Куропаты

Объект Государственного списка историко-культурных ценностей Республики Беларусь, № 1а1Е400001

Куропа́ты (белор. Курапаты) — лесное урочище на северо-восточной границе Минска, где были обнаружены массовые захоронения расстрелянных в конце 1930 — начале 1940-х годов. По данным белорусской прокуратуры, урочище являлось местом расстрелов и захоронений репрессированных органами НКВД в 1937—1940 годах.

Количество жертв на сегодняшний день остается точно неизвестным и, в соответствии с разными оценками, может составлять: до 7 тысяч человек (по данным, озвученным Генеральным прокурором Республики Беларусь О. Бажелко), не менее 30 тысяч человек (по данным, озвученным Генеральным прокурором БССР Г. Тарнавским), до 100 тысяч человек (в соответствии со справочником «Беларусь»), от 102 до 250 тысяч человек (по данным статьи Зенона Позняка в газете «Літаратура і мастацтва»), 250 тысяч человек (по данным профессора Вроцлавского Университета Здислава Винницкого) и более (по данным британского историка Нормана Дэвиса).

С 1993 года урочище Куропаты внесено в Государственный список историко-культурных ценностей Республики Беларусь как место захоронения жертв политических репрессий 1930—1940-х годов. Куропаты имеют статус историко-культурной ценности первой категории, что в соответствии с Законом Республики Беларусь «Об охране историческо-культурного наследия» соответствует категории «наиболее уникальных ценностей, духовные, эстетические и документальные ценности которых представляют международный интерес».

Куропа́ты стало наиболее известным из мест массовых расстрелов, которые проводил НКВД на территории Минска.

Название

Точно неизвестно происхождение слова Куропаты, так как до 1988 года оно на топографических картах оно не фигурирует. Предполагается, что куропатами местные жители называли полевые цветы.

История расследования расстрелов

Впервые о расстрелах в Куропатах было заявлено Евгением Шмыгалевым и Зеноном Позняком в статье «Куропаты: дорога смерти», которая вышла в газете Літаратура і мастацтва (рус. Литература и искусство) 3 июня 1988 года с предисловием известного писателя Василя Быкова. В статье, основанной на показаниях свидетелей, утверждалось, что в нескольких километрах к северу от минского микрорайона Зелёный Луг в период с 1937 по 1941 годы ежедневно происходили казни путём одиночного выстрела в голову — на рассвете, днем и на закате, а трупы укладывались перпендикулярными рядами в несколько проложенных песком слоев в заранее выкопанные глубокие ямы, на которых затем сажали сосны; место расстрелов во второй половине 1937 года было обнесено трехметровым забором, охватывавшим 10-15 гектаров территории, а дорожное покрытие было разбито постоянным движением «чёрных воронков». Общее количество могильных ям оценивалось в 500, по 50-60 жертв в каждой. Согласно Позняку, он узнал о месте захоронения в 1970-х, но тогда «не было возможности открыть миру правду» (по другим данным, открытие было сделано случайно во время прокладки газопровода в апреле-мае 1988 года); о самом же существовании массовых захоронений жертв репрессий на территории Белоруссии авторам статьи стало известно ещё в 1957 году, когда во время строительства трассы Минск-Заславль были случайно обнаружены человеческие останки. В 1989 году Позняк также утверждал, что из-за запрета ЦК КПБ он не смог включить в статью свою оценку общего числа расстрелянных (от 150—200 до 500 тыс.) и то, что расстрелы в Куропатах участились после присоединения в 1939 году Западной Белоруссии..

Статья Позняка и Шмыгалева послужила основанием для возбуждения 14 июня 1988 года Прокуратурой БССР уголовного дела. Через 6 недель после выхода статьи Советом Министров БССР была организована правительственная комиссия по расследованию во главе с зампредседателя Совмина Н. Н. Мазай (Позняку и Шмыгалову не дали возможности в неё войти, но включили Быкова и художника М.Савицкого).

