main/5762/5913/6099/6742/index.shtml Страница] на сайте Курчатовского института
• [phys.msu.ru/rus/about/staff/all/index.php?ID=17251 Страница] на сайте физического факультета МГУ
• [www.nsp.phys.spbu.ru/index.php/ru/staff/lecturers/25-kovalchuk-ru Страница] на сайте кафедры ядерно-физических методов исследования СПбГУ
• [www.kcsr.kiae.ru/people/kovalchuk.php Страница] на сайте Центра синхротронного излучения и нанотехнологий
• [oprf.ru/ru/chambermembers/members/user/167 Страница] на сайте Общественной палаты РФ
• [www.kommersant.ru/doc/777978 Избирательные нанотехнологии. РАН готова обменять независимость на человека с госсредствами] // «Коммерсантъ», № 109 (3685), 26.06.2007 (Проверено 27 ноября 2012)

Предшественник: Симонов, Валентин Иванович (и. о.)

Директор Института кристаллографии им. А. В. Шубникова РАН 1998—2013

Преемник: Каневский, Владимир Михайлович (и. о.)

Предшественник: Бурейко, Сергей Фёдорович (и. о.)

И. о. декана физического факультета СПбГУ 2012—

Преемник: —

Отрывок, характеризующий Ковальчук, Михаил Валентинович

Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.


Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.