Мемориальный комплекс «26 бакинских комиссаров»
Поделись знанием:
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.
31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.
Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
| Мемориальный комплекс | |
 Комплекс в 1987 году | |
| Страна |  СССР  Азербайджан
|
| Город | Баку |
| Скульптор | И. И. Зейналов, Н. Мамедов |
| Архитектор | Г. А. Алескеров, А. Н. Гусейнов |
| Дата постройки | 1968 |
| Материал | мрамор, железобетон, гранит |
| Состояние | демонтирован в 2009 году |
Мемориальный комплекс «26 Бакинских комиссаров» — архитектурно-скульптурный комплекс с местом захоронения двадцати шести Бакинских комиссаров.
Содержание
Казнь и перезахоронение
Бакинский Совет народных комиссаров был создан в марте 1918 года. Он просуществовал всего несколько месяцев: деятелям Бакинской коммуны пришлось покинуть город в связи с наступлением турецко-азербайджанских войск. Меньшевистское правительство, к которому перешла власть, арестовало комиссаров, обвинив их в измене и вывозе военного имущества. Позднее большевикам разрешили покинуть город. Они успели на последний отходивший пароход «Туркмен». Из-за недостатка топлива пароход причалил не в Астрахани, а в Красноводске (современный Туркменбаши). Там они были арестованы местными властями (стачечным комитетом рабочих-социалистов). Им предъявили обвинения в сдаче Баку азербайджанцам[1] и по этому обвинению комиссары были обезглавлены[1][2]. После того как Красная армия в 1920 году заняла Баку, останки комиссаров были найдены в Красноводске и перезахоронены в сентябре того же года в сквере Баку.
Список похороненных
| Имя | Должность | |
|---|---|---|
| 1 | Авакян, Багдасар Айрапетович | комендант города Баку |
| 2 | Азизбеков, Мешади Азим-бек-оглы | бакинский губернский комиссар |
| 3 | Амирян, Татевос Минасович | член партии «Дашнакцутюн», командир кавалерийского отряда |
| 4 | Амирян, Арсен Минасович | редактор газеты «Бакинский рабочий» |
| 5 | Басин, Меер Велькович | член Военно-революционного комитета Кавказской армии |
| 6 | Берг, Эйжен Августович | матрос, начальник связи советских войск в Баку |
| 7 | Богданов, Анатолий Абрамович | служащий |
| 8 | Богданов, Соломон Абрамович | член Военно-революционного комитета |
| 9 | Борьян, Арменак Артёмович | журналист |
| 10 | Везиров, Мир-Гасан Кязим оглы | народный комиссар земледелия |
| 11 | Габышев, Иван Яковлевич | комиссар бригады |
| 12 | Джапаридзе, Прокофий Апрасионович | председатель Бакинского Совета рабочих, крестьянских, солдатских и матросских депутатов |
| 13 | Зевин, Яков Давидович | народный комиссар труда |
| 14 | Коганов, Марк Романович | член Военно-революционного комитета |
| 15 | Корганов, Григорий Николаевич | народный комиссар по военно-морским делам |
| 16 | Костандян, Арам Мартиросович | заместитель народного комиссара продовольствия |
| 17 | Малыгин, Иван Васильевич | заместитель председателя Военно-революционного комитета Кавказской армии, член коллегии Народного комиссариата по военно-морским делам |
| 18 | Метакса, Ираклий Панаитович | личный охранник Шаумяна |
| 19 | Мишне, Исай Абрамович | делопроизводитель Военно-революционного комитета |
| 20 | Николайшвили, Иван Михайлович | личный охранник Джапаридзе |
| 21 | Осепян, Сурен Григорьевич | редактор газеты «Известия Бакинского Совета» |
| 22 | Петров, Григорий Константинович | военный комиссар Бакинского района, командир красногвардейского отряда |
| 23 | Полухин, Владимир Фёдорович | член коллегии комиссариата по военно-морским делам РСФСР |
| 24 | Солнцев, Фёдор Фёдорович | военный работник, комиссар военно-инструкторской школы |
| 25 | Фиолетов, Иван Тимофеевич | председатель Совета народного хозяйства |
| 26 | Шаумян, Степан Георгиевич | чрезвычайный комиссар Кавказа, председатель Бакинского Совета народных комиссаров |
История и архитектура
В 1925 году на площади был возведён «Памятник на могиле 26-ти комиссаров в Баку», работы скульптора Е. Трипольской и архитектора И. Палевича. По углам воображаемого квадрата, обрамляющего круглое место захоронения, стояли 4 бюста: Степан Шаумян, Мешади Азизбеков, Ваня Фиолетов и Алеша Джапаридзе. По периметру сада находились кубы из камня, соединённые якорной цепью. Вход на площадь образовывали две каменные колонны, имеющие покатость в сторону кубов ограждения[3].
