Пространный христианский катихизис Православной Кафолической Восточной церкви

Пространный христианский катихизис Православной Кафолической Восточной церкви
Титульный лист издания московского издания 1908 г.
Жанр:	катехизис
Автор:	Филарет (Дроздов) (имя составителя часто не указывалось)
Язык оригинала:	русский
Дата написания:	1822—1823 гг.
Дата первой публикации:	1823 г.
Издательство:	Синодальная типография (Санкт-Петербург)

«Пространный христианский катихизис Православной Кафолической Восточной церкви» — одобренный Синодом в качестве руководства, а не как катехизис, текст, подготовленный в 1822—1823 гг. архиепископом Филаретом (Дроздовым) и впервые изданный в 1823 г. Впоследствии Катихизис перерабатывался автором, обер-прокурором Синода и другими членами Синода и многократно переиздавался, в том числе и на иностранных языках. Некоторые православные богословы (митрополит Макарий (Булгаков), профессор Казанской духовной академии П. П. Пономарёв) особо выделяют Катихизис митрополита Филарета и относят его к числу так называемых «символических книг», т.е догматических памятников, излагающих от имени церкви её веру и богословское учение. В то же время епископ Василий (Кривошеин), признавая, что Катихизис является памятником истории Русской православной церкви, отрицает авторство святителя Филарета ввиду кардинального редактирования книги светским лицом — обер-прокурором Синода, его статус символической книги, особенно Вселенского православия, так как рассматриваются не все символы веры, и просматривается влияние инославного богословия. К началу 2014 г. не было подготовлено и издано ни одного катехизиса, утверждённого высшим органом управления Русской Православной Церкви (Архиерейским Собором или Священным Синодом), официальный христианский катехизис будет готов только в 2015 году. В традиции Православия вероучение излагалось в букварях и молитвенных книгах. Отсутствие официального катехизиса РПЦ при игнорировании неодобрения Церковью катехизисов православной веры позволяет некоторым протестантам и миафизитам рассматривать Пространный катихизис, одобренный Святейшим Правительствующим Синодом только в качестве руководства, а не как собственно катехизис (тем более, православный) или как символическая книга, как действующее официальное изложение всего вероучения Русской Православной Церкви, хотя катехизис назван именно «христианским», а не православным, то есть, излагает, как правило, уже воспитанным в христианской вере людям: и православным, и особенно привыкшим к катехизисам греко-католикам, католикам и протестантам, не православное вероучение, а общее вероучение христиан Российской империи (так, император Николай I был не только главой российской греко-кафолической церкви, но и суперинтендантом лютеранских церквей и должен был участвовать в избрании армянских патриархов) в его понимании Православной церковью. Поэтому из принципа икономии несмотря на неодобрение Православием катехизисов как официальных документов, Русская православная церковь начала разработку нового христианского катехизиса, который будет излагать не только понимание Никео-Цареградского символа веры, но и другие истины Православия.

Структура Катихизиса

Катихизис открывается разделом «Введение в Православный катихизис», в котором сообщаются предварительные понятия православного вероучения, излагается православный взгляд на Божественное Откровение, рассказывается о Священном Предании и Священном Писании (Библии).

Далее следуют три обширных части Христианского катихизиса, посвященные христианским добродетелям: «О Вере», «О Надежде» и «О Любви». В «Христианского катихизиса части первой. О Вере» подробно рассматривается Никео-Цареградский Символ веры в православном чтении, то есть без филиокве. Для целей рассмотрения Символ веры разделён на двенадцать членов (частей), о каждом из которых рассказывается более или менее подробно. При рассмотрении десятого члена Символа веры («Исповедаю едино крещение, во оставление грехов») говорится, что «Вера запечетлевается Крещением и прочими Таинствами» и затем подробно рассказывается о семи христианских таинствах.

