Линия грёз

Линия грёз
Обложка первого отдельного издания романа
Жанр:	Фантастика
Автор:	Сергей Лукьяненко
Язык оригинала:	русский
Дата первой публикации:	1996
Цикл:	Линия грёз
Следующее:	Императоры иллюзий

«Линия грёз» — роман российского писателя-фантаста Сергея Лукьяненко, первая часть одноимённого цикла. Роман был написан в 1995 году и впервые опубликован издательством «Локид» в 1996 году в серии «Современная российская фантастика». Вместе с романом «Императоры иллюзий» и повестью «Тени снов» входит в цикл «Линия грёз».

Действие происходит во вселенной по мотивам стратегии «Master of Orion». Владелец технологии бессмертия нанимает профессионального телохранителя Кея Дача для доставки своего сына на отдаленную планету. За секретами, которые может знать мальчик, ведется охота на самом высоком уровне. С трудом выполнив поставленную задачу, главный герой понимает, что в результате его действий лучшая часть человечества может покинуть эту Вселенную.

В 1996 году роман был отмечен премией «Меч Руматы», одной из жанровых премий «Странник», за лучшее произведение в жанре героико-романтической и приключенческой фантастики.

Сюжет

Профессиональный телохранитель Кей Дач, более известный как Кей Альтос, был убит на планете Каилис 13-летним Томми Арано. Кей являлся пользователем аТана — технологии, позволяющей воскрешать людей, — но не заплатил за очередное воскрешение. Однако его воскрешает сам Кертис Ван Кертис, владелец технологии, и нанимает для сопровождения своего сына Артура в путешествии на отдалённую планету Грааль. Кей и Артур должны путешествовать под видом торговцев Кея и Артура Овальдов. Изабелла Каль и Луис Номачи из Службы Имперской Безопасности планеты Инцедиоса раскрывают их и начинают преследование.

На планете Таури Кей узнаёт от Артура, что тот на самом деле не сын, а клон Кертиса, и что до этого он безуспешно пытался достичь Грааля уже 36 раз. Артур погибал, после чего воскресал на Терре и начинал путешествие снова. На Таури Артур был захвачен отрядом Изабеллы Каль, доставлен на военную базу и подвергнут жестоким пыткам с целью выпытать у него тайну технологии аТан, но он был создан невосприимчивым к боли и пыткам. В это время Кей находит Томми Арано, копию Артура, которого лишили памяти и оставили жить на отдалённой планете, чтобы он не достиг Грааля. Телохранитель собирается подменить Артура на Томми, но в итоге при поддержке мафии ему удается бежать с обоими мальчиками.

На орбите Грааля преследователи снова догоняют их, но Кей взрывает свой корабль. Он, Томми и Артур погибли и были воскрешены в местном отделении аТана. На планете Кей узнал от Артура о цели их путешествия. Много лет назад Кертис Ван Кертис открыл эту планету. На ней он столкнулся с Богом, который предложил Кертису пройти Линией грёз и создать свой собственный мир. Кертис попросил время на размышление и получил аТан, который дал ему возможность вечно обдумывать свои мечты. Теперь Кертис решил прибыть на Грааль, чтобы получить Линию грёз для каждого человека, который будет в состоянии заплатить за неё. Понимая, что теперь лучшая часть человечества уйдёт в миры своей мечты, Кей пытается убить появившегося на Граале Кертиса. Но тот бессмертен на Граале и вместе с Артуром отправляется за Линией грёз.

Создание и издания

Во многом вселенная романа создана по мотивам популярной компьютерной игры в жанре пошаговой космической стратегии «Master of Orion», вышедшей в 1993 году. В период написания книги Лукьяненко с увлечением играл в эту игру — «жил в ней», по собственным словам. У писателя был творческий кризис, несколько месяцев не шла работа, а за игрой Лукьяненко представлял какие-то образы и сюжет. Мир «Master of Orion» был «ясен и правилен, прост и логичен», он «был полноценной жизнью — цинично упрощенной, и тем привлекательной». Попавший под влияние маниакальной идеи, Лукьяненко «сделал то единственное, что может сделать писатель» в подобном случае, — написал роман.

По словам писателя, толчком к созданию романа послужила случайная сцена — «дети, которые сновали на перекрестке и „мыли“ окна машин». Лукьяненко вообразил себе космопорт, в котором могли бы оказаться такие же дети. Автор попробовал связать эту сценку с игрой «Master of Orion». Роман захватил автора не меньше, чем игра до этого. Несложный сюжет игры был явно недостаточен для книги, поэтому из игры были взяты в основном названия рас и часть названий планет, а самостоятельный сюжет романа «Линия грёз» отличает его от простой новеллизации.

