Метод Лавровой
Поделись знанием:
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
(перенаправлено с «Метод Лавровой (сериал)»)
| Метод Лавровой | |
 Постер телеканала СТС к сериалу | |
| Жанр | |
|---|---|
| Создатель | |
| В ролях |
Светлана Ходченкова |
| Страна | |
| Количество сезонов |
2 |
| Количество серий |
60 |
| Производство | |
| Продюсер |
Вячеслав Муругов |
| Режиссёр |
Владислав Николаев |
| Сценарист |
Алексей Каранович, Игорь Осипов |
| Хронометраж |
48 мин. |
| Трансляция | |
| Телеканал | |
| На экранах | |
|
[www.ctc-tv.ru/rus/projects/serials/142250/index.phtml Страница сериала на сайте канала СТС] | |
«Ме́тод Лавро́вой» — российский оригинальный детективный телесериал со Светланой Ходченковой в главной роли, премьера которого в России состоялась 23 мая 2011 года на телеканале «СТС». Сериал производится компанией «Леан-М» по заказу канала «СТС». Автор музыки к сериалу — Юта. Премьера 2 сезона состоялась 21 января 2013 года[1]. Продолжение содержит 20 серий. За роль Екатерины Лавровой Светлана Ходченкова была номинирована на украинскую премию «Телезвезда-2012» в категории «Любимая актриса»[2].
Содержание
Сюжет
После несчастного случая Екатерина Лаврова (актриса Светлана Ходченкова) оставляет карьеру оперуполномоченного в МВД и становится преподавателем Университета МВД. Язвительная и резкая Катя становится любимицей группы студентов, с которыми она расследует самые сложные и загадочные дела. Сериал рассказывает не только о детективных сюжетах, но и о личной жизни самой Лавровой и её курсантов: Фёдора, Родиона, Марины, Варвары, Виталия, Ивана и Дениса и раскрывает тайны прошлого Лавровой. «Метод Лавровой» заключается в том, чтобы «не вычислить преступника, а понять его, просчитать дальнейшие шаги… заставить его действовать так, чтобы он сам себя выдал»[3].
| Номер серии | Описание серии | Премьера | ||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Группа курсантов Университета МВД подаёт рапорт об увольнении. Ребята толковые, и поэтому руководство Университета решает дать им последний шанс, приставив к ним в прошлом успешного, талантливого следователя Екатерину Лаврову. | 23 мая 2011 | ||||
| 2 | Друзья-оперативники Чиглинцев и Захаронок против новой работы Кати и всячески пытаются вернуть её в отдел. | 24 мая 2011 | ||||
| 3 | На глазах у курсанта Дениса Саблина похищена девушка. За помощью он обращается к Лавровой. То же самое дело достаётся и майору Чиглинцеву... | 25 мая 2011 | ||||
| 4 | Друзья становятся свидетелями похищения девушки. Это уже второе похищение в их присутствии.. | 26 мая 2011 | ||||
| 5 | В одной из московских квартир раздается выстрел. Прибывшая на место опергруппа обнаруживает манекен с дыркой в голове... | 30 мая 2011 | ||||
| 6 | Расстрелян... манекен! | 31 мая 2011 | ||||
| 7 | Рядовой театральной актрисе выпадает большая удача – она становится примой. Однако вскоре у неё начинаются неприятности... | 1 июня 2011 | ||||
| 8 | Кате Лавровой и её курсантам удаётся выяснить, что причина столь быстрой и блистательной карьеры Виктории не в её исключительном таланте... | 2 июня 2011 | ||||
| 9 | В одном из столичных парков на студенток рядом расположенного вуза нападают неизвестные, избивают и наносят на тела жертв странные знаки... | 6 июня 2011 | ||||
| 10 | Дело о тайных знаках набирает обороты... | 7 июня 2011 | ||||
| 11 | У майора Чиглинцева наконец-то выходные. Он собирается провести их на даче в тишине и покое. Но не тут-то было! Отдых начинается со звонка приятеля из местного РОВД – в усадьбе «Вараксино» происшествие – призрак напугал директора и служащую музея. Оперативники, конечно же, не верят в подобную чепуху, но делать нечего – нужно съездить и проверить. | 8 июня 2011 | ||||
| 12 | Чиглинцев обращается за помощью к Кате Лавровой, у которой один ответ: это кому-то нужно... | 9 июня 2011 | ||||
