Липоксай, Арпоксай и Колаксай

Липокса́й, Арпокса́й и Колакса́й — в скифской мифологии герои этногенетического мифа, три сына Таргитая, младший из которых получил верховную власть.

Сообщения античных авторов

Геродот

Основной источник мифа — сообщение Геродота (это первое из трёх сказаний о происхождении скифов, которое приводит историк):

Такого рода был Таргитай, а у него было трое сыновей: Липоксаис, Арпоксаис и самый младший — Колаксаис (Λιπόξαϊν καὶ Ἀρπόξαϊν καὶ νεώτατον Κολάξαιν). В их царствование на Скифскую землю с неба упали золотые предметы: плуг, ярмо, секира и чаша.

Первым увидел эти вещи старший брат. Едва он подошёл, чтобы поднять их, как золото запылало. Тогда он отступил, и приблизился второй брат, и опять золото было объято пламенем. Так жар пылающего золота отогнал обоих братьев, но, когда подошёл третий, младший, брат, пламя погасло, и он отнёс золото к себе в дом. Поэтому старшие братья согласились отдать царство младшему.

(6) Так вот, от Липоксаиса, как говорят, произошло скифское племя, называемое авхатами, от среднего брата — племя катиаров и траспиев, а от младшего из братьев — царя — племя паралатов. Все племена вместе называются сколотами, то есть царскими. Эллины же зовут их скифами.

(7) Так рассказывают скифы о происхождении своего народа…

…Упомянутые священные золотые предметы скифские цари тщательно охраняли и с благоговением почитали их, принося ежегодно богатые жертвы. … Так как земли у них было много, то Колаксаис разделил её, по рассказам скифов, на три царства между своими тремя сыновьями. Самым большим он сделал то царство, где хранилось золото.

Параллельные тексты

Как считается, в парфении греческого поэта Алкмана из Сард сохранен фрагмент скифского эпоса: в строке «колаксаев конь за приз с ибенским спорит» упомянут именно царь Колаксай. А. И. Иванчик сопоставляет это упоминание со сведениями о чудесных конях осетинского фольклора.

В поэме Валерия Флакка «Аргонавтика» фигурирует могучий герой, скифский царь Колакс. Он назван сыном или потомком Юпитера (Зевса) и нимфы со змеями Оры. Он сражает в бою нескольких врагов, но гибнет от руки Ясона.

Среди союзников Колакса упомянут Авх, «пришедший с единодушными тысячами, выставляя напоказ киммерийские богатства. У него издавна белые волосы — прирождённый знак; пожилой возраст уже образует простор на голове. Обвивая виски тройным узлом, он спускает со священной главы две повязки…» (традицию сохраняет ряд религий с древними корнями). Имя Авха ассоциируют с авхетами из рассказа Геродота. По Грантовскому, Авх принадлежит к жречеству, стало быть, авхаты — племя жрецов.

Среди народов за Яксартом Плиний упоминает эвхатов и котиеров, безусловно тождественных авхатам и катиарам Геродота.

Толкования

Этимология

В. И. Абаев в своей книге 1949 года предложил этимологии имён Колаксай как соответствия *Hvar-xšaya («владыка солнца») и Арпоксай (от корня ārp-, отражённого в осетинском ārf «глубокий»), Э. А. Грантовский в статье 1960 года дополнил её, интерпретируя Липоксай от слова *ripa («гора», сопоставляя с названием Рипейских гор), что было принято Абаевым. Эти этимологии с тех пор являются наиболее популярными в науке, хотя и предпринимались попытки оспорить их. Таким образом, здесь видна связь с трехчленным разделением мира:

• Липоксай — Гора-Царь;
• Арпоксай — Река-Царь (Глубь-Царь);
• Колаксай — Солнце-Царь.

Однако некоторые исследователи, в частности, С. В. Кулланда, в последнее время говорят об ошибочности трактовок Абаева и Грантовского, отрицая наличие диалектов в скифском языке. Соглашаясь с трактовкой второй части имён, С. В. Кулланда предлагает следующие интерпретации для первых частей. Имя «Колаксай», по его мнению, происходит от иранского *xauda «шапка, шлем», что сочетается с кастой воинов-правителей. Имя «Арпоксай» происходит от иранского *arbu «умелый», что соотносится с кастой земледельцев и скотоводов. Наконец, имя «Липоксай» происходит от иранского *daip «сверкать», что вполне соответствует касте жрецов. В свою очередь, построения Кулланды были подвергнуты резкой критике А. И. Иванчиком, который ставит под сомнение компетентность Кулланды в области иранского языкознания и не видит оснований отказываться от прежних трактовок.

