Луций Валерий Потит (консул 449 года до н. э.)

Луций Валерий Потит

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Луций Валерий Потит (лат. Lucius Valerius Potitus; V век до н. э.) — древнеримский политический деятель, консул 449 года до н. э.

Происхождение

Луций Валерий принадлежал к одному из старейших патрицианских родов Рима. Его отцом был Публий Валерий Публикола, дважды консул (в 475 и 460 гг. до н. э.), дедом — один из легендарных основателей Римской республики.

Биография

Луций Валерий стал первым, кто заявил в сенате протест против фактического захвата власти второй коллегией децемвиров (449 год до н. э.). После этого ему пришлось содержать вооружённый отряд для своей охраны. Позже он вместе с Марком Горацием Барбатом поддержал народное возмущение, ставшее следствием гибели Вергинии. Поэтому, когда восставшие плебеи заняли Авентин, они потребовали, чтобы для переговоров им прислали Валерия и Горация и встретили их с восторгом «как несомненных освободителей».

Валерий и Гораций смогли отклонить требование плебеев о выдаче им децемвиров для сожжения заживо. Остальные условия о восстановлении власти трибунов и амнистии для участников восстания были приняты ими от лица сената. Так произошло примирение между плебсом и патрициями.

Согласно постановлению народного собрания были проведены консульские выборы, на которых победили Луций Валерий и Марк Гораций. Источники характеризуют этих консулов как первых, кто действовал в интересах плебса. Так, им приписываются законы об обязательности решения народного собрания для всего народа, о запрете избрания должностных лиц без права обжалования их действий, закон, охраняющий неприкосновенность народных трибунов, эдилов и судей (человек, причинивший какой-либо вред этим должностным лицам, обрекался в жертву Юпитеру, а его имущество подлежало конфискации). Но такая датировка этих законов сомнительна: так, неприкосновенность плебейских магистратов была утверждена lex Hortensia в 287 году до н. э..

Валерий разбил вольсков и эквов, в то время как Гораций разбил сабинян. Сенат отказал консулам в триумфе; тогда триумф был присуждён им решением народного собрания (это был первый случай такого рода).

Позже Луций Валерий занимал должность квестора (446 год до н. э.). В 444 году он оказался в числе немногих сенаторов, которые в очередном конфликте между патрициатом и плебсом встали на сторону последнего. О дальнейшей его судьбе ничего не известно.

Отрывок, характеризующий Луций Валерий Потит (консул 449 года до н. э.)

После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.