| 13 | На первый взгляд преступление выглядит как самоубийство, но бывалые оперативники сразу же констатируют — убийство. | 13 июня 2011 | ||||
| 14 | К поискам преступника подключают Лаврову и её команду... | 14 июня 2011 | ||||
| 15 | На выставке оружия происшествие — старинный экспонат выстрелил и чуть не убил певца... | 15 июня 2011 | ||||
| 16 | Похоже, всё-таки кто-то специально зарядил ружьё... | 16 июня 2011 | ||||
| 17 | Кафе захватывает человек в маске и с пистолетом... | 20 июня 2011 | ||||
| 18 | Марине и Родиону удаётся связаться с Саблиным, и теперь у друзей есть возможность видеть всё... | 21 июня 2011 | ||||
| 19 | Из клиники пластической хирургии похищена медицинская карта «народного депутата» Мельникова… | 22 июня 2011 | ||||
| 20 | Дело с пропажей медицинской карты приобретает неожиданный поворот… | 23 июня 2011 | ||||
| 21 | На Олесю Левкову, официантку фешенебельного ресторана «Фишеркинг», совершено нападение... | 27 июня 2011 | ||||
| 22 | На улице Катя видит некоего Мальцева, вора-медвежатника, который должен бы сидеть в тюрьме, но почему-то гуляет на воле… | 28 июня 2011 | ||||
| 23 | Курсанты Саблин и Шишкарёв спасают человека от гибели, доставив его в клинику с признаками тяжёлого отравления... | 29 июня 2011 | ||||
| 24 | Курсантам поручают расследовать дело о серии отравлений. Им необходимо вычислить злоумышленника... | 30 июня 2011 | ||||
| 25 | У сотрудника исторического музея Юрия Демидова пропали артефакты весьма сомнительного свойства… | 4 июля 2011 | ||||
| 26 | Как связана смерть учёного с кражей «реликвий», предстоит разбираться курсантам и Лавровой. | 5 июля 2011 | ||||
| 27 | В супермаркете ЧП — на складе обнаружена змея! | 6 июля 2011 | ||||
| 28 | Каково же удивление оперативников, когда выясняется, что змея-то вовсе неядовитая… | 7 июля 2011 | ||||
| 29 | В краеведческом музее пропажа: украдена картина русского авангардиста Феофана Вакулюка — ученика Малевича... | 11 июля 2011 | ||||
| 30 | Некто Осокин готов продать иностранцу Милошу Забавнику, знатоку авангардизма, разыскиваемую картину... | 12 июля 2011 | ||||
| 31 | «Поминальный обед» в память об усопшем поп-идоле Казаринове закончился для известного продюсера Грановича тоже весьма плачевно... | 13 июля 2011 | ||||
| 32 | Подозреваемых в причастности к смерти известного продюсера Грановича много... | 14 июля 2011 | ||||
| 33 | Пациент психиатрической больницы № 20 Сергей Матвеев выбрасывается из окна и погибает... | 18 июля 2011 | ||||
| 34 | Что же творится в стенах психушки, и почему Ирина Локтева так боится, что её убьют? | 19 июля 2011 | ||||
| 35 | Накануне свадьбы в жизни бизнесмена Антона Воронина и его невесты Алены начинают происходить странные вещи... | 20 июля 2011 | ||||
| 36 | Несчастного Антона Воронина буквально преследует «призрак» его первой жены Натальи, год назад утонувшей в Египте... | 21 июля 2011 | ||||
| 37 | Катя и её подруга Саша Вострикова становятся свидетелями странного происшествия... | 25 июля 2011 | ||||
| 38 | Катя с курсантами полагают, что во всём виноват видеоролик, крутившийся в магазине... | 26 июля 2011 | ||||
| 39 | Семья подполковника Лидии Кудилиной попадает в неприятную историю: с их дачи исчезает гостья и деловой партнёр её мужа... | 27 июля 2011 | ||||
| 40 | Несмотря на то, что у Лавровой с Кудилиной напряжённые отношения, Катя с курсантами берётся разобраться в этой щекотливой ситуации... | 28 июля 2011 | ||||
В главных ролях
- Светлана Ходченкова — Екатерина Андреевна Лаврова, 27 лет, куратор группы курсантов Академии МВД, в прошлом окончила Академию МВД с красным дипломом и работала в опергруппе. Очень любит и ценит своих курсантов. В первом сезоне влюблена в Игоря Леоновского, во втором понимает, что любит Нила Рокотова.