В 1958 году, к сорокалетию гибели, в центре Баку в парке имени 26 бакинских комиссаров был открыт горельеф «Расстрел 26 бакинских комиссаров»[4], работы Сергея Меркулова (разрушен в начале 1990-х годов, во время обострения армяно-азербайджанского конфликта[5]). Позже в центре парка был сооружён фонтан со скульптурой работы Степана Эрьзи — «Рабочий на шаре» — памятник рабочему, разрывающему цепи, опутывающие земной шар (в 2009 году был перенесён на проспект Нобеля в Чёрном городе[4], в мае 2013 года демонтирован в ходе строительства офиса Госнефтекомпании по проекту «Белый город»[6] и перенесён на пересечение улиц М. Алиева и Р. Рустамова (недалеко от станции метро «Нефтчиляр»)[7]).
- Баку в 1920-е годы. Сквер и памятник 26 бакинским комиссарам.jpg
Сквер и памятник в 1920-е годы
- Сад 26 Бакинских Комиссаров. Здание Союза Горнорабочих. 1930-х.jpg
Здание Союза Горнорабочих на площади, 1930-е годы
- Сад 26 Бакинских Комиссаров. 1930-х.jpg
Площадь в 1930-е годы
- Stamps of the Soviet Union, 1933 442.jpg
В 1968 году, к пятидесятилетию гибели, неподалеку от памятника Меркулова был построен мемориальный комплекс из мрамора, железобетона и гранита по проекту скульпторов И. И. Зейналова и Н. Мамедова[8], архитекторов Г. А. Алескерова и А. Н. Гусейнова[9]. «Площадь Свободы» была переименована в «Площадь им. 26-ти Бакинских комиссаров», были демонтированы бюсты комиссаров и «Рабочий на шаре», взамен был сооружён железобетонный кольцеобразный пантеон с надписью на фасаде «26 БАКЫ КОМИССАРЫ». В центре композиции находился бюст нефтяника, склонившегося над горящим вечным огнём, под которым были перезахоронены останки комиссаров[5]. За пантеоном находился небольшой искусственный пруд, а дальше стела с барельефами четырёх коммунаров.
Упадок и демонтаж
В начале 1990-х годов вечный огонь в мемориале был потушен[10], памятник пришёл в запустение и был частично демонтирован[11].
13 июня 2008 года президент Азербайджана Ильхам Алиев ознакомился со строительно-реконструкционными работами в парке «Сахил»[12]. Как пояснил глава исполнительной власти Сабаильского района Баку Сахиб Алекперов, сквер будет реконструирован. В его центральной части, возможно, построят подземную стоянку[13]. По словам Алекперова, Ильхам Алиев лично просмотрел проект реконструкции и взял под контроль проводимые работы. Алекперов опроверг информацию о том, что на месте сквера будут сооружены высотные здания[14].
12 января 2009 года начался демонтаж памятника[15]. 22 января он был полностью демонтирован техникой, принадлежащей исполнительной власти Баку[16].