В ходе следствия на территории около 30 гектаров было обнаружено 510 захоронений. В ходе выборочной эксгумации были обнаружены человеческие останки, принадлежащие не менее, чем 356 людям (313 черепов, кости скелетов, 340 зубных протезов из жёлтого и белого металлов), личные вещи (расчески, зубные щетки, мыльницы, кошельки, обувь, остатки одежды), а также 177 гильз и 28 пуль. 164 револьверные гильзы и 21 пуля стреляны из револьвера системы «Наган», 1 гильза — из пистолета «ТТ». Было найдено также несколько стреляных гильз от пистолетов систем «Браунинг» и «Вальтер», оружие этих систем выпускалось в том числе и до 1941 года. 55 свидетелей из числа жителей деревень Цна-Иодково, Подболотье, Дроздово показали, что в 1937—1941 годах сотрудники НКВД привозили в лесной массив людей на крытых автомашинах и расстреливали их. Они также показали, что с 1937-8 года место захоронений действительно ограждал стоявший в лесу забор; впоследствии гитлеровские оккупанты снесли забор и вырубили лес. Доступ к архивным документам НКВД комиссии предоставлен не был. Существуют также свидетельства и сотрудников НКВД о проводимых в урочище расстрелах.

Первое следствие по факту массовых расстрелов, окончившееся в ноябре 1988 года, определило число погибших в 30 тысяч человек (Генеральный прокурор БССР Тарнавский). По окончании следственных действий Генпрокуратурой было обнародовано постановление о прекращении уголовного дела о Куропатах: «…Достоверно доказано, что расстрелы осужденных осуществлялись сотрудниками комендатуры НКВД БССР… Принимая во внимание, что виновные в этих репрессиях руководители НКВД БССР и другие лица приговорены к смертной казни либо к настоящему времени умерли, на основании изложенного, руководствуясь ст.208, п.1, и ст.5, п.8 УПК БССР, уголовное дело, возбужденное по факту обнаружения захоронений в лесном массиве Куропаты, прекращено. Обнаруженные при эксгумации захоронений предметы одежды, обуви и т. п. как не имеющие ценности уничтожить».

Позиция властей

На протяжении 1990-х годов следствие по делу несколько раз возобновлялось. Появились утверждения, что расстрелы были организованы немцами.

Общественная комиссия по расследованию преступлений в Куропатах под председательством Корзуна, в которой преобладали члены компартии, в июне 1991 года направила в прокуратуру СССР собранный ею материал, якобы доказывающий, что в Куропатах находятся останки жертв нацистских оккупантов (неподалеку от Куропат во время войны находился нацистский концентрационный лагерь). К аналогичным выводам пришла независимая комиссия во главе с Героем Советского Союза М. Б. Осиповой, которая обвинила официальную комиссию в сокрытии улик. В числе приводимых противниками официальной версии доказательств назывались: характер захоронений и подозрительная осведомленность археологов об их местоположении; по́зднее происхождение некоторых найденных гильз (1939 год); более позднее, чем в 1937—1941 годах, время посадки леса; найденные в могилах предметы личной гигиены (что, по мнению членов комиссии, указывает на нацистских оккупантов, так как советские органы госбезопасности не давали возможности брать с собой личные вещи); отсутствие у органов НКВД «чёрных воронков» (одни критики утверждали, что они были серыми, другие — что транспорт НКВД работал на конной тяге); некие источники в КГБ. Однако данные, изложенные в обращении общественной комиссии Корзуна, не нашли подтверждения.

По требованию общественной комиссии в феврале 1992 года следствие было возобновлено, по результатам работы оно подтвердило выводы госкомиссии.

В 1993 году общественная комиссия в очередной раз обратилась в Верховный Совет Республики Беларусь с предложением дезавуировать выводы госкомиссии при расследовании куропатских событий. Было проведено новое расследование. Среди прочих рассматривалась версия расстрелов евреев немецкими оккупантами. С целью проверки этой версии были выданы запросы в иерусалимский Институт Холокоста Яд ва-Шем, где собрана наиболее полная информация о репрессиях в отношении евреев. В качестве мест расстрелов еврейского населения Минск, Дрозды, Масюковщина, Куропаты, Цна-Иодково, Зелёный Луг не значились. Не было информации о расстрелах в Куропатах и в немецких архивах. По заключению немецких экспертов метод захоронения в Куропатах — не гитлеровский: те обычно копали большие могилы — до 50-60 м в длину, у жертв при этом отнимали одежду и личные вещи, снимали золотые коронки. После исследования всех документов выносится постановление об отсутствии мотивов для возобновления следствия по Куропатам. Анализ имевшихся в уголовном деле сведений позволил вновь сделать вывод о том, что в лесном массиве Куропаты в 1937-41 гг. органами НКВД БССР производились массовые расстрелы граждан.

