Ламарк, Максимилиан

Максимилиан Ламарк
фр. Jean Maximilien Lamarque
Портрет генерала.
Дата рождения	22.07.1770
Место рождения	Сен-Север, Аквитания (регион)
Дата смерти	01.06.1832
Место смерти	Париж
Принадлежность	Франция Франция
Годы службы	1793—1830
Звание	Дивизионный генерал
Сражения/войны	Революционные войны, Подавление Вандейского мятежа, Наполеоновские войны
Награды и премии	Большой крест Королевского ордена Обеих Сицилий (Неаполитанское королевство)

Максимилиан Ламарк (фр. Jean Maximilien Lamarque, граф; 22 июля 1770, Сен-Север — 1 июня 1832, Париж) — французский дивизионный генерал.

Биография

Родился в семье адвоката. В начале революции его отец, Пьер-Жозеф Ламарк (1733—1802), был избран депутатом Генеральных штатов от третьего сословия, принял присягу в Зале для игры в мяч и был членом Учредительного собрания. Максимилиан Ламарк окончил коллеж ордена якобинцев в родном Сен-Севере, и в 1790 году приезжает к отцу в Париж.

Вандейское восстание и дальнейшая военная карьера

Активно участвовал в революционных событиях, сначала как рядовой национальный гвардеец: с начала 1793 года в 4 батальоне волонтеров Ланд, принимает участие в подавлении Вандейского восстания. Под его командованием, в частности, волонтеры разграбили и подожгли собор в Вебре, выломав при этом мраморный алтарь, дабы изготовить из него памятник и саркофаг для Марата.

Лейтенант (с 3 апреля), капитан (с 13 мая) гренадеров. Отличился особенно 6 термидора II года (24 июля 1794 года), когда с относительно небольшим отрядом сумел защитить укрепление Фонтараби против 1700 повстанцев. После этого был произведен в командиры батальона (21 термидора) и направлен в Рейнскую армию.

Там участвовал в ряде сражений, за отличие при Гогенлиндене по представлению генерала Моро был произведен первым консулом Бонапартом в бригадные генералы (февраль 1801 года).

Вновь отличился при Аустерлице.

После занятия Неаполя французскими войсками под командованием Жозефа Бонапарта и провозглашения последнего неаполитанским королём, Жозеф назначает Ламарка своим начальником штаба с производством в дивизионные генералы (6 декабря 1807 года).

18 декабря 1808 года Ламарк организовал захват острова Капри в Неаполитанском заливе, где находился английский гарнизон во главе с Гудсоном Лоу (будущим тюремщиком Наполеона). Остров был укреплен от природы, будучи окружен отвесными скалами, и защищался гарнизоном с сильной артиллерией. Высадившись, Ламарк приказал отправить обратно корабли, чтобы у солдат не возникало и мысли о возможности бегства, и начал во главе солдат подниматься вверх на скалы. В штыковом бою французы разгромили гарнизон, который капитулировал и был отпущен Ламарком, однако без оружия и знамен.

После начала войны с Австрией (1809 год) Ламарк присоединяется со своей дивизией к армии вице-короля Италии Евгения Богарне, берет Лайбах, захватив 4000 пленных и 62 орудия, затем присоединяется к Великой армии; при Ваграме под ним были убиты 4 лошади. 4 июня 1810 года произведен в бароны Империи.

Вслед за тем воюет в Испании, 8 февраля 1812 года выигрывает сражение при Альтафулле. Наполеон впоследствии называл его в числе генералов, которым он намеревался даровать маршальский жезл.

Сто дней

После первого отречения Наполеона присягает Бурбонам, но с началом Ста дней вновь встает под знамена Наполеона. Отправлен командовать войсками против повстанцев в Вандею, где ему противостояли идейный роялист Ларошжаклен и предатель генерал Канюэель. По оценке Наполеона, в Вандее Ламарк «творил чудеса и превзошел все мои ожидания». Он сумел достичь мирного соглашения с повстанцами в Шоле, и вожди вандейцев даже пообещали встать под начальство Ламарка в случае, если иностранные державы попытаются расчленить Францию.

Второе отречение Наполеона

После второго отречения Наполеона бежал из Франции в Бельгию. В Бельгии занимается переводом поэм Оссиана, которые и издает со своими комментариями. Вернулся в результате амнистии 20 октября 1818 года.

После Июльской революции был награждён Луи-Филиппом орденом Почетного легиона 1-й степени (21 августа 1830 года).

Ламарк презирал Бурбонов и во время Реставрации втайне мечтал о возрождении Империи под властью Римского короля.

Политика

В 1820 году впервые баллотируется в Палату депутатов, но попадает в неё только в 1828 году. После революции 1830 года является членом левой фракции в парламенте и занимает умеренно республиканскую позицию. Тогда он пользовался большой популярностью как за своё военное прошлое, так и за свою принципиальность, выделявшую его на фоне целого ряда бывших маршалов Наполеона. В 1831 году, наряду с Лафайетом и Могеном, был одним из главных агитаторов за вооруженное выступление против России для помощи восставшей Польше.

Умер от холеры 1 июня 1832 года. Его похороны послужили поводом к республиканскому восстанию 5-6 июня 1832 года, описанному, в частности, в романе Виктора Гюго «Отверженные».

Мемуары

Мемуары Ламарка вышли в Париже в 1835 году.

Библиография

• " Jean Maximilien Lamarque ", dans Charles Mullié, Biographie des célébrités militaires des armées de terre et de mer de 1789 à 1850, 1852;
• A. Lievyns, Jean Maurice Verdot, Pierre Bégat, Fastes de la Légion d’honneur, biographie de tous les décorés accompagnée de l’histoire législative et réglementaire de l’ordre, vol. 3;
• Louis François L’Héritier, Les fastes de la gloire : ou, Les braves recommandés à la Postérité; monument élevé aux défenseurs de la patrie, par une société d’hommes de lettres, et de militaires, vol. 2, Raymond, 1819 [lire en ligne (page consultée le 16 nov. 2009)] ;
• Bernard Lalande, Dictionnaire biographique, Mémoire des Landes, Paris, 1991
• Dr Robinet, dictionnaire sur la Révolution et l’Empire, Paris, lib. historique de la Révolution et de l’Empire
• Encyclopédie Microsoft Encarta 2005

Отрывок, характеризующий Ламарк, Максимилиан

– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.