Саттон, Мэй

Мэй Саттон
Гражданство	США
Дата рождения	25 сентября 1886(1886-09-25)
Дата смерти	4 октября 1975(1975-10-04) (89 лет)
Место рождения	Плимут, Великобритания
Место смерти	Санта-Моника, Калифорния, США
Начало карьеры	не позднее 1900
Завершение карьеры	1929
Рабочая рука	правая
Одиночный разряд
Турниры серии Большого шлема
Уимблдон	победа (1905, 1907)
США	победа (1904)
Парный разряд
Турниры серии Большого шлема
США	победа (1904)
Завершила выступления

Мэй Саттон (англ. May Sutton), полное имя Мэй Годфри Саттон (англ. May Godfrey Sutton), после замужества — Мэй Банди (англ. May Bundy; 25 сентября 1886, Плимут, Англия — 4 октября 1975, Санта-Моника, Калифорния, США) — американская теннисистка, двукратная чемпионка Уимблдонского турнира в одиночном разряде (1905 и 1907), победительница чемпионата США по теннису в одиночном и женском парном разрядах (1904).

Биография

Мэй Саттон родилась 25 сентября 1886 года в Плимуте (Англия). Она была младшей дочерью отставного морского офицера Адольфуса ДеГруши Саттона (Adolphus DeGrouchy Sutton). У неё было шесть братьев и сестёр. Когда ей было 6 лет, их многодетная семья переехала в Пасадину (штат Калифорния, США). На 10-акровом участке, где они поселились, они собственными силами (при поддержке соседских семей) построили теннисный корт, используя глину из близлежащего каньона и прессуя её с помощью парового катка.

В 1904 году Мэй Саттон победила в одиночном женском разряде на Чемпионате США по теннису, победив в финале Элизабет Мур со счётом 6-1, 6-2. Более того, в возрасте чуть менее 18 лет она стала самой молодой чемпионкой этого турнира. На том же чемпионате Саттон (выступая вместе с Мириам Холл) победила в женском парном разряде, а в смешанном парном разряде (выступая вместе с Ф. Далласом) дошла до финала.

В 1905 году Мэй Саттон в первый раз принимала участие в Уимблдонском турнире. Победив в четырёх матчах, она вышла в финал турнира претенденток, где выиграла у британской теннисистки Констанс Уилсон со счётом 6-3, 8-6. По правилам того времени, победительница финала среди претенденток должна была играть матч за чемпионский титул («челлендж-раунд») с прошлогодней победительницей турнира — британкой Доротеей Дугласс. Этот матч состоялся, и Мэй Саттон победила Доротею Дугласс со счётом 6-3, 6-4, завоевав звание чемпионки Уимблдонского турнира. Она стала первой американкой, завоевавшей это почётное звание.

На Уимблдонском турнире 1906 года теперь уже Доротее Дугласс пришлось играть матчи турнира претенденток, в финале которого она обыграла Шарлотту Купер-Стерри. После этого состоялся матч «челлендж-раунда» между прошлогодней чемпионкой Мэй Саттон и Доротеей Дугласс. На этот раз Саттон проиграла со счётом 3-6, 7-9, и Дугласс удалось вернуть себе чемпионский титул.

На Уимблдонском турнире 1907 года Мэй Саттон опять победила в турнире претенденток, причём в финальном матче среди претенденток её соперницей опять, как и два года назад, была Констанс Уилсон — на этот раз Саттон обыграла её со счётом 6-4, 6-2. После этого состоялся решающий матч «челлендж-раунда» с прошлогодней чемпионкой Доротеей Дугласс, которая с этого года выступала под фамилией мужа — Ламберт-Чамберс. Мэй Саттон победила со счётом 6-1, 6-4 и стала двукратной победительницей Уимблдонского турнира в женском одиночном разряде. В 1908 году Мэй Саттон не стала защищать свой титул чемпионки Уимблдонского турнира, и он перешёл к Шарлотте Купер-Стерри, победившей в финале турнира претенденток.

В 1912 году Мэй Саттон вышла замуж за американского теннисиста Тома Банди, который в 1910 году был финалистом чемпионата США в одиночном разряде, а в 1912 году стал чемпионом США в мужском парном разряде (ему удалось защитить это чемпионское звание в 1913 и 1914 годах).

В 1925 году, выступая вместе с Элизабет Райан, Мэй Саттон-Банди удалось во второй раз пробиться в финал Чемпионата США по теннису в женском парном разряде, но в решающем матче они проиграли американкам Мэри Броун и Хелен Уиллз-Муди со счётом 4-6, 3-6.

В 1929 году, после 22-летнего перерыва, 42-летняя Мэй Саттон-Банди опять выступила на Уимблдонском турнире. В одиночном разряде она дошла до четвертьфинала, где уступила британке Джоан Ридли со счётом 3-6, 2-6. В парном женском разряде Саттон-Банди выступала вместе с американкой Марджори Моррелл, но они выбыли в третьем раунде.

В 1956 году имя Мэй Саттон-Банди было включено в список членов Международного зала теннисной славы. Она скончалась 4 октября 1975 года в Санта-Монике (Калифорния) в возрасте 89 лет и была похоронена на мемориальном кладбище «Вудлон» в Санта-Монике.

Выступления на турнирах

Финалы турниров Большого шлема

Одиночный разряд: 4 финала (3 победы — 1 поражение)

Результат	№	Год	Турнир	Соперница	Счёт
Победа	1.	1904	Чемпионат США	Элизабет Мур	6-1, 6-2
Победа	2.	1905	Уимблдон	Доротея Дугласс	6-3, 6-4
Поражение	1.	1906	Уимблдон	Доротея Дугласс	3-6, 7-9
Победа	3.	1907	Уимблдон	Доротея Ламберт-Чамберс	6-1, 6-4

Парный разряд: 2 финала (1 победа)

Результат	№	Год	Турнир	Партнёрша	Соперницы	Счёт
Победа	1.	1904	Чемпионат США	Мириам Холл	Элизабет Мур Кэрри Нили	3-6, 6-3, 6-3
Поражение	1.	1925	Чемпионат США	Элизабет Райан	Мэри Броун Хелен Уиллз-Муди	4-6, 3-6

Смешанный парный разряд: 1 финал (1 поражение)

Результат	№	Год	Турнир	Партнёр	Соперники	Счёт
Поражение	1.	1904	Чемпионат США	Ф. Даллас	Элизабет Мур Уили Грант	2-6, 1-6

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Мэй Саттон
• [www.tennisfame.com/hall-of-famers/may-sutton-bundy May Sutton Bundy], International Tennis Hall of Fame, www.tennisfame.com
• [www.cemeteryguide.com/gotw-sutton.html May Godfrey Sutton Bundy], www.cemeteryguide.com

Отрывок, характеризующий Саттон, Мэй

– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.