Последним следствием было обнаружено самое большое из всех найденных в Куропатах захоронений и в нём останки более 300 человек. Впервые за всю историю раскопок в Куропатах были найдены вещественные доказательства с конкретными датами и фамилиями, свидетельствовавшие о том, что расстрелы проходили до войны. В захоронении N30 были обнаружены тюремные квитанции об изъятии при аресте ценностей, выданные 10 июня 1940 года Мовше Крамеру и Мордыхаю Шулескесу.

На 2008 год дело о Куропатах насчитывало более 15 томов.

В середине 1990-х годов генеральный прокурор Белоруссии О. Божелко заявил, что в результате нового расследования установлено, что в Куропатах погибло около 7 тысяч человек.

В 2000 г. О. Божелко заявил:

Предыдущее расследование в период с 1988 по 1995 годы проводилось крайне односторонне, под сильным давлением националистов. В тот период были проведены многочисленные митинги и демонстрации, организованы публикации в газетах и журналах, выступления по радио и телевидению, изданы соответствующие книги, которые не могли не повлиять на расследование дела. Допросы жителей окрестных населенных пунктов, прилегающих к месту захоронения останков, осуществлялись в условиях сформированного определенными силами общественного мнения.

Показания многих свидетелей изобиловали домыслами, фантазиями, содержали ссылки на людей, которые давно умерли. Во внимание принимались без критической оценки показания граждан, которым в то время было 4 — 6 лет от роду. Научный отчет Позняка и других о результатах раскопок во многом построен на предположениях и содержит выводы, не подтвержденные доказательствами…

— Олег Божелко, в ?-2000 — генеральный прокурор Белоруссии [zavtra.ru/content/view/2000-08-2261/ Е. Ростиков, «По кому стреляют куропаты», газета «Завтра».].

Резонанс в обществе

Тема Куропат активно используется в политической жизни Белоруссии. В мае 1988 года было проведено первое шествие к месту захоронения представителей белорусских общественных объединений под лозунгами осуждения преступлений сталинизма. Шествие было разогнано внутренними войсками с применением спецсредств, что вызвало негодование значительной части общества и обострило внимание к Куропатам.

Людей начали разгонять, бить, арестовывать, травить газом из портативных баллончиков. Отравили и Позняка, который стоял во главе колонны. Но Позняк не уступил. Он направил толпу на окраину и повел к Куропатам. Однако и там путь колонне перегородили войска. Тогда Позняк повернул всех в поле. И в чистом поле под снежком, который сыпал с пасмурного неба, прошёл молебен. Вверху развивался бело-красно-белый флаг, выступали ораторы и среди них писатель Владимир Орлов.

— Василь Быков «Доўгая дарога дадому»

См. также оригинал:                        

Людзей пачалі разганяць, біць, арыштоўваць, труціць газам з партатыўных балёнчыкаў. Атруцілі і Пазьняка, які ішоў на чале калёны. Але Пазьняк не саступіў. Ён скіраваў натоўп на ўскраіну і павёў да Курапатаў. Аднак і там шлях калёне перагарадзілі войскі. Тады Пазьняк завярнуў усіх у поле. І ў чыстым полі пад сьняжком, які сыпаў з хмарнага неба, адбылося набажэнства. Угары разьвяваўся бел-чырвона-белы сьцяг, выступалі прамоўцы і сярод іх пісьменьнік Уладзімер Арлоў.

</div>

С того времени такие шествия проводятся каждый год, однако количество участников заметно сократилось.

С целью увековечения памяти погибших Зенон Позняк и его единомышленники в октябре 1988 года создали организацию «Мартиролог Беларуси»; одновременно они провели учредительный съезд будущей главной оппозиционной политической силы страны — Белорусского народного фронта во главе с самим Позняком. На Деды в 1989 г. в Куропатах был установлен семиметровый «Крыж Пакуты» (рус. Крест Страдания).

Урочище стало символом борьбы за независимость Белоруссии, против коммунистической идеологии. В 1994 году урочище посетил Билл Клинтон, Президент США, во время визита был установлен памятный знак — так называемая «скамейка Клинтона». Памятный знак неоднократно разрушался неизвестными людьми, однако регулярно восстанавливался.