Для романа были придуманы «не слишком-то положительный» главный герой и сцена его смерти, с которой начинается книга. На типаж героя в значительной мере повлиял роман «Контракт на Фараоне» американского писателя-фантаста Рэя Олдриджа. Первой была напечатана строка: «Больше всего Кэй Дач не любил детей», после чего начал создаваться образ главного героя и формироваться мир. К концу первой главы сложились картинка вселенной и интрига будущей книги.

Список русскоязычных изданий

Год	Издательство	Место издания	Серия	Тираж	Примечание	Источник
1996	Локид	Москва	Современная российская фантастика	16000	Романы из цикла «Линия Грез».
1998	АСТ	Москва	Звездный лабиринт	4000 + 5000	Первый роман дилогии «Линия Грез».
2000	АСТ	Москва	Звездный лабиринт	5000 + 62000	Первый роман дилогии «Линия Грез».
2002	АСТ	Москва	Звездный лабиринт: коллекция	10000	Два романа из цикла «Линия грез».
2004	АСТ, Люкс	Москва	Библиотека фантастики	5000	Цикл «Линия Грез» в одном томе.
2004	АСТ, Люкс	Москва	Библиотека мировой фантастики	3000	Цикл «Линия Грез» в одном томе.
2006	АСТ	Москва	Звездный лабиринт: коллекция	10000	Два романа и повесть из цикла «Линия грез».
2007	АСТ, АСТ Москва, Хранитель	Москва	Чёрная серия (танковая щель)	15000 + 10000	Первый роман дилогии «Линия Грез».
2012	АСТ, Астрель	Москва	Звездный лабиринт 3	3000	Первый роман дилогии «Линия Грез».
2014	АСТ	Москва	Весь Сергей Лукьяненко	3000	Трилогия «Линия Грез» в одном томе.

Издания на других языках

Год	Название	Издательство	Место издания	Язык	Переводчик	Источник
2001	Linia marzeń	Amber	Варшава	Польский	Э. Скурская
2004	Линията на бляновете	ИнфоДар	София	Болгарский	В. Велчев
2005	Hranice snů	Triton	Прага	Чешский	П. Вайгель, Э. Бужкова

Критика и оценки

Читательские рейтинги*

Лаборатория Фантастики
ЛитМир
Goodreads
LibraryThing

* по состоянию на февраль 2016 года

По мнению литературного критика Виталия Каплана, роман представляет собой хорошую фантастику с захватывающим сюжетом, прогнозами будущего и человеческой психологией. В своем творчестве, как считает Марков, Лукьяненко не хочет вписываться в «крапивинскую систему координат». Стремясь сознательно истребить сходство с Крапивиным, писатель привносит пародийные мотивы, неожиданные темы и сцены с участием подростков, в частности убийцы-ребёнка Томми.

Олег Добров в журнале «Если» отмечает интриги и приключения «в лучших традициях американской боевой фантастики». Профессионально созданная остросюжетность относится к несомненным достоинствам произведения. Тем не менее, из-за того, что в основе романа лежит компьютерная игра, в его композиции присутствует некоторая линейность, из-за чего он похож на «беллетризованное приложение к компьютерной игре». Польский критик Павел Плюта отмечает подобающие космоопере многочисленные бои и поединки, разнообразие планет — от сплошного яблоневого сада до обработанной биотерминатором пустыни — и специфичные для мира со множеством разумных рас проблемы, такие как невозможность есть курятину в присутствии инопланетянина, происходящего от птиц, или превращение невинного поздравления одной расы в оскорбление и провокацию, если оно обращено к другой. Плюта обращает внимание на перекличку образов Лукьяненко и других писателей-фантастов: «совершенно лемовскими» критику представляются описанные временные парадоксы, а идея аТана напоминает ему одновременно сохранение сценария из компьютерных игр и бесконечные возрождения персонажей «Мира реки» Фармера.

