Ода, Минору

Минору Ода
小田稔
Дата рождения:	24 февраля 1923(1923-02-24)
Место рождения:	Саппоро
Дата смерти:	1 марта 2001(2001-03-01) (78 лет)
Место смерти:	Токио
Научная сфера:	физик, астроном, астрофизик
Альма-матер:	Университет Осаки
Научный руководитель:	Сэйси Кикути, Юдзуру Ватасэ, Бруно Росси

Минору Ода (яп. 小田 稔 Ода Минору, 24 февраля 1923 — 1 марта 2001) — японский учёный, физик-астроном, астрофизик, один из основателей космических исследований в Японии, сыграл ключевую роль в развитии космонавтики в Японии, один из основателей рентгеновской астрономии в мировой науке, «отец» рентгеновской астрономии в Японии. Разработанные его группой космические обсерватории (Хакутё, Tenma, Ginga, ASCA) вывели Японию в лидеры космических исследований в этой области.

Биография

Минору Ода родился 24 февраля 1923 года в городе Саппоро (губернаторства Хоккайдо). Отец был учёным-медиком, так же, как и дед по материнской линии из Тайваня. 22 октября 1924 года в семье родился брат Сигэру Ода (яп. 小田滋), который впоследствии стал известным юристом, судьёй Международного суда ООН с 1976 по 2003 годы, награждённым в 2012 году Орденом Культуры. В 1934 году Минору Ода переезжает на Тайвань вслед за отцом, который работал профессором в Тайбэйском императорском университете (яп. 台北帝国大学). В Тайбэе Минору Ода учится в школе. В 1944 году Минору Ода закончил учёбу на Факультете естественных наук (яп. 理学部) в Осакском императорском университете. В 1946 года Минору Ода работал помощником (яп. 助手 (教育)) в Осакском императорском университете. В университете наставниками молодого Минору Ода на кафедре физики были известные учёные Сэйси Кикути и Юдзуру Ватасэ (яп. 渡瀬譲). Сначала основным научным направлением Минору Ода избрал экспериментальную физику, а затем занялся радиоастрономией, физикой космических лучей и рентгеновской астрономией. С 1950 года работал доцентом на Факультете науки и технологий (яп. 理工学部) в Осакском городском университете (яп. 大阪市立大学). С 1953 года проводил исследования под руководством Бруно Росси в Массачусетском технологическом институте. В 1956 году Минору Ода возвращается в Японию и начинает работать в качестве доцента Института ядерных исследований в Токийском университете, а в декабре этого же года получает степень доктора наук (яп. 理学博士) в Университете Осаки. С 1963 года работал приглашённым профессором в Массачусетском технологическом институте. В 1966 года становится профессором и руководителем проекта в Институте космических исследований и аэронавтики (яп. 宇宙航空研究所 (ISAS)) в Токийском университете (с 1981 года Институт подчиняется Министерству образования, культуры, спорта, науки и технологий). В начале 1980-х годов был консультантом по науке Министерства образования, культуры, спорта, науки и технологий. С 1984 года — генеральный директор Космического научного института (яп. 宇宙科学研究所長). С января 1988 года вышел на пенсию. С апреля 1988 по сентябрь 1993 год — президент (яп. 理事長) RIKEN. C апреля 1994 года по март 1996 года — директор вновь созданного недалеко от Осаки Международного института перспективных исследований (яп. 国際高等研究所) (по другим источникам, с 1994 года до конца жизни — президент (яп. 学長) Токийского университета информатики (яп. 東京情報大学)). Минору Ода был удостоен множества наград за свои научные достижения. В его честь назван пояс астероидов. Умер Минору Ода 1 марта 2001 года в Токио от сердечной недостаточности. День его смерти совпал с днём, когда вошёл в плотные слои атмосферы последний из созданных под его руководством космических спутников (ASCA).

Семья

Минору Ода был женат и имел двоих детей. Жену звали Томоэ Ода (англ. Tomoe Oda). Оба из детей стали учёными. Дочь Рэйко (англ. Reiko) работает во Франции.

Признание и награды

• Toray Science and Technology Prize (1970)
• Премия Асахи (1980)
• Премия Марселя Гроссмана (1992)
• Орден Культуры (1993)

Ссылки

• [www.isas.ac.jp/ISASnews/No.242/ISASnews242.html 特集：小田稔先生の想い出] (яп.). ＩＳＡＳニュース No.242 (май 2001). Проверено 3 сентября 2013.
• [www.astroarts.co.jp/news/2001/03/02oda-minoru/index-j.shtml 訃報: X線天文学のパイオニア、小田稔氏が死去] (яп.). [www.astroarts.co.jp/ AstroArts] (2 марта 2001). Проверено 3 сентября 2013.

Отрывок, характеризующий Ода, Минору

Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.