Колывань (Таллин)
Колывань — название современного города Таллина в древнерусских письменных источниках с 1223 года, официальных документах Русского царства и Российской империи до начала XVIII века, в устной традиции и поныне.
Содержание
История упоминаний
Впервые название Колывань встречается в сочинении арабского географа Аль-Идриси «Книга Рожера», написанном в 1154 году на Сицилии. В разделе, содержащем описание района Балтийского моря, упомянута страна Astlanda, то есть Эстланда, Эстландия, и говорится: «К городам Астланды относится также город Колуван (Quoluwany). Это маленький город вроде большой крепости. Жители его землепашцы, и их доход скуден, но у них много скота». Свои сведения географ, как правило, заимствовал у мореплавателей, скорее всего норманнов[1].
В древнерусских источниках название Колывань упоминается под 1223 годом в суздальской летописи по академическому списку:
прииде князь Ярослав [Всеволодович] от брата в Новгород с всею областию и поиде к Колываню, и повоева всю землю Чюдьскую; а полона приведоша бес числа, но города не взяша и злата много взяша.
Затем Колывань упоминается в летописях под годами 1228, 1268, 1269, 1343, 1391, 1433, 1495, 1572 и прочее.
Таллин продолжает называться Колыванью ещё в XVII и XVIII столетиях. Так, в ноте Карлу XII, которой Россией объявлялось война Швеции, Таллин упоминался под этим названием. При этом Шафиров, указывая на законность притязания русских на Эстонию, выводит имя Колывань от русских слов кола (ограды) Ивана. Колывань фигурирует в документах в начале XVIII века, когда Пётр Первый в письме фельдмаршалу Б. П. Шереметеву от 5 августа 1702 года, касаясь военных действий в Прибалтике, писал о желательности продвинуться к Колывани[2].
После завоевания Эстляндии Таллин (тогда — Ревель) официально уже перестал называться Колыванью, тем не менее, в народе название сохранялось вместе с памятью о переименовании. Так, в солдатской песне времён Петра Великого о взятии Ревеля, записанной в Рязанской губернии, поётся: «как во славном-то во городе было Колывани, что по нонешнему названьицу славный город Ревель, там стояли полатушки белыкаменныя» и прочее[3]. Вариант этой песни, с именем города Колыванова вместо Колывани, был записан ещё в 1893 году на Кавказе[4][5]. Фамилию Колыванова получила родившаяся в 1780 году в Ревеле внебрачная дочь князя А. И. Вяземского, в замужестве Екатерина Андреевна Карамзина. В 1801—1918 годах в составе Вооружённых сил Российской империи был Колыванский пехотный полк.
Этимология
Наиболее распространённая версия происхождения названия выводит его из финно-угорских языков. Предания о национальном карело-финском и эстонском богатыре Калеве, были распространены во всей области проживания карелов, финнов и эстонцев и отождествлялись, как правило, с местностью, на которой возник Таллин. Так, одна старинная эстонская песня о смерти Калева говорит, что он похоронен под горой близ города. Есть и сказание об основании Таллина сыном Калева, Калевипоэгом. По всей стране эстов и ливов рассеяны воспоминания о геройском сыне Калева. Главные герои финской Калевалы носят эпитет сынов Калева[5]. Таким образом, русское «Колывань» происходит, по этой версии, от Kaleven или Kalevan — древнеэстонской формы родительного падежа слова «Kalev», относящегося к древнему эстскому городищу, называвшемуся, возможно, «Kaleven linna» или «Kalevan (Kałevan) litha» — «город Калева»[1]. М. Фасмер связывает проникновение в древнерусскую литературу названия «Колывань» со встречавшимся в русских былинах именем Колыван, и только само имя опосредованно возводит к герою эстонского и карело-финского эпосов[6].
Как говорилось выше, наименование Колывань продолжало использоваться в русской традиции ещё в XVIII веке. Среди исторических документов сохранилось письмо Петра Великого фельдмаршалу Б. П. Шереметеву от 5 августа 1702 года, где он, касаясь военных действий в Прибалтике, писал о желательности продвинуться к Колывани. Барон Петр Павлович Шафиров, дипломат петровского времени, указывая на законность притязаний русских на Эстонию, выводил имя Колывань от русских слов «кола» (ограда) и Иван.
См. также
Напишите отзыв о статье "Колывань (Таллин)"
Примечания
- ↑ 1 2 Шаскольский И. П.. [annales.info/balt/small/tallinn.htm Древний Таллинн на путях между Западом и Востоком]. Цивилизация Северной Европы. Средневековый город и культурное взаимодействие. М.: Наука (1992). Проверено 13 января 2013. [www.webcitation.org/6DpdYXkPJ Архивировано из первоисточника 21 января 2013].
- ↑ Розен М. Ф.. [new.hist.asu.ru/biblio/rozen/21.html Топонимика Алтая, связанная с горным делом] (1980). Проверено 13 января 2013. [www.webcitation.org/6DpdZjC6P Архивировано из первоисточника 21 января 2013].
- ↑ Киреевский П. Песни, вып. 8, стр. 216
- ↑ Сборник материалов для описания местности и племен Кавказа, вып. XV, 1893 г., стр. 278
- ↑ 1 2 Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). — СПб.: 1890—1907.
- ↑ [www.slovopedia.com/22/202/1635383.html КОЛЫВАН]. Этимологический словарь русского языка М. Фасмера. Проверено 13 января 2013. [www.webcitation.org/6DpdaOUT5 Архивировано из первоисточника 21 января 2013].
Отрывок, характеризующий Колывань (Таллин)
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