После прихода к власти А.Г.Лукашенко, было совершено несколько попыток умалить историческую ценность захоронений и даже доказать то, что расстрелы проводили фашисты во время второй мировой войны.Однако эти попытки не увенчались успехом.Несколько раз прокуратура проводила проверку материалов о Куропатах, результаты проверок остались закрытыми для общества.

7 октября 2007 года вандалами уничтожен «Крест страданий».

Реконструкция МКАД

В начале 2000-х годов ряд представителей демократических объединений организовали митинги и дежурства в урочище, препятствуя дорожным работам и обвиняя власти в намерении провести автотрассу непосредственно через захоронение.

Результаты научных археологических раскопок, проводившихся в Куропатах в 1987, 1992 и 1998 годах, а также заключение Института истории Национальной академии наук Белоруссии, который провел археологическую разведку местности, где предполагалось вести новое кольцо Минской кольцевой автодороги, свидетельствовали о том, что в створе работ по её реконструкции могил нет, а сами захоронения лежат в стороне, начинаясь в 75-80 метрах от фронта строительства.

Участники акций протеста были обвинены в использовании темы Куропат в политических целях и против них были применены силы милиции и ОМОНа. Противостояние демократических активистов и милиции продолжалось несколько лет. Митингующие устанавливали палатки, деревянные кресты и памятные знаки. Во время противостояния был организован ряд нападений на участников дежурства в Куропатах, предположительно политическими противниками, а также нападений на установленные в урочище намогильные кресты и памятные сооружения.

Сильные столкновения с ОМОНом наблюдались 8 - 9 октября 2001 года,когда строители, проводящие реконструкцию дороги, нарушили договорённость и начали работы в так называемой «демаркационной зоне» без наблюдения археологов Института истории НАН.Активисты оппозиции попытались им помешать.Для усмирения протестующих был вызван ОМОН. Противостояние протестующих и милиции вылилось в серьёзные столкновения 8 и 9 октября.Во время противостояния ОМОНовцы применили против демонстрантов слезоточивый газ.В результате беспорядков 40-45 человек было задержано, около 25 привлечено к административной ответственности за сопротивление милиции и участие в несанкционированном митинге. В качестве наказания большинство участников акции протеста получили штрафы.

См. также

• Белорусский Народный Фронт
• Позняк, Зенон Станиславович
• Репрессии в Белорусской ССР

Литература

• Адамушка У.I Палітычныя рэпрэсіі 20-50-х гадоу на Беларусі. Мінск, 1994. С. 12
• Костырко В. Кто же расстреливал в Куропатах // Гласность 16.12.1994.
• Куропаты: фальсификация века? // Военно-исторический журнал 1991, № 6, с. 50.
• [katyn-books.ru/library/kuropaty-sledstvie-prodolzhaetsa.html Тарнавский Г., Соболев В., Горелик Е. Куропаты: следствие продолжается. — М.: Юридическая литература. 1990 г. ISBN 5-7260-0305-5]

Ссылки

• [telegraf.by/in_belarus/22063.html Мингорисполком планирует поставить памятник жертвам сталинизма в Куропатах]
• Ростиков, Евгений [zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/00/351/61.html По кому стреляют Куропаты (Еще раз о том, как жертвы немецких фашистов превратили в жертвы "сталинских репрессий")]. Завтра (22 августа 2000). Проверено 7 октября 2006.
• Горелик, Евгений [supol.narod.ru/archive/2002/SU0831A.HTM Пляски вокруг куропатских могил]. БДГ (12 июня 2002). Проверено 7 октября 2006.
• [katyn.ru/index.php?go=Pages&in=cat&id=110 Материалы о Куропатах на Katyn.ru]
• [www.radzima.org/pub/pomnik.php?lang=ru&nazva_id=mememens11 Фотографии на Radzima.org]
• [naviny.by/rubrics/society/2006/10/30/ic_articles_116_148514/ Шествие в Куропаты: концентрация света]
• [rosagr.natm.ru/monumentsf.php?country=30_belarus Памятники жертвам политических репрессий за рубежом: Белоруссия]
• [txt.knihi.com/kurapaty/index-eng.html Kurapaty — The Road Of Death]
• [wikimapia.org/#y=53968457&x=27607827&z=16&l=0&m=s Kurapaty forest] on Wikimapia
• [users.erols.com/mwhite28/battles.htm#Kuropaty Twentieth Century Atlas — Death Tolls — Kuropaty]

Отрывок, характеризующий Куропаты

– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.