Бан, Сигэру

Сигэру Бан
坂 茂 Shigeru Ban
Основные сведения
Страна	Япония Япония
Дата рождения	5 августа 1957(1957-08-05) (66 лет)
Место рождения	Токио, Япония
Работы и достижения
Важнейшие постройки	Кочующий музей (с 2005) Центр Помпиду-Мец (2006—2010) Картонный собор (2013)
Реставрация памятников	Католическая церковь Такатори (1995)
Награды	(2010)
Премии	Притцкеровская премия (2014)

Сигэру Бан (яп. 坂 茂), англ. Shigeru Ban; род. 5 августа 1957) — японский архитектор, лауреат Притцкеровской премии за 2014 год. В своих работах он использует нетрадиционные материалы, такие как бамбук, ткань, бумага и пластик.

Биография

Молодые годы и начало карьеры

Сигэру Бан родился 5 августа 1957 года в Токио. Его отец работал в компании Toyota и был бизнесменом, а мать — дизайнером одежды. Уже в девятом классе он собрал модель своего первого дома, решив, что станет архитектором. Позже, Сигэру Бан стал посещать подготовительные курсы для поступления в Токийский университет искусств, где научился моделировать из бумаги, бамбука и дерева. Тогда же он натолкнулся на статью об американском архитекторе Джоне Хейдуке. В 1980 году окончил Архитектурный институт Университета Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе. Неосуществленные проекты Хейдука так вдохновили Бана, что он решил уехать учиться в Архитектурную школу Купер-юнион в Нью-Йорке. Его руководителем и вдохновителем стал Джон Хейдук, самый креативный член творческой группы New York Five. Во время учёбы Бан работал в мастерской у Араты Исодзаки. Получив диплом архитектора в 1984 году, Сигэру вернулся в Токио, и организовал собственное бюро «Shigeru Ban Architects». С 1993 года преподавал архитектуру в университетах Тамы, Иокагамы, Нихона. Вел реальное проектирование и одновременно экспериментировал. В 1997 году его признали лучшим молодым архитектором года в Японии.

Работы и творческий стиль

Сигэру Бан стал известным благодаря своим проектам быстровозводимого дешёвого жилья для оставшихся без крова, для создания которого зачастую использовались бумага и картон. Первый проект такого жилья Бан разработал в 1994 году для лагерей беженцев в Руанде по собственной технологии: линолеум, ткани и упаковочный целлофан накатывают на крепкие трубы из картона, по форме напоминающие бревна, и с помощью степлера и скотча из них строят здания. После поездки в Руанду, он обратился к верховному комиссару ООН по делам беженцев, и предложил ему этот проект. Позже Бан использовал этот опыт для создания убежищ для пострадавших от землетрясения, произошедшего в городе Кобе в 1995 году. Там по его проекту была построена картонная католическая церковь, простоявшая десять лет, а позже перевезённная на корабле в округ Нантоу на Тайвань, где она стала местом молитвы по жертвам землетрясений. Проекты Бана использовались также в районах стихийных бедствий в Турции, Индии и на Гаити. В число других наиболее известных проектов Бана входят павильон Японии на всемирной выставке Expo 2000 в Ганновере, Кочующий музей, филиал Центра Помпиду в городе Мец, во Франции и «Нагой дом» в Сайтаме, в Японии.

Кочующий музей был спроектирован из картонных труб и 148 стандартных контейнеров, для передвижной выставки «Пепел и снег» Грегори Колберта. Здание было вдохновлено пространством венецианского Арсенала, где выставка была показана впервые в 2002 году. Также, музей останавливался в Нью-Йорке в 2005, в Санта-Монике (Калифорния) в 2006, в Токио в 2007 и в Мехико в 2008. Японский павильон был сделан из картона, изготовленного на базе вторсырья. Сотни спрессованных из бумаги трубок, связанных канатами, образовали каркас здания с тремя куполами, покрытого специальной водонепроницаемой японской бумагой в 72 метра высотой и 35 шириной. Через бумажную мембрану в пространство павильона проникал дневной свет, в увитых зеленью беседках располагались мультимедийные презентации экологичных проектов. Здание передавало утончённую и аскетичную атмосферу, характерную для синтоистского культового здания. После закрытия все сооружение планировалось переработать в школьные тетради.

В 2007 году по его проекту был построен пешеходный мост из бумаги через реку Гардон на юге Франции в восьмистах метрах от Пон дю Гар — самого крупного римского виадука, сохранившегося до наших дней. Мост выполнен из 281 картонной трубы диаметром в 11,5 см каждая с толщиной стенок в 11,9 мм. Ступеньки сделаны из переработанного бумажного и пластмассового вторсырья, а фундаментом послужили заполненные песком деревянные ящики. Вес бумажного моста составлял 7,5 тонны, и он способен был выдержать 20 человек одновременно. Мост работал шесть недель, после чего был демонтирован. С 2006 по 2009 год Сигэру Бан входил в состав жюри Притцкеровской премии. После землетрясения 2008 года в Китае, Бан построил в Чэнду школу из своих картонных труб. По его проектам в пострадавшем от землетрясения Крайстчерче, в Новой Зеландии, был построен Картонный собор, а после землетрясения в Л’Акуиле, в Италии — бумажный концертный зал.

Новый англиканский храм в Крайстчёрче высотой 24 метра построен из картонных труб диаметром 60 сантиметров, установленных на железобетонном фундаменте. Для гидроизоляции и огнестойкости трубы покрыты полиуретаном, а двускатная крыша сделана из поликарбоната. Фасад храма украшен большим треугольным витражом. По словам Бана, собор вмещает до 700 верующих и прослужит англиканской общине около 50 лет. Собор открылся в августе 2013 года.

Отказавшись от гонорара, Бан спроектировал зал в Л’Акуиле и продумал процесс реализации без дополнительных вложений от правительства (строить должны были студенты-архитекторы, финансирование обеспечили благотворители). В итоге получилось прямоугольное здание в 700 кв. м., крыша которого опирается на 44 картонных столба, расставленных по периметру. Внутрь вписан овальный зал на 230 мест со стенами из мешков с балластом. В мае 2011 года «Бумажный концертный зал» открылся праздничным концертом, за дирижёрским пультом стояла Томоми Нисимото.

После землетрясения и цунами 2011 года в Японии, Бан озаботился созданием перегородок в уже существующих временных приютах, чтобы оставшиеся без крова семьи могли иметь личное пространство.

По проекту Сигэру Бана также был построен временный павильон центра современной культуры «Гараж» в Москве, открывшийся в парке Горького 19 октября 2013 года в рамках выставки «Временная архитектура Парка Горького: от Мельникова до Бана».

Отметился Сигэру Бан и в дизайне интерьеров и мебели. Он разрабатывал не только стулья и кресла, но и серию сборных зданий-полуфабрикатов Furniture House, получивших популярность в Японии, Китае и США.

Лауреат Притцкеровской премии

24 марта 2014 года Сигэру Бан стал лауреатом Притцкеровской премии. Питер Палумбо, председатель Притцкеровского жюри, комментируя выбор, сказал, что «Сигэру Бан — это стихия. Такое сравнение вполне уместно в свете его добровольной работы для бездомных и обездоленных в регионах, пострадавших от стихийных бедствий». Узнав о присуждении премии, Бан сказал, что «для меня премия — это мотивация продолжать делать то, что я делаю, и постоянно расти. Когда я начал заниматься архитектурой, около 30 лет назад, никто не говорил об окружающей среде. Для меня такой выбор стал естественным. Я всегда интересовался дешевыми перерабатываемыми материалами». Официальная церемония награждения бронзовым медальоном и вручение чека на 100 тысяч долларов США состоится в июне в Амстердаме.

Ссылки

• [www.shigerubanarchitects.com/ Сигэру Бан. Официальный сайт]
• [www.shigerubanarchitects.com/ Shigeru Ban Architects. Официальный сайт компании]
• [www.designet.ru/context/interview/?id=33740 Сигэру Бан. Интервью]
• [www.archplatforma.ru/?act=1&catg=38&nwid=798 «Бумажная архитектура» Сигэру Бана]
• [compulenta.computerra.ru/chelovek/culture/10012184/ Притцкеровская премия — за дома из картона]
• [www.novate.ru/blogs/250314/25830/ Японцы наступают! Сигэру Бан — обладатель Притцкеровской премии 2014 года]

Отрывок, характеризующий Бан, Сигэру

– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.