- Дмитрий Блохин — Михаил Львович Чиглинцев, 35 лет, майор полиции. Во втором сезоне — возлюбленный Марины Никишиной.
- Павел Прилучный — Родион Александрович Долгов, 19-20 лет, бывший курсант Академии МВД, во втором сезоне перевёлся учиться в Санкт-Петербург.
- Ярослав Жалнин — Виталий Сергеевич Миско, 20 лет, курсант Академии МВД, жених, во втором сезоне — муж Варвары Захаровой.
- Максим Виноградов — Денис Леонидович Саблин, 20 лет, курсант Академии МВД, во втором сезоне влюблён в Юлию Панову.
- Вячеслав Шихалеев — Фёдор Петрович Черных, 25 лет, бывший курсант Академии МВД, влюблён в Екатерину Лаврову. После ухода из академии МВД согласился помогать опасному преступнику, но потом помог следствию.
- Григорий Иванец — Иван Григорьевич Шишкарёв, 25 лет, курсант Академии МВД.
- Дарья Иванова — Варвара Семёновна Захарова (Миско), 21 год, курсантка Академии МВД, невеста, во втором сезоне — жена Виталия Миско.
- Ольга Дибцева — Марина Михайловна Никишина, 20 лет, бывшая курсантка Академии МВД, ушла из Академии МВД после ссоры с Михаилом Чиглинцевым.
- Юрий Батурин — Игорь Георгиевич Леоновский, 37 лет, известный адвокат, приглашённый лектор в Академии МВД. В первых сериях влюбляется в Екатерину Лаврову.
- Алёна Ивченко — Лидия Алексеевна Кудилина, 40 лет, подполковник полиции, преподаватель Академии МВД, заместитель начальника Академии по учебной работе, главный недоброжелатель Екатерины Лавровой.
- Борис Невзоров — Олег Иванович Переверзев, 60 лет, генерал-майор, начальник Академии МВД, друг отца Екатерины Лавровой. Всегда помогает ей во всём.
- Артём Григорьев — Артём Павлович Захоронок, 26 лет, лейтенант полиции, помощник Михаила Чиглинцева.
- Дарья Лузина — Александра Анатольевна Вострикова, 28 лет, журналистка, школьная подруга Екатерины Лавровой, её конфидент.
- Татьяна Лютаева — Антонина Игоревна Лаврова, мать Екатерины Лавровой, вдова генерала.
- Александр Стефанцов — Вадим Станиславович Усов, 30 лет, актёр, бывший муж Екатерины Лавровой.
- Александр Дзюба — Александр Зотов, рецидивист, «сводный брат» Екатерины Лавровой, находится в розыске.
- Ремизов, Михаил — генерал Долгов, отец Родиона.
- Михаил Хмуров — Нил Александрович Рокотов, преподаватель криминологии в Академии МВД. Новый человек в Университете. Позитивный, обаятельный и харизматичный. Новое руководство доверяет Нилу, ему поручено разобраться с работой Кати, к методу которой многие, и в первую очередь сам Нил, относятся скептически. От решения Нила зависит судьба всей группы. Однако, постепенно узнавая Лаврову, Рокотов меняет свои взгляды на её деятельность. Потом приходит любовь.
- Ольга Хохлова — Юлия Панова, курсантка Академии МВД (с 3-го курса, перевелась из Твери). Дерзкая, независимая девушка, поклонница экстремальных видов спорта. Ездит на мотоцикле, не лезет за словом в карман, но из всех кандидатов на новый набор проявляет себя лучше всех. За маской дерзкой девчонки скрывается преданный и ответственный человек. Друг лежит в нейрохирургии. Встречается с Егором Аркадьевым.
- Александр Соколовский — Егор Аркадьев, курсант Академии МВД (Переводится в Университет из Питера на 3-ем курсе). Ребята встречают в штыки нагловатого новичка, но тот легко парирует все их выпады в свой адрес. Группа принимает Егора как случайного человека. Но со временем, неожиданно для всех, выясняется, что он достоин звания полицейского не меньше остальных: Егор способен трезво рассуждать и делать правильные выводы даже в психологически сложных ситуациях. К тому же его прапрадед в конце 19-го века служил в Московском уголовном сыске. Встречается с Юлией Пановой.
- Сергей Климов — Василий Тарасюк, эксперт-криминалист.
Рейтинги
Премьера сериала 23 мая прошла с долей более 15 % в аудитории все старше 4 лет, и канал занял второе место в слоте 21.00-22.00 после Первого канала.[4] В аудитории 6-54 сериал показал внушительную долю 20,6, а у аудитории 14-44 — 22,4. По России доля была в аудитории 6-54 — 19,5, а в 14-44 — 21,8. Премьера стала одним из самых успешных запусков сериала на телеканале.[5]
Метод Лавровой 2
Второй сезон продолжает историю Екатерины Лавровой и её курсантов — как на службе, так и в личной жизни.[6] Он состоит из пяти сюжетов по четыре серии; в каждом сюжете ведущую роль играет один из курсантов[7]. Сюжеты второго сезона содержат много мистики (проклятие скифской мумии, странные события в доме колдуна)[3]. На данный момент завершены обе части второго сезона (1-8 серии и 9- 20 серии). Восьмая серия завершается драматичным моментом — мать Екатерины тяжело больна, жизнь одного из студентов в опасности.
По словам исполнительницы главной роли, Светланы Ходченковой, второй сезон в большей степени сосредоточен на любовных отношениях героев[8].
Описание серий
| Номер серии | Описание серии | Премьера | ||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 (41) | Институт археологии в ужасе. Один за другим погибают или пропадают сотрудники, работавшие в группе, изучающей мумифицированные останки скифской жрицы. Скифские артефакты у трупов, скифский меч-акинак, ставший орудием убийства, исчезновение золотой диадемы из институтского сейфа — всё очень загадочно и непонятно. «Она вернулась!» — с ужасом произносит один из убитых перед самой смертью… Неужели он говорил о мумии?! И что же на самом деле происходит в институте: мистика или банальная торговля археологическими ценностями? К решению этой сложной задачи Чиглинцев привлекает Катю и её курсантов. | 21 января 2013 | ||||
| 2 (42) | Перед курсантами и Катей встаёт всё больше и больше вопросов. Куда и почему исчез профессор Карпов? Зачем преступник оставляет у трупов скифские артефакты: бронзовые гребень, зеркало и наконечник копья? Связаны ли пропажа золотой диадемы и убийства сотрудников института? Деятельность Родиона Долгова, внедрённого в институт археологии в качестве стажёра, помогает найти ответ на некоторые из них и даже задержать похитителя диадемы… Но ответа на главный вопрос — кто и почему убивает сотрудников группы профессора Карпова — так и нет. Зато нашёлся сам профессор, правда… | 22 января 2013 | ||||
| 3 (43) | Лавровой удаётся понять, что означают предметы, оставленные на месте преступления. Зеркало — прошлое, наконечник копья — кара, месть, гребень — женщина. И, как выясняется, профессора Карпова и его коллег действительно могли убить за совершённую в прошлом подлость… Только вот полученная курсантами и Катей информация говорит о том, что этот мститель — мужчина, а не женщина… | 23 января 2013 | ||||
| 4 (44) | С помощью Кати и курсантов Чиглинцев выходит на след «мстителя», но тому удаётся уйти от следствия, покончив жизнь самоубийством. Казалось бы, задача решена, но Катю что-то смущает. Леоновский, с которым они опять живут вместе, пытается оторвать её от ночных бдений над схемами и записями. Проанализировав с помощью «метода Лавровой» обстоятельства самоубийства «мстителя», всю имеющуюся и вновь полученную информацию, курсанты вместе со своей наставницей приходят к парадоксальным выводам… | 24 января 2013 | ||||
| 5 (45) | С места убийства необъяснимым образом исчезает труп! Курсанты теряются в догадках. Куда делось тело? И было ли вообще убийство? Может быть здесь не обошлось без потусторонних сил? Ведь всё произошло в доме, хозяин которого, по слухам, увлекается магией и вызывает духов… Катя погружается в расследование этого загадочного дела и постепенно отдаляется от Леоновского. С появлением нового курсанта Егора Аркадьева отношения в группе Лавровой накаляются до предела. Однако вскоре им приходится отвлечься от конфликтов — неожиданная и страшная находка меняет ход расследования… | 27 января 2013 | ||||
| 6 (46) | Главным подозреваемым в деле об убийстве становится хозяин загадочного дома Говорков. Тем временем необъяснимые явления продолжаются: в доме меняет положение мебель, в близлежащем лесу мелькают таинственные огни… Леоновский приглашает Катю на светский раут, на котором собирается провести переговоры о новой работе, и неожиданно для себя Катя увлекается подготовкой к этому событию. Кажется, что отношения с Леоновским налаживаются. Тем временем ход расследования снова кардинально меняется — оказывается, что к загадочным происшествиям причастен криминальный гений по кличке Кассир, известный своими парадоксальными преступлениями… | 28 января 2013 | ||||
| 7 (47) | В окрестностях таинственного дома найдено новое тело. Оказывается, что это… сам Кассир. Расследование снова заходит в тупик. Кто же стоит за очередным убийством? У Лавровой с Леоновским между тем происходит очередная ссора, и Катя готова с ним расстаться. Тем временем в расследовании появляется зацепка. Катя решает самостоятельно проверить свою версию. Она заходит в таинственный дом и… бесследно исчезает. | 29 января 2013 | ||||
| 8 (48) | Все силы брошены на поиски Лавровой, но она словно испарилась. Леоновский не находит себе места, курсанты растерянны — может и правда, что в зловещем доме происходит что-то паранормальное? Чиглинцев, переживая за Катю, ссорится с Мариной, которая понимает, что он по-прежнему любит Лаврову… Тем временем Егор Аркадьев догадывается, где находится Катя, и то, что ей угрожает смертельная опасность. Но на то, чтобы её спасти, у курсантов слишком мало времени. Вся надежда на Нила Рокотова… | 30 января 2013 | ||||
| 9 (49) | Рогов, популярный автор мистических романов об оборотнях, найден в одном из районов Москвы… с перегрызенным горлом. И, хотя Катя и курсанты с головой погружены в свои заботы, уже первые результаты расследования убийства писателя Рогова заставляют курсантов отвлечься от конфликтов и серьёзно задуматься: клочок шерсти в руке убитого принадлежит… волку! | 3 июня 2013 | ||||
| 10 (50) | Найдено тело коллеги Рогова… с перегрызенным горлом и клочком волчьей шерсти в руке — как и у предыдущей жертвы. Свидетель убийства утверждает, что видел существо, напоминающее и человека, и волка одновременно! Неужели в городе действительно объявился оборотень? Тем временем Катя не на шутку разозлена: во время её отсутствия в университете расследование с курсантами ведёт Нил Рокотов!… Между тем дело принимает неожиданный поворот: Саблин делает вывод, что все убийства повторяют события… из книги Рогова про оборотня! И, зная сюжет книги, можно определить, кто будет следующей жертвой… | 4 июня 2013 | ||||
| 11 (51) | Очередное убийство подтверждает смелое предположение Саблина: тот, за кем они охотятся, в точности повторяет содержание книги Рогова. Кажется, дело за малым — организовать засаду в месте следующего преступления и задержать убийцу. Тем временем Катя и Нил ведут расследование, объединив усилия, а Леоновский чувствует, что теряет Катю… В последний момент Саблин понимает, что они ошиблись: преступление произойдёт совсем в другом месте!… | 5 июня 2013 | ||||
| 12 (52) | Благодаря Саблину опера выходят на преступника — кажется, что он теперь не уйдёт. Но Катя не разделяет оптимизма коллег, её что-то смущает во всей этой истории… И она приходит к парадоксальному выводу: всё расследование было большой ошибкой, и следы ведут совсем в другую сторону! Между тем, Леоновский выясняет страшные подробности прошлого Нила, которые тот всё это время скрывал от коллег. Леоновский спешит поделиться этой новостью с Катей… | 6 июня 2013 | ||||
| 13 (53) | Миско зарезал человека! И доказательства его вины не вызывают сомнений… Катя и курсанты не могут поверить в случившееся и начинают собственное независимое расследование этого нелепого преступления. Неожиданно к ним присоединяется Леоновский, решивший выступить в качестве адвоката Миско. Очевидно это дело для него ещё и последний шанс вернуть Катю… Между тем большие проблемы начинаются и у Юли. Она понимает это после встречи с неизвестным, который за ней следил… | 7 июня 2013 | ||||
| 14 (54) | В крови Миско обнаружен химический препарат из арсенала спецслужб — так называемая «сыворотка гнева», но эта зацепка приводит лишь к новым вопросам… Неожиданно для всех странно проявляет себя Нил, для которого это расследование имеет и какие-то неясные личные мотивы. Он выходит на человека, который мог подставить Миско… и убивает его. | 10 июня 2013 | ||||
| 15 (55) | Под воздействием «сыворотки гнева» совершено новое убийство. Погибает Инна… Убийца будто знает о каждом новом шаге курсантов и оперов. Получается, что среди них есть предатель? Катя между тем понимает, что обстоятельства преступления из прошлого Нила во многом схожи с делом Миско. Катя решается на откровенный разговор с ним… Тем временем Миско удаётся вспомнить лицо человека, который был с ним в доме в день убийства… | 11 июня 2013 | ||||
| 16 (56) | С Миско сняты все обвинения, дело почти раскрыто! Курсанты празднуют победу, но в этот момент задерживают Нила. Всё указывает на то, что настоящий убийца он… Катя сильно подавлена — очевидно Нил стал для неё больше, чем просто коллега, и она не может поверить в его вину. Но при всей абсурдности этой версии, опровергнуть её непросто. Однако неожиданно для Нила ему на помощь приходит Леоновский. Он готов помочь сопернику выйти из тюрьмы… | 17 июня 2013 | ||||
| 17 (57) | Юля похищена! Неизвестный, следивший за ней, вывез её из города. Он явно не собирается оставлять Юлю в живых. Все силы брошены на поиски похищенной. У курсантов с операми нет никаких зацепок, кроме фоторобота неизвестного в тёмных очках… Вскоре выясняется, что похититель Юли… маньяк, совершающий ритуальные убийства людей! Между тем отношения Нила и Кати перешли на новый уровень — Нил остался у Кати на ночь… Однако Катя неожиданно для Нила даёт задний ход. Она не уверена, что поступает правильно. Они с Нилом слишком разные… | 18 июня 2013 | ||||
| 18 (58) | Уже больше суток Юля находится у похитителя. Все попытки найти её безрезультатны. Из-за разногласий в версиях Катя и Нил серьёзно ссорятся… И в этот момент становится известно, что найдено тело девушки, по описанию похожей на Юлю. Опера спешат на место убийства… | 19 июня 2013 | ||||
| 19 (59) | Юля спасена. Ей удалось сбежать от маньяка! Но во время погони тот серьёзно ранил подоспевшего на помощь Егора. Врачи борются за его жизнь, и ему предстоит сложная операция… Тем временем следствию удаётся выйти на организатора похищения. Выясняется, что маньяк является членом оккультной секты Владлена. Чтобы внедриться в неё, Нил записывается на собрание сектантов… Чиглинцев между тем решает воспользоваться расставанием Кати с Леоновским и приходит к ней, чтобы признаться в своих чувствах… Дверь ему открывает Нил. | 20 июня 2013 | ||||
| 20 (60) | Убит Владлен. Получается, что маньяк вышел из-под контроля своего учителя… Но кто будет его следующей жертвой? Тем временем Нилу поступает предложение вернуться в Нижний Новгород и возглавить местный убойный отдел, и Нил это предложение принимает. Опера между тем выходят на след маньяка, но это меняет весь ход расследования. Катя понимает, что всё это время они шли по ложному пути… | 20 июня 2013 | ||||
Продолжение сериала
О третьем сезоне нет никаких достоверных фактов. Участники проекта говорят, что история закончена на втором сезоне.[9]
Концепция и критика
Героиня изначально позиционировалась, как «девушка с внешностью Анджелины Джоли и мозгами Шерлока Холмса»[10]; один из руководителей СТС охарактеризовал сериал как типично петербургский и назвал его «женским ответом сериалам про бандитов»[11]. (Правильнее и точнее было бы сказать «Василиса Премудрая в полицейском кителе», так как концепция Лавровой как персонажа довольно близка этому идеалу русской женщины, как сочетающей в себе красивая внешность «что не можно глаз отвесть» и премудрость.) Положительно высказываясь об исполнительнице главной роли и отмечая оригинальный образ Лавровой[12], рецензенты отмечают нереальность сюжетов сериала, в том числе и основной его предпосылки (участие студентов в расследованиях)[13].
Напишите отзыв о статье "Метод Лавровой"
Примечания
- ↑ [www.kp.ru/online/news/1344087/ Новые расследования и новая любовь в «Методе Лавровой»] Комсомольская правда, 17 января 2013
- ↑ [svodka.net/sobitiya/obschestvo-i-kultura/517662 Телеканал 1+1 получил сразу четыре премии "Телезвезда" (фото) - Сводка.нет]. Проверено 21 марта 2013. [www.webcitation.org/6FIRnMb9P Архивировано из первоисточника 22 марта 2013].
- ↑ 1 2 [7days.ru/article/topnews/svetlana-khodchenkova-raskroet-taynu-skifskoy-mumii Светлана Ходченкова раскроет тайну скифской мумии - 7Дней.ру]. Проверено 21 марта 2013. [www.webcitation.org/6FIRp2F1D Архивировано из первоисточника 22 марта 2013].
- ↑ [img2.1tv.ru/images/rating/dol_23_05_2011.gif 23 мая 2011, Понедельник, 18:40]
- ↑ [vmurugov.livejournal.com/8409.html МЕТОД СТС]
- ↑ [www.nashfilm.ru/serialsnews/5798.html «Метод Лавровой 2»: новые расследования]. www.nashfilm.ru.
- ↑ [www.kp.ru/daily/26020.4/2941031/ Зачем Ходченковой укоротили юбку // KP.RU]. Проверено 21 марта 2013. [www.webcitation.org/6FIRrDM5V Архивировано из первоисточника 22 марта 2013].
- ↑ [www.kp.ru/daily/26019.2/2940564/ Светлана Ходченкова: «Актриса не должна рассказывать, какая она в жизни» // KP.RU]. Проверено 21 марта 2013. [www.webcitation.org/6FIRtu1J4 Архивировано из первоисточника 22 марта 2013].
- ↑ [www.kino-teatr.ru/kino/person/333/ Киношные интервью - Юрий Батурин: «Актер, как снайпер…» - Кино-Театр.РУ]
- ↑ [apelcin.ru/news/56159-novinki-telekanala-sts-ekaterinburg-uvidel-pervym.html apelcin.ru - Новинки телеканала СТС Екатеринбург увидел первым!]. Проверено 21 марта 2013. [www.webcitation.org/6FIRw7FPk Архивировано из первоисточника 22 марта 2013].
- ↑ [www.lenizdat.ru/a0/ru/pm1/c-1104759-0.html Алексей Козлов: "СТС - изначально петербургский проект" - Новости - Лениздат.РУ]. Проверено 21 марта 2013. [www.webcitation.org/6FIRxgboc Архивировано из первоисточника 22 марта 2013].
- ↑ [www.aif.ru/tvgid/article/59428 Следствие ведут все. Обзор российских детективных сериалов - Кино и ТВ - ТВ-гид - Аргументы и Факты]. Проверено 21 марта 2013. [www.webcitation.org/6FIRyzTQE Архивировано из первоисточника 22 марта 2013].
- ↑ [nvspb.ru/stories/opravdyvaya-nesereznuyu-reputaciyu-45760 Оправдывая несерьезную репутацию - Невское время]. Проверено 21 марта 2013. [www.webcitation.org/6FIS3AHMK Архивировано из первоисточника 22 марта 2013].
Ссылки
- [ctc.ru/projects/serials/metod-lavrovoi/ Страница сериала на сайте СТС]
- [metod-lavrovoi.ru/main/ Неофициальный сайт сериала]
- [serial-metodlavrovoj.ru/ Фан-сайт сериала Метод Лавровой]
- [ruskino.ru/mov/13331 Сериал в РУСКИНО]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Метод Лавровой
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
