Премия Асахи
Поделись знанием:
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
Премия Асахи | |
Оригинальное название |
яп. 朝日賞 |
---|---|
Страна | |
Кем вручается |
газетой Асахи симбун |
Статус |
вручается |
Статистика | |
Первое награждение |
1929 |
Сайт |
[www.asahi.com/shimbun/award/asahi/english.html hi.com/shimbun/award/asahi/english.html] |
Премия Асахи — приз, вручаемый японской газетой Асахи симбун отдельным людям и коллективам за выдающийся вклад в искусство и науку, влияние на развитие японского общества и культуры. Премия вручается в трех номинациях — искусство, наука и специальный приз (за вклад в области, не входящие в две другие номинации). Её лауреатами были всемирно известные ученые, в том числе 13 лауреатов Нобелевской премии.
Содержание
Лауреаты
Наука
Наиболее известные лауреаты
- Макино Томитаро (1936)
- Янагита, Кунио (1940)
- Морохаси, Тэцудзи (1943)
- Нисина, Ёсио (1944)
- Томонага, Синъитиро (1946)
- Саката Сёити (1948)
- Эсаки, Лео (1959)
- Ивасава, Кэнкити (1959)
- Осаму Хайяси[en] (1964)
- Хаяси, Тюсиро (1965)
- Хиронака, Хэйсукэ (1967)
- Сато, Микио (1969)
- Ватанабэ, Кадзуро (1971)
- Ито, Киёси (1977)
- Кондо, Дзюн[en] (1979)
- Команда проекта Хакутё (руководитель проекта Ода, Минору) (1980)
- Тонегава, Судзуми (1981)
- Хондзё, Тасуку (1981)
- Идзуцу, Тосихико (1982)
- Нисидзава, Джун-Ичи (1984)
- Ясутоми Нисидзука (1985)
- Изуо Хаяши[en] (1986)
- Кимура, Мотоо (1986)
- Тономура, Акира (1986)
- Kamioka Observatory (англ.) (руководитель проекта Косиба, Масатоси) (1987)
- Хиротугу Акаике (1988)
- Симура, Горо (1991)
- Ноёри, Рёдзи (1992)
- Канамори, Хиро (1993)
- Кобаяси, Макото (1994)
- Маскава, Тосихидэ (1994)
- Иидзима, Сумио (1996)
- Каваи, Хаяо (1997)
- Команда проекта Super-Kamiokande (руководитель проекта Тоцука, Ёдзи ) (1998)
- Огава, Сэйдзи (1999)
- Накамура, Сюдзи (2000)
- Акасаки, Исаму (2000)
- Токура, Ёсинори (2001)
- Акира, Сидзуо (2005)
- Симомура, Осаму (2006)
- Яманака, Синъя (2007)
- Осуми, Ёсинори (2008)
- Фукая, Кэндзи (2009)
- Миссия Хаябуса (космический аппарат) (2010)
- Кадзутоси Мори (2013)
Искусство
Наиболее известные лауреаты
- Цубоути Сёё (1929)
- Ёкояма Тайкан (1933)
- Кано, Дзигоро (1935)
- Симадзаки, Тосон (1935)
- Танака, Сёхэй (1937)
- Хино, Асихэй (1939)
- Ямада, Косаку (1940)
- Фудзита, Цугухару (1942)
- Танидзаки, Дзюнъитиро (1948)
- Симфонический оркестр NHK (1951)
- Судзуки, Дайсэцу Тэйтаро (1954)
- Ёсикава, Эйдзи (1955)
- Маэкава, Кунио (1961)
- Тангэ, Кэндзо (1964)
- Куросава, Акира (1965)
- Цубота, Дзёдзи (1973)
- Оока, Сёхэй (1975)
- Синдо, Канэто (1975)
- Исикава, Дзюн (1981)
- Сиба, Рётаро (1982)
- Иноуэ, Ясуси (1984)
- Такэмицу, Тору (1984)
- Одзава, Сэйдзи (1985)
- Киносита, Дзюндзи (1985)
- Исодзаки, Арата (1987)
- Тэдзука, Осаму (1987)
- Нома, Хироси (1988)
- Мацумото, Сэйтё (1989)
- Киёкава, Масадзи (1989)
- Миякэ, Иссэй (1991)
- Ясуока, Сётаро (1991)
- Маки, Фумихико (1992)
- Вакасуги, Хироси (1992)
- Като, Сюити (1993)
- Ямада, Исудзу (1993)
- Андо, Тадао (1994)
- Оэ, Кэндзабуро (1994)
- Таникава, Сюнтаро (1995)
- Оока, Макото (1996)
- Утида, Мицуко (1996)
- Кин, Дональд Лоуренс (1997)
- Мадо, Митио (1998)
- Кусама, Яёи (2000)
- Иноуэ, Хисаси (2000)
- Миядзаки, Хаяо (2001)
- Маруя, Сайити (2003)
- Мураками, Харуки (2006)
- Ито, Тоёо (2009)
- Икэдзава, Нацуки (2010)
- Томита, Исао (2011)
- Накадай, Тацуя (2013)
- Бан, Сигэру (2014)
Специальный приз
- Ханжи Аоки[en] (1995)
- Садако Огата[en] (1999)
Напишите отзыв о статье "Премия Асахи"
Ссылки
- [www.asahi.com/shimbun/award/asahi/english.html The Asahi Prize]
Отрывок, характеризующий Премия Асахи
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…