Малакка (город)
Город
Показать/скрыть карты
|
Мала́кка (малайск. Melaka, ملاك; кит. 马六甲) — город в Малайзии на юге Малайского полуострова. Столица штата Малакка. Расположен на берегу Малаккского пролива, в устье одноимённой реки. Основная часть населения имеет китайские корни. В городе также проживают потомки европейских колонизаторов от смешанных браков.
История
В XV веке
Малакка ведёт отсчёт своей истории с начала XV века, когда правитель Парамешвара под натиском султана Маджапахита оставил территорию современного Сингапура и обосновался в рыбацкой деревушке на берегу пролива. Побережье Малаккского пролива имело важное стратегическое значение.
Именно здесь вынуждены были останавливаться мореходы, чтобы пополнить запасы съестного и пресной воды и ждать смены направления муссона, который диктовал график движения судов в Индию и Китай. С прибытием в этот регион кораблей Чжэн Хэ Малакка стала верным союзником Минской империи и базой для китайских судов.
Преемники Парамешвары распространили власть малайско-китайского государства со столицей в Малакке на весь полуостров.
При европейцах
Первым из европейцев достиг этих мест адмирал Диогу Лопиш ди Секейра во главе португальской разведывательной экспедиции, а уже в 1511 г. Малакка была взята португальским флотом под командованием Албукерки. Город стал одним из ключевых пунктов Португальской империи и крупнейшим портом на юго-востоке Азии. Португальская корона извлекала значительную часть своих доходов из малаккской торговли пряностями. В 1641 г. Малаккой овладели голландцы, а в 1795 г. им на смену пришли англичане. Нидерланды признали потерю Малакки по Лондонскому договору 1824 года.
В XIX веке вследствие заиления устья реки Малакка уступила прежнее торговое значение Сингапуру. Одноэтажная колониальная застройка, признанная в 2008 г. памятником Всемирного наследия, привлекает сюда туристов со всего мира.
Достопримечательности
К числу достопримечательностей относятся развалины португальской крепости, заложенной Албукерки, и церкви св. Павла (1521), в которой до 1553 г. почивало тело Франциска Ксаверия. Здание ратуши — пример архитектуры Соединённых провинций середины XVII в. На китайском кладбище сохранились надгробия времён династии Мин.
- Крепость Фомоза
- Кладбище на Китайском Холме Букит Чина
- Даосский храм Ченг Хун Тенг
- Голландская площадь
- Церковь св. Франциска Ксаверия
- Мавзолей Ханг Джебат
- Мавзолей Ханг Кастури
- Мемориал независимости
- Мечеть Кампонг Хулу
- Мечеть Кампонг Келинг
- Португальское поселение
- Даосский храм По Сан Тенг
- Индийский храм Шри Поййятха
- Форт св. Иоанна
- Форт св. Павла
- Руины Церкви Св. Павла
- Церковь Св. Петра
- Колодец султана
- Мечеть Транквера
- Викторианский фонтан
- Голландское кладбище
- Дворец султанов Малакки
Города-побратимы
|
Это заготовка статьи по географии Малайзии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| ||||||||||
Напишите отзыв о статье "Малакка (город)"
Отрывок, характеризующий Малакка (город)
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