Одной из тем произведения, интересующей писателя прежде всего, стала дружба взрослого с ребёнком. Главный герой, Кей Альтос, изначально не любивший детей, сумел подружиться сначала с Артуром, а потом с Томми. На протяжении всего романа ненавязчиво проскакивает элемент пародии на подход детского писателя Владислава Крапивина к этой проблеме. Так в романе присутствует намек на самого Крапивина: «…Воспитателем нашего блока „джи“ был хороший человек. Разносторонняя личность, автор детских сериалов, которые шли по телесети Альтоса. Не садист, и не извращенец, которые очень любят такую работу. Он искренне считал, что детей надо защищать от взрослых. Он всегда говорил о дружбе и доброте… и, наверное, не мог понять, почему его дружные воспитанники не любят маленького Кея. Для него я оставался ребёнком с трогательно тощей шеей…», а также различных персонажей его произведений, например Генриетту Глебовну из «Лоцмана» или тётушку Эмму из «Корабликов». По мнению Виталия Каплана, пародируется явно не идея защиты детей от взрослых, а возможно, само мироощущение, в котором ребёнок всегда представляется добрее и светлее, чем взрослые.

Другой важной темой романа является тема бога. Дмитрий Байкалов в «литературном портрете» Лукьяненко высказывает мнение, что за приключениями Кея Дача и его спутников, внешне напоминающими обычный квест, на самом деле скрыто богоискательство. Поэтому пустыня вместо Бога в финале придает некоторый философский оттенок. Виталий Каплан рассматривает тему бога с другой стороны. Писателю тот понадобился исключительно в утилитарных целях для поддержания логики сюжета, чтобы обосновать возникновение аТана и Линии грёз. После этого роль бога подошла к концу. Бог у Лукьяненко предстает перед читателем скучающим, дарящим для разнообразия первому встречному сначала технологию бессмертия, а потом и Линию грёз, совершенно не заботясь к чему это может привести. По мнению Каплана, такой бог больше напоминает сатану, а бессмертие, позволяющее неограниченно продлевать земную жизнь, умножает в людях зло и закрывает дорогу к вечной жизни.

Тот же вопрос возникает и относительно Линии грёз — технологии, позволяющей создать свой собственный мир, предназначенный именно для тебя. По мнению Каплана, невозможно проверить реальность созданного мира, который может оказаться иллюзией, аналогом наркотика слега у Стругацких в романе «Хищные вещи века», а кроме того, данная технологий духовно вредна. Позже в другой дилогии в жанре космической фантастики «Звёзды — холодные игрушки» Лукьяненко описывает Врата, которые переносят человека в такой мир, в котором ему больше всего хотелось бы оказаться. Технология Тени напоминает Линию грёз с тем отличием, что миры не создаются, а выбираются из имеющихся. При этом во время переноса Врата копируют человеческую личность, сохраняют её, даря бессмертие. Таким образом, согласно формулировке Каплана, «Линия Грез + аТан = Тень».

В 1996 году роман был отмечен премией «Меч Руматы», одной из жанровых премий «Странник», за лучшее произведение в жанре героико-романтической и приключенческой фантастики. В 1997 году роман номинировался на премии «Интерпресскон» и «Бронзовая Улитка» в номинации «Крупная форма».

Адаптации

В интервью в 2006 году Лукьяненко признался, что хотел бы, чтобы в первую очередь экранизовали именно романы «Линия Грез» и «Императоры иллюзий».

Аудиокнига

В 2006 году издательство «Аудиокнига», входящее в холдинг «Издательская группа АСТ», записало аудиокнигу по роману. Аудиокнига продолжительностью 11 часов 41 минуту вышла на двух CD-дисках в серии «Наша фантастика». Запись представляет собой монолог с музыкальным сопровождением и звуковыми эффектами. Текст читает Александр Кокшаров.

Компьютерная игра

В 2005 году компания «Deep Games» из Уфы начала работу над RPG/MMORPG по мотивам книг «Линия Грез» и «Императоры иллюзий». Игра с видом от третьего лица под рабочим названием «Императоры иллюзий» планировалась к выпуску весной следующего года. Разработчики обещали добавить все жанровые возможности, такие как развитие характеристик персонажа, зарабатывание опыта. Лукьяненко попробовал играть в демо-версию игры и отозвался о ней положительно. По словам Лукьяненко, игра полностью соответствует сюжету книги и содержит «все положенные эпизоды». Тем не менее у игроков оставалась возможность поступить по-своему, не повторяя поступки Кея Альтоса. Также были анонсированы «собственный движок, хорошая лицевая анимация, озвучка профессионалами». В продаже игра должна была появиться весной 2006 года. Однако к январю 2007 года была представлена только демо-версия продолжительностью 15 секунд.

Ссылки

• [lukianenko.ru/works_rus/65.html Роман "Линия грёз"]. Официальный сайт Сергея Лукьяненко.
• [fantlab.ru/work1254 Сергей Лукьяненко «Линия грёз»]. Лаборатория Фантастики.

Отрывок, характеризующий Линия грёз

За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.