При раскопках захоронения, обнаружены были останки только 23 человек из 26. В частности, среди 23 бирок, которыми были помечены останки, отсутствовала бирка с именем председателя Бакинского СНК Степана Шаумяна[17][18]. Найденные тела были помечены бирками и отправлены на экспертизу[19]. Внучка председателя Бакинской коммуны Степана Шаумяна — руководитель центра индийских исследований Института востоковедения РАН Татьяна Шаумян опровергла слухи о том, что в могиле были похоронены не все члены коммуны. По её словам, о том, что в бакинском сквере в 1920 году были погребены 26 останков, свидетельствует кинохроника а также, присутствующие на похоронах, родственники погибших комиссаров [20]. Татьяна Шаумян предположила, что если останков трёх человек действительно нет в могиле, то «с ними могло что-то произойти уже после 1920 года». По её словам, в 1930-е годы руководство ЦК Компартии Азербайджана требовало репрессировать родственников Шаумяна, пытаясь представить их «врагами азербайджанского народа». Татьяна Шаумян также отметила, что с останками «могло что-то произойти и в 1980-е годы», когда обострился армяно-азербайджанский конфликт[17]. Согласно судебно-медицинским исследованиям, проведённым 24—26 января при участии учёных Национальной Академии наук Азербайджана, специалистов Объединения судебно-медицинской экспертизы и патологической анатомии Министерства здравоохранения Азербайджана, возраст 11 лиц, которым принадлежат скелеты, находится в интервале 20-29, возраст 10 — в интервале 30-39, а возраст 2 — старше 40 лет. Обнаруженные на скелетах многочисленные повреждения указывают на то, что эти лица были убиты огнестрельным оружием двух типов[21][22].
26 января 2009 года останки комиссаров были перезахоронены на Говсанском кладбище на окраине Баку, при участии мусульманских, христианских и иудейских религиозных деятелей и с отправлением соответствующих религиозных обрядов[23].
Фахреддин Мираламов, являющийся автором проекта по переносу комплекса, сказал, что на его месте будет разбит сад. Также он заявил, что мемориал «не соответствовал архитектурному ансамблю прилегающих к нему строений». В свою очередь, профессор Государственного университета архитектуры и строительства Нариман Алиев, заявил, что бакинские комиссары были «врагами азербайджанского народа» и снос памятника является выполнением «социального заказа»[24].
12 мая 2009 года после капитальной реконструкции открылся парк «Сахил» — «Набережная». Вместо демонтированного мемориала сооружён фонтан в виде трехъярусной чаши. В ходе работ были установлены скамейки, посажены газоны. Новых скульптур, памятников, а также каких-либо других объектов в сквере нет. В конце апреля в Баку были демонтированы памятники двум из 26 Бакинских комиссаров — Мешади Азизбекову и Алеше Джапаридзе[25].
Реакция
Заявление Центрального Комитета Приднестровской коммунистической партии:
|
26 Бакинских комиссаров — практически все законное правительство Азербайджана — были расстреляны английскими интервентами в ночь 20 сентября 1918 года. В советское время в центре города Баку был воздвигнут мемориальный комплекс в память о тех, кто отдал жизнь за счастье азербайджанского народа и народов других братских республик. Таким образом, данный комплекс является частью нашего общего исторического и культурного наследия. Но сейчас городские власти решили снести памятник Бакинским комиссарам, чтобы строить на этом месте автостоянку, приносящую прибыль, делать бизнес на костях честных, всеми уважаемых людей. И уже приступили к демонтажу. Инициатором позорного действа официально является администрация Сабаильского района г. Баку, но совершенно очевидно, что этот акт вандализма не мог быть совершен без соизволения свыше. Тем самым нынешние правители Азербайджана открыли миру своё истинное лицо, окончательно дискредитировали себя в глазах мировой общественности. И совершенно справедливо в заявлении Секретариата СКП-КПСС эти лица названы неблагодарными потомками, разменявшими честь и совесть на банкноты. Бакинских комиссаров снова расстреливают, пытаются убить память о них. Наш долг – воспрепятствовать разрушению памятников советской эпохи и надругательству над прахом павших героев. Центральный Комитет Приднестровской Коммунистической Партии решительно осуждает действия азербайджанского руководства и подчинённых ему муниципальных властей города Баку, направленных на уничтожение мемориального комплекса 26 Бакинским комиссарам. Мы присоединяем свой голос к протесту коммунистов Азербайджана, а также коммунистов других республик нашей временно разобщённой Великой Родины, и требуем немедленно прекратить разрушение памятника.[26] | 