В части «О Надежде» кратко излагается понятие о христианской Надежде и рассказывается о значении молитвы в жизни христианина. Далее следует рассмотрение молитвы «Отче наш», разделенной в дидактических целях на призывание («Отче наш, Иже еси на небесех!»), семь прошений и заключительное славословие («Яко Твое есть Царство, и сила, и слава во веки, аминь»). В этой же части объясняются десять Заповедей блаженства.

В третьей части «О Любви» рассматриваются Десять заповедей Божьих: четыре заповеди первой скрижали — заповеди любви к Богу и шесть заповедей второй скрижали — заповеди любви к ближнему; для каждой заповеди приводятся предписания, которые необходимо соблюдать для исполнения заповеди и грехи против данной заповеди.

Завершается Катихизис кратким заключением «Употребление учения о вере и благочестии».

Весь текст Катихизиса, с самого начала и до конца, организован в виде так называемых «вопросоответов»: приводится вопрос от имени лица, желающего узнать о православном вероучении, затем следует ответ:

ВВЕДЕНИЕ В ПРАВОСЛАВНЫЙ КАТИХИЗИС
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ПОНЯТИЯ
Вопрос. Что есть Православный катихизис?
Ответ. Православный катихизис есть наставление в Православной вере христианской, преподаваемое всякому христианину для благоугождения Богу и спасения души.

—

Цитаты из Библии и богослужебных текстов приводятся в Катихизисе на церковнославянском языке, святоотеческие тексты — на церковнославянском или русском языках. Собственно текст Катихизиса намеренно архаизирован и содержит значительное число церковнославянизмов и архаизмов; например вместо выражения «в каком смысле» используются обороты «в каком разуме» или «в какой силе»: «В каком разуме Иисус Христос называется Помазанником?», «В какой силе сказано, что Иисус Христос распят за нас?» Архаичность текста Катихизиса была заметна уже в первой половине XIX века.

История создания

Первая редакция: издания 1823—1824 гг.

В первой четверти XIX века в России использовалось достаточно большое число катехизисов, подготовленных различными авторами, из которым наиболее распространёнными были катехизисы киевского митрополита Петра Могилы и московского митрополита Платона (Левшина). Эти катехизисы, а также катехизисы созданные на их основе или под их влиянием, подвергались критике: катехизисы школы Петра Могилы — за «католический уклон», а катехизисы митрополита Платона — за содержащиеся в них элементы протестантского богословия. Сложившаяся ситуация требовала создания нового катехизиса. Помимо этого в 1816 г. силами Российского библейского общества (РБО) был начат перевод книг Библии на русский язык и в начале 1819 г увидел свет русский перевод четырёх Евангелий Нового Завета, а в начале 1822 — перевод Псалтири. В связи с этим виделось целесообразным цитаты в общеупотребительных катехизисах привести в соответствии с новым переводом Священного писания. Эти два обстоятельства побудили Святейший Синод инициировать разработку нового катехизиса в 1822 г.

Составление катехизиса было поручено архиепископу Московскому и Коломенскому Филарету (в миру — В. М. Дроздов), бывшему в то время наиболее образованным и квалифицированным русском богословом.

Первое издание Катихизиса Филарета, озаглавленное «Хрістіанскій Катихизисъ Православныя Каөолическія Греко-Россійскія Церкви», вышло из печати в Санкт-Петербургской Синодальной типографии в 1823 г. Издание имело грифы «Рассмотренный и одобренный Святейшим Правительствующим Синодом» и «Изданный по Высочайшему Его Императорского Величества повелению». Катихизис имел структуру, сохранившуюся впоследствии во всех последующих редакциях: состоял из трёх основных разделов, посвящённых христианским добродетелям Вере, Надежде и Любви, материал был изложен в виде вопросоответов. Цитаты из Библии были приведены в соответствии с русским переводом Российского библейского общества, немногочисленные цитаты из библейских книг, ещё не переведённых РБО, были даны в переводе Филарета, цитаты из Святых отцов также приводились на русском языке. Символ веры, Молитва Господня («Отче наш») и Десять заповедей Божьих были представлены в виде параллельного текста: на церковнославянском языке и в русском переводе. Книга была набрана церковнославянским шрифтом, кроме переводов Символа веры, молитвы «Отче наш» и Заповедей, которые был набраны гражданским шрифтом. Положения Катихизиса, которые по мнению составителя были ключевыми и требовали особого внимания, были набраны крупным шрифтом. В том же, 1823 году, появилось второе издание Катихизиса с исправлением замеченных опечаток, а в 1824 году — два издания церковнославянским шрифтом и два издания, выполненные полностью гражданским шрифтом.

Во второй половине 1824 г. Филаретом был подготовлен сокращённый вариант Катихизиса, получивший наименование «Краткий Катихизис» (первоначальный Катихизис впоследствии получил название «Пространный Катихизис»). Краткий Катихизис был предназначен в первую очередь для детей и малообразованных лиц и включал в себя текст, выделенный в Пространном Катихизисе крупным шрифтом. Грифа «Изданный по Высочайшему повелению» Краткий Катихизис не имел.

Появление катихизисов совпало с кампанией активной и острой критики деятельности Российского библейского общества по переводу книг Священного писания на русский язык, проводимой консервативно настроенными государственными и церковными деятелями. Наиболее активными критиками выступали министр народного просвещения адмирал А. С. Шишков и архимандрит Фотий (Спасский), их поддерживал влиятельный в то время член Государственного совета А. А. Аракчеев. Критика этих лиц, заявлявших о недопустимости русского языка в Священном писании и молитвословиях, обрушилась и на катихизисы Филарета, содержавшие цитаты из Библии и богослужебных текстов на русском языке. А.С Шишков, сторонник тождества церковнославянского и русского языков, выступая против перевода Писания и молитв в катихизисах перед первенствующим членом Синода митрополитом Серафимом (Глаголевским), заявил, что если и нужен такой перевод, то лишь для тех «кто, отрекшись от отечества своего, забыл и язык свой». По мнению А. С. Шишкова перевод библейских текстов на русский язык принижает авторитет Священного Писания и может послужить причиной возникновения ересей и расколов. Архимандрит Фотий в письме к чиновнику Св. Синода Алексею Алексеевичу Павлову, 29 декабря 1824 года, назвал Катизис Филарета «канавной водой»: «Что река Нева, то катехизис Петра Могилы… А что канавная вода, то присланный тобою катехизис».

А. С. Шишков инициировал рецензирование катихизов Филарета с целью выявить в них отклонения от православного вероучения. Предположительно рецензирование проводил И. С. Кочетов, в то время законоучитель Царскосельского лицея. Рецензент сосредоточился в основном на вопросах использования в Катихизисе цитат из Библии на русском языке, что было было по его мнению недопустимо; в то же время замечания рецензента в области богословского содержания были достаточно неубедительны: например, в качестве существенного недостатка Катихизиса указывался вопрос-ответ «Какое лучшее учение о благочестии? — Учение христианское». С точки зрения рецензента такая формулировка наталкивает на мысль, что существуют иные «хорошие» учения о благочестии, мусульманское или буддистское например, и христианское учение лишь лучшее из них, но не единственное.

Противники катихизисов достигли успеха и 26 ноября 1824 года в Московскую синодальную типографскую контору был отправлен указ Святейшего Правительствующего Синода о запрете печатания и распространения обеих катихизисов Филарета вплоть до особого разрешения. В качестве причины запрета было названо переложение Молитвы Господней, Символа веры и Десяти заповедей Божьих на «простонародное наречие». Филарет откликнулся в письме митрополиту Серафиму (Глаголевскому): «Если сомнительно православие Катехизиса, столь торжественно утвержденного Святейшим Синодом, то не сомнительно ли будет православие самого Святейшего Синода?…» В противовес Катихизису Филарета в 1825 году было выпущено седьмое издание катехизиса митрополита Платона (первое издание вышло в 1786 г.), в этом катехизисе цитаты из Библии и богослужебных текстов были приведены на церковнославянском языке.

Вторая редакция: издания 1827—1839 гг.

Указом Святейшего Синода от 6 сентября 1826 Филарету было предписано произвести пересмотр Пространного и Краткого катихизисов и, в частности, все цитаты привести на церковнославянском языке, внести в текст катихизисов уточнения, исключающие неправильное понимание догматических вопросов и дополнить катихизисы разделом для военнослужащих. Филарет исполнил все предписания и в конце декабря 1827 г. пересмотренные катихизисы вышли из печати.

Общая структура Пространного катихизиса существенных изменений не претерпела: лишь было добавлено в конце книги «Прибавление», содержащее в себе «Изречения Священного Писания с размышлениями для употребления в военных училищах» и статья о браке была поставлена перед статьёй о елеосвящении (ранее наоборот).

Все цитаты из Священного Писания, из Святых отцов и богослужебных текстов были приведены на церковнославянском языке, однако те святоотеческие творения, которые к моменту составления Катихизиса были уже переведены на русский язык, цитировались на русском языке. Весь текст Катихизиса был нарочито архаизирован и приближен к стилистике церковнославянского языка. Например, вопрос «Что такое Катихизис?» стал звучать как «Что есть Катихизис?», слово «один» было заменено на «един», в ряде случаев вместо слова «женщина» было употреблено слово «жена».

Помимо этого были изменены некоторые формулировки Катихизиса с целью предупредить «неправильное разумение». Для этого, например, при описании понятия христианства было добавлено слово «единый» (единственный) во фразе «Христианство есть единый истинный и спасительный способ знать и почитать Бога во Иисусе Христе». Однако в целом серьёзных изменений богословского содержания Катехизиса произведено не было.

Пространный катихизис (также как и Краткий катихизис) вышел без указания на предыдущие издания 1823—1824 гг. и таким образом был начат новый счёт изданий Катихизиса. Вторая редакция переиздавалась без внесения изменений вплоть до 1839 г., когда Катихизис вновь подвергся переработке.

Значение Катихизиса

Если катехизис — наставление в вере, то это — обзор основных истин христианского учения в целом. Истины веры можно разделить на три группы: 1) истины нравоучительные, устанавливающие круг нравственных обязанностей человека по отношению к Богу, к самому себе и к себе подобным; 2) истины, которые можно назвать мистическими, относящиеся к практике богообщения; 3) истины вероучительные, заключающие в себе знание о Боге и о Его отношении к миру и к человеку. Пространный катехизис «митрополита Филарета» не рассматривает все истины Православия, как это часто ошибочно считается, и ограничен рассмотрением только основных вероучительных истин, содержащихся в Никео-Цареградском Символе веры. Но в смысле толкования единственного символа веры, используемого в литургии (Никейский и Халкидонский символы веры в литургии не используются), — Никео-Цареградского символа веры — Пространный катихизис является наиболее авторитетным документом современной Русской православной церкви.

Литература

• Корсунскій, Иванъ. [www.bogoslov.ru/data/400/526/1234/71898.djvu Филаретъ, митрополитъ Московскій въ своихъ Катихизисахъ]. — М.: Типографія Л.Ө. Снегирева, 1883.  (DjVu, 2,64 MБ) — монография, посвящённая истории создания Катихизисов митрополита Филарета.
• Пространный христианский катихизис Православной Кафолической Восточной Церкви / [Сост.: свт. Филарет (Дроздов); Предисл., подг. текста примеч. и указ.: А.Г. Дунаев]. — М.: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2006. — 168 с. — 10 000 экз. — ISBN 5946251392. — издание снабжено обширным справочным аппаратом и историко-богословским комментарием; в книге воспроизводится издание 1916 г. (в современной орфографии).

См. также

• Катехизисы — общие сведения.
• Филарет (Дроздов) — биографические сведения о митрополите Филарете, составителе Пространного христианского катихизиса.

Отрывок, характеризующий Пространный христианский катихизис Православной Кафолической Восточной церкви

– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.