Лемос, Педро Антонио Фернандес де Кастро

Педро Антонио Фернандес де Кастро Pedro Antonio Fernández de Castro<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Вице-король Перу
1667 — 1672
Предшественник:	Бернардо де Итурьяса
Преемник:	Бернардо де Итурьяса
Вероисповедание:	католицизм
Рождение:	1632(1632) Мадрид
Смерть:	6 декабря 1672(1672-12-06) Лима
Профессия:	чиновник

Педро Антонио Фернандес де Кастро Андраде и Португал, 10-й граф Лемос, 7-й маркиз де Сарриа, герцог Таурисано (исп. Pedro Antonio Fernández de Castro Andrade y Portugal; 1632, Мадрид — 6 декабря, 1672, Лима) — испанский аристократ из рода Кастро, занимавший пост вице-короля Перу с 21 ноября 1667 года до своей смерти 6 декабря 1672.

Прибытие в Перу

Фернандес де Кастро с ранних лет служил в армии и занимал высокие посты при дворе испанского короля. В 1666 году испанский король Карлос II назначил его на должность вице-короля Перу. Граф и графиня Лемос (титул имеет название по городу Монфорте-де-Лемос) прибыли в Кальяо 9 ноября 1667 года, в колонии им был оказан великолепный приём. В должность Фернандес де Кастро вступил 21 ноября 1667 года.

Мятеж

В 1665 году богатые землевладельцы, братья Хосе и Гаспар Сальседо из в провинции Пуно подняли восстание против колониального правительства. Незадолго до этого братья обнаружили богатейшие залежи серебра в Лайкакоте, к этому моменту братья, вероятно, были самыми богатыми людьми в Испанской Америке. Братья Сальседо были уроженцами Андалусии и имели обширные родственные связи в Перу, поэтому они имели большое влияние среди переселенцев из Андалусии и Кастилии, также их поддерживали креолы и коренное население Перу. Переселенцы же из Каталонии, Галисии и Страны Басков создали фракцию по противодействию братьям Сальседо. Королевская Аудиенция пыталась подчинить себе вышедшего из-под контроля Хосе Сальседо, он был обвинён в мятеже и на его усмирение были отправлены войска. Но королевские силы были разбиты сторонниками Сальседо и с ним было подписано вынужденное мирное соглашение, закрепившее его власть в Пуно.

Когда Фернандес де Кастро прибыл в колонию, он увидел, что восстание и неподчинение достигло таких размеров, что стало угрожать всей полноте власти испанской короны в регионе. Новый вице-король решил, что он лично должен установить порядок в колонии, и отправился 7 июня 1668 года в местечко Паукарколья, оплот мятежников, для подавления восстания. Вскоре восстание было жестоко подавлено, а суд, последовавший за этим, приговорил Хосе Сальседо и 41 его сторонника к смерти. Гаспар Сальседо был заключён под стражу и провёл в тюрьме шесть лет, также он был оштрафован на сумму 12000 франков. Вице-король приказал переселить около 10000 человек из города, который вырос вокруг серебряных шахт братьев, в ближайший город Пуно, который он сделал столицей региона. Оставленный город он приказал сжечь.

Впоследствии в материковой Испании была подана апелляция на действия вице-короля, Гаспар Сальседо был освобождён, а штрафы семье Сальседо были возвращены. Сыну Хосе Сальседо, королём Филиппом V в 1