|
Заявление Прогрессивно-социалистической партии Азербайджана:
|
|
Мемориал 26 Бакинским комиссарам был не рядовым местом. В течение десятилетий поколения бакинских молодоженов приезжали к парку со своими свадебными кортежами и возлагали цветы к монументу и к Вечному огню, находившемуся там же. Ведь и мемориал, и Вечный огонь были не столько символом официальной в то время коммунистической идеологии, сколько, в сущности, символом интернационального Баку, где нормально, дружно, по-человечески жили рядом представители очень многих национальностей. Трагически погибшие, павшие жертвой низкого заговора и хладнокровного массового политического убийства совсем ещё молодые люди, входившие в состав Бакинской Коммуны, были самых разных национальностей. Они были в национальном плане слепком, отражением тогдашнего Баку. Они не разделяли себя по национальному признаку в недолгий период своего правления, своей совместной политической борьбы за те идеалы, в которые они искренне верили. Они и ужасную смерть приняли вместе, независимо от национальности. Борьба с историей, демонтаж памятников и мемориалов недопустимы в обществе, претендующем на то, чтобы быть частью цивилизованного мира.[27] |
|
Заявление Президиума Центрального Комитета Коммунистической партии Азербайджана:
|
|
Центральный Комитет Компартии Азербайджана выражает протест против демонтажа мемориала 26 Бакинским комиссарам и осуждает участников этого акта. ЦК КП Азербайджана считает, что подобные действия подрывают международный авторитет Азербайджанского государства. Разрушение памятников Советского периода не может оцениваться иначе, как неуважение к прошлому и будущему азербайджанского народа. Такими действиями власти пытаются переписать историю, стереть советский социалистический период из памяти народа. С другой стороны, Баку на протяжении всей истории был интернациональным городом. Братская могила 26 Бакинских комиссаров была наглядным доказательством этого. Сохранение этого памятника до сегодняшнего дня свидетельствовало о наличии в Азербайджане политического плюрализма, толерантности, высокой политической культуры и показывало основательное отличие азербайджанского народа от других народов мира. Кроме всего, этот мемориальный комплекс произведение искусства. Сегодня поведения тех, которые разрушают этот памятник, проявляют неуважение к его автору, тысячам людей, которые трудились над ним, одним словом, ко всему архитектурному искусству Азербайджана. Учитывая всё вышеперечисленное, вся республиканская общественность, в том числе, Союз архитекторов, Исторический институт, Комитет защиты авторских прав, учёные, писатели, поэты, композиторы и другие представители интеллигенции, должна выразить своё возражение против этого акта вандализма. Коммунистическая партия Азербайджана, возмущённая демонтажем мемориала 26 Бакинским комиссарам, требует немедленного приостановления этого процесса. И ещё раз напоминает исполнителям этого акта, что они неуважительно относятся к истории государственности Азербайджана и несут перед народом большую ответственность.[28][29] |
|
Председатель КПА Рауф Гурбанов, комментируя вопрос перезахоронения останков 26 бакинских комиссаров, сказал, что:
|
|
Разрушать памятники советской эпохи — вандализм. Ведь деятельность 26 бакинских комиссаров оказала большое влияние на развитие Азербайджана. Для многих людей сквер имени 26 бакинских комиссаров - одно из излюбленных мест для отдыха. Естественно, сегодня идеология 26 бакинских комиссаров может быть неприемлема, но сохранить этот сквер необходимо, хотя бы ради уважения к своей истории и стране. Согласно мировой практике, акции носят характер популизма. В Эстонии, Латвии проходили подобные мероприятия, и как показывает практика, они не достигли своей цели. На мой взгляд, выступить в защиту памятников Советской эпохи должна интеллигенция и общество.[30] |
|
|
|
Для азербайджанского народа 26 бакинских комиссаров - это символ оккупации Азербайджана 11 армии Фолза, символ лишения Азербайджана независимости и последующих лет багировщины, высылок азербайджанского населения в 37 году в Казахстан и всего того, что привело Азербайджан к нынешней ситуации потери 25% национальной территории. Хотя отношение простых людей к опыту советской власти неоднозначно, тем не менее, 26 бакинских комиссаров не имели в своих рядах, кроме одного или двух человек, никого из азербайджанцев. То есть это был символ интернациональной оккупации Азербайджана в интересах проекта, который ничего хорошего в конечном счёте азербайджанскому народу не принес. Поэтому я поддерживаю этот демонтаж, я думаю, что он отвечает настроениям подавляющего большинства азербайджанцев. |
|
|
|
У Азербайджана практически за пределами советской истории нет своей истории. Реально история Азербайджана - это история Советского Союза, где вместе с другими народами азербайджанцы брали Берлин, осваивали целину, участвовали во всех грандиозных свершениях советского времени, советского периода. Теперь вытачивая себя, выкраивая, вырезая из советской истории, они пытаются вместе с ней уничтожить все, что, так или иначе, связывает с этой историей. Этот памятник бакинским комиссарам - это героический, патетический пример истории молодого нарождающегося азербайджанского государства. Лишая себя этого памятника, они лишают себя этой истории, азербайджанцы страшно обедняют себя. Они приступили к мучительному фабрикованию свой собственной истории, строят караван-сараи, выстраивают мечети, ищут в своей генеалогии великих генералов, великих святых и пророков. Это все сложная и не очень благодарная работа. |
|
|
|
Мне кажется, за каждого бакинского комиссара, которого переставляют, можно демонтировать по 100 тысяч азербайджанцев, которые продолжают у нас болтаться. Я думаю, что те люди, которые метят в прошлое, попадут в будущее. Это неразумная политика демонтировать памятники эпохи, которая сближала наши народы в едином цивилизационном ансамбле. На все есть адекватные ответы. Я не советую так относиться к этой истории, надо оставить памятники в покое, надо оставить бакинских комиссаров, армянских, азербайджанских, надо оставить в покое торговцев на рынке. Все где лежит пусть там и находится, потому что тот, кто посеет ветер, пожнет бурю. И если перенесут этот памятник, то кого-нибудь откуда-нибудь вынесут, вот и все, история делается именно так.[31] |
|
Напишите отзыв о статье "Мемориальный комплекс «26 бакинских комиссаров»"
Примечания
- ↑ 1 2 Волков С. В. Черная книга имен, которым не место на карте России. — Посев, 2008. — С. 32. — 287 с.
Однако накануне входа в Баку азербайджанских войск подсудимых комиссаров отпустили, и те успели на последний отходивший пароход «Туркмен». Но из-за недостатка топлива пароход причалил не в Астрахани, а в Красноводске. Там бакинские комиссары были арестованы местными властями (стачечным комитетом рабочих-социалистов). Им предъявили обвинения в сдаче Баку азербайджанцам. По этому обвинению перечисленные 26 человек и были казнены — местный туркмен отрубил им головы.
- ↑ Станислав Грибанов. Василий Сталин: письма из зоны. — Московская городская организация Союза писателей России, 2009. — С. 148. — 270 с.
По этому обвинению перечисленные 26 человек и были казнены - местный туркмен отрубил им головы.
- ↑ [forum.faleristika.info/viewtopic.php?f=27&t=44280 Forum FALERISTIKA.info • Просмотр темы - 26 Бакинских комиссаров]
- ↑ 1 2 [www.ourbaku.com/index.php5/%D0%91%D0%B0%D0%BA%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5_%D0%BF%D0%B0%D0%BC%D1%8F%D1%82%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B8 Бакинские памятники — OurBaku]
- ↑ 1 2 [www.lechaim.ru/ARHIV/212/rapoport.htm 26 БАКИНСКИХ… ИНТЕРНАЦИОНАЛИСТОВ]
- ↑ [finugor.ru/node/41284 В Баку демонтировали памятник рабочему, созданный эрзянским скульптором Степаном Эрьзей | Finugor]
- ↑ [minval.az/m/news/8936/ Новое место «Бакинского Рабочего»]
- ↑ Мемориальные сооружения — статья из Большой советской энциклопедии.
- ↑ [www.booksite.ru/fulltext/1/001/008/075/420.htm Мемориальные сооружения]
- ↑ [news.day.az/society/468828.html "Мой Баку": Парк "Сахиль". История, которую мы не знали - РЕПОРТАЖ - ФОТО]
- ↑ [www.newsru.com/world/12may2009/26fontan.html#1 Новости NEWSru.com :: На месте памятника 26 Бакинским комиссарам в Азербайджане установлен фонтан]
- ↑ [news.day.az/society/121259.html Ильхам Алиев ознакомился со строительно - реконструкционными работами в парке «Сахил»]
- ↑ [lenta.ru/news/2008/07/10/bury/ Lenta.ru: Бывший СССР: В Азербайджане перезахоронят 26 бакинских комиссаров]
- ↑ [www.kavkaz-uzel.ru/articles/138989/ Кавказский Узел | В Азербайджане перезахоронят останки Бакинских комиссаров]
- ↑ [lenta.ru/news/2009/01/12/monument/ Lenta.ru: Бывший СССР: В Баку сносят памятник 26 бакинским комиссарам]
- ↑ [news.day.az/society/144664.html Полностью демонтирован памятник 26 Бакинским комиссарам - Фотосессия]
- ↑ 1 2 Сергей Ъ-Строкань, Геннадий Ъ-Сысоев. [www.kommersant.ru/Doc-y/1108761 Бакинцы недосчитались комиссаров] (рус.), Газета "Коммерсантъ" (27.01.2009).
- ↑ [news.day.az/society/145138.html Во время раскопок могилы 26 бакинских комиссаров в Баку не были обнаружены останки трех человек]
- ↑ [lenta.ru/news/2009/01/26/grave/ Lenta.ru: Бывший СССР: В могиле 26 бакинских комиссаров не досчитались трех тел]
- ↑ [lenta.ru/news/2009/01/27/shaumyan/ Lenta.ru: Бывший СССР: Внучка бакинского комиссара прокомментировала пропажу останков]
- ↑ [www.day.az/news/society/145138.html Day.Az — Во время раскопок могилы 26 бакинских комиссаров в Баку не были обнаружены останки трёх человек]
- ↑ [www.kommersant.ru/doc-y.aspx?DocsID=1108761 Ъ — Бакинцы недосчитались комиссаров]
- ↑ [www.newsru.com/world/26jan2009/komissary.html Новости NEWSru.com: В Азербайджане недосчитались бакинских комиссаров: в их могиле нашли останки только 23, а не 26 человек]
- ↑ [lenta.ru/news/2009/01/29/garden1/ Lenta.ru: Бывший СССР: На месте могилы бакинских комиссаров разобьют сад]
- ↑ [www.newsru.com/world/12may2009/26fontan.html Новости NEWSru.com :: На месте памятника 26 Бакинским комиссарам в Азербайджане установлен фонтан]
- ↑ [kprf.ru/international/62925.html Коммунисты Приднестровья требуют от властей Азербайджана прекратить разрушение памятника 26 Бакинским комиссарам]
- ↑ [news.day.az/politics/143756.html Прогрессивно-социалистическая партия Азербайджана осуждает снос памятника 26 Бакинским комиссарам]
- ↑ [kprf.ru/international/62744.html Остановим варварство! О сносе мемориала 26-ти бакинским комиссарам]
- ↑ [news.day.az/society/143502.html Компартия Азербайджана: «Снос памятника 26 Бакинским комиссарам подрывает международный имидж нашей страны»]
- ↑ [news.day.az/society/123931.html Председатель Компартии Азербайджана: «Разрушать памятники советской эпохи - вандализм»]
- ↑ [www.svoboda.org/content/transcript/480858.html Об угрозе, нависшей над могилой 26-ти бакинских комиссаров, говорим с историками Эльдаром Исмайловым и Роем Медведевым]
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Мемориальный комплекс «26 бакинских комиссаров»
– Ну так что ж? – сказала она.– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.
31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.
Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