Таким образом, построения о параллелях между тремя мирами и тремя братьями остаются спорными (особенно рассуждения Б. А. Рыбакова).

Колаксай единственный из трёх братьев сумел овладеть упавшими с неба золотыми воспламеняющимися предметами: плугом с ярмом, секирой и чашей, олицетворяющими три сословно-кастовые группы скифского общества (рядовых общинников, воинов и жрецов), вследствие чего стал первым скифским царём. Он разделил Скифию между тремя сыновьями на три царства, в крупнейшем из которых сохраняются почитаемые золотые реликвии.

Название паралатов этимологизируется легко — родственно иранскому «парадата» (титул царской династии). Другие названия не имеют достоверной этимологии.

Интерпретации мифа

Социальную интерпретацию мифа предложил А. Кристенсен в 1917 году, полагая, что авхаты, чей символ — плуг, земледельцы; катиары — воины-колесничие (символ — ярмо), траспии — верховые воины (символ — секира), а паралаты — цари (символ — чаша). Согласно Дюмезилю и Бенвенисту, которые внесли коррективы в схему, плуг с ярмом — символы общинников, то есть земледельцев и скотоводов, секира — военной аристократии, а чаша — жречества. По Д. С. Раевскому, паралаты — воины, в том числе цари, авхаты — жрецы, катиары и траспии — земледельцы и скотоводы. По мнению же Б. А. Рыбакова, идея о распределении предметов по частям противоречит прямому смыслу текста Геродота, согласно которому все предметы достались одному младшему сыну, а отход от буквального понимания племен у Геродота неправомерен.

Племена

Локализации скифских племен весьма многочисленны, и консенсус исследователей отсутствует. По работам Б. А. Рыбакова, паралатов уместно размещать на Борисфене (Днепре), в области чернолесской культуры, а авхатов — согласно свидетельству Плиния Старшего: «От Тафр (Перекопа) по направлению внутрь материка живут Авхеты, во владениях которых берет начало Гипанис», — на Гипанисе (Южном Буге); таким образом, для катиаров и траспиев остаются земли ближе к Тирасу (Днестру) на Подолии — это восточноподольская и западноподольская археологические группы.

Б. А. Рыбаков конкретизировал связь имени Липоксая с конкретными «горами» — отрогами Авратынских гор, довольно круто обрывавшихся к степи; властитель катиаров и траспиев — Арпо-ксай («Царь водных глубин») — повелевал землею, по которой протекал Тирас, река с высокими скалистыми берегами.

У каждого народа, вероятно, было по несколько крепостей. У траспиев городища в Григоровке, в Дарабани и в Поливановом Яру. У катиаров городища: Немировское, Севериновское и в Якушинцах. К авхатам условно Б. А. Рыбаков отнёс городища Буда-Макеевское, знаменитое Пастырское и Шарповское (все три городища расположены на водоразделе Днепра и Буга). Это гнездо городищ отстоит от Тясминского на 40 км. Городища паралатов расположены как бы тремя гнёздами: северное — близ Киева, среднее — между Днепром и Росью, а южное — на Тясмине. Все четыре перечисленные здесь сколотские племени, согласно Рыбакову, археологически хорошо объединены во всех отношениях в единую лесостепную земледельческую культуру.

Литература

• [ancientrome.ru/antlitr/herodot/ Геродот. История. Кн.4. Мельпомена]
• Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. — М.: Наука, 1981 (в примечаниях: Рыбаков 1981)
• Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. — М.: Наука, 1987 (в примечаниях: Рыбаков 1987)
• Раевский Д. С. Мир скифской культуры. — М.: Языки славянских культур. 2006. (в примечаниях: Раевский 2006; книга объединяет две ранее опубликованные монографии Раевского: «Очерки идеологии скифо-сакских племен», 1977 и «Модель мира скифской культуры», 1985)

Отрывок, характеризующий Липоксай, Арпоксай и Колаксай

– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.