Пуно (регион)

Пуно
исп. Puno

Герб Флаг
Страна	Перу
Статус	регион
Включает	13 провинций и 107 округов
Административный центр	Пуно
Официальный язык	испанский
Население (2007)	1 268 441 (5-е место)
Плотность	17,62 чел./км² (17-е место)
Площадь	71 999 км² (4-е место)
Высота над уровнем моря  • Наивысшая точка  • Самая низкая точка	4725 м  820 м
Часовой пояс	UTC-5
Код ISO 3166-2	PE-PUN
Телефонный код	051
[www.regionpuno.gob.pe/ Официальный сайт]

Пу́но (исп. Puno) — регион на юге Перу. Регион граничит с соседними регионами Мадре-де-Диос на севере, Куско и Арекипа на западе, Мокегуа на юго-западе и Такна на юге и боливийским департаментом Ла-Пас на востоке.

Административный центр региона — город Пуно, расположенный на озере Титикака.

Географическое положение

Регион Пуно лежит на плато Койао. Ему принадлежит западная часть озера Титикака (включая эту территорию (5004 км²) площадь региона составляет 71 999 км²), самого высокогорного судоходного озера в мире. Анды занимают 70 % территории региона, остальные 30 % покрыты тропическими лесам Амазонки.

Климат холодный и сухой, сезон дождей длится четыре месяца. Климат тропических лесов — теплый. Регион богат водным ресурсами: озеро Титикака, 50 лагун и более 300 рек.

Крупные реки: Суче, Уанкане, Рамис, Коата, Ийаве, Десагуадеро и Сан-Габан.

Озера: Титикака и Арапа.

Лагуны: Лагунийас, Сака-Коча, Умайо.

Острова на оз. Титикака: Амантани, Такуиле, Чирита 1, Сото, Чирита 2, Устуте, Куипата, Чилата, Суази, Эстевес.

Горные вершины: Вискачани (6000 м) и Ананеа-Гранде (5830 м).

История

В древности плато Койао населяли племена аймара. Согласно легенде, первый инка Манко Капак и его жена Мама Окьйо вышли из озера Титикака, чтобы основать империю инков.

Культура аймара, известная также как культура Путина, была самой значимой доиспанской культурой региона. В середине XVI века в регионе появились первые испанцы и, узнав о богатых залежах минералов в этом районе, а особенно золота и серебра, начали постоянные войны за владение землями.

Во времена существования вице-королевства Перу через Пуно проходила дорога в Потоси в Боливии.

Около 1660 года борьба за владение самой богатой шахтой в Лайкакота (расположена в 7 км от Пуно) вынудила вице-короля Педро Антонио Фернандеса де Кастро, графа де Лемоса, поехать усмирить воюющих, что привело к основанию 4 ноября 1668 года города Сан Хуан Батисто де Пуно, административного центра провинции Паукаркойа. Позднее его переименовали в Сан Карлос де Пуно, в честь короля Карла II, а затем в Пуно.

В 1870 году была построена железная дорога Арекуипа-Пино и началось судоходство по озеру Титикака.

В 1986 году прибрежные районы озера Титикака пострадали от наводнения, вызванного разливом рек.

15 сентября 2007 года к югу от озера Титикака в провинции Чукуито недалеко от деревни Каранкас наблюдалось падение метеорита, названного в честь деревни «Каранкас».

Население

Более чем три четверти населения составляют аборигены, разговаривающие на кечуа и аймара.

Административное деление

Регион разделён на 13 провинций, которые в свою очередь подразделяются на 107 округов. Провинции включают:

Экономика

Экономика Пуно ориентирована в основном на сельское хозяйство и туризм.

Транспорт

Международный аэропорт «Инка-Манко-Капак» в городе Хульяка.

Автомобильные дороги, соединяющие регион с регионами Арекипа, Такна, Мокегуа, Куско, Ла-Пас в Боливии.

Железнодорожное сообщение с Куско и Арекипа.

Водное сообщение Пуно с островами озера Титикака.

Достопримечательности и туризм

Пуно называют фольклорной столицей Перу. Фольклор характеризуется смешением разнообразных танцев (их более 300), музыки и традиций жителей Пуно.

Самый важный религиозный праздник Пуно — праздник Девы де ля Канделария, проходящий 2 февраля.

Наиболее распространено производство текстильных изделий из шерсти альпаки, ламы и овцы, а также местных музыкальных инструментов сику и чаранго.

Кафедральный собор на центральной площади Пуно — построен в XVII веке перуанским архитектором, Симоном де Асто, в стиле барокко с элементами перуанской культуры.

Дом графа Лемос — бывшая резиденция вице-короля Педро Антонио Фернандеса де Кастро, графа де Лемоса.

Муниципальный музей Дрейер с коллекцией керамики, ювелирных изделий, тканей и скульптур эпохи инков и предшествующих культур.

Арка Деустуа в память о патриотах, которые сражались за свободу Перу.

Холм Уахсапата с потрясающим видом на город Пуно и озеро Титикака.

Озеро Титикака — главная достопримечательность региона, принадлежит Перу и Боливии. Всего на озере 32 естественных острова (Амантани, Такуиле, Сото, Анапиа, Устуте, Куипата, Чилата, Суази, Эстевес и другие).

Помимо этих островов, в заливе Пуно существует ещё 20 плавучих островов Урос из тоторы (тростника), населенных индейцами, которых насчитывается около 1200 человек. Они сохранили традиционный уклад жизни, обычаи, верования и национальные костюмы.

Обычно на одном плавающем острове живут 3-10 семей. Мужчины занимаются рыбной ловлей, женщины — кустарным промыслом и ведут домашнее хозяйство. Основной источник доходов — продажа сувениров туристам. Из сухих стеблей тоторы делают лодки-сампы с круто загнутыми кормой и носом. Самые крупные острова: Турипи, Санта-Мария, Трибуна, Торанипата, Чуми, Парайсо, Капи, Титино и др.).

Сильюстани — древнее захоронение инков и культуры колла на берегу лагуны Умайо с каменными погребальными башнями в 30 км западнее Пуно.

• Хискаирумоко — доколумбов археологический памятник — объект раскопок, расположенный в 54 км к юго-востоку от г. Пуно.

Пукара в 101 км к северу от Пуно. Здесь производится один из главных сувениров Пуно — керамические бычки.

Чукуито в 14 км от Пуно с красивой главной площадью и с расположенными на ней церквями Нуестра-Синьора-де-ла-Асунсьон и Санто-Доминго. Рядом с городом — место поклонения инков Уио.

Ийаве в 56 километрах к югу от города Пуно. Церкви — Сан-Мигель-де-Илабе и Санта-Барбара.

Хули в 60 километрах к югу от Пуно, называемый «малым Римом Америки». Это был важный центр иезуитов по подготовке миссионеров для Парагвая и Боливии. Примечателен церквями в стиле ренессанса и барокко.

Помата в 108 километрах к югу от Пуно с церковью Сантьяго-Апостоли и красивым видом на озеро.

Водопады Тоторани

Отрывок, характеризующий Пуно (регион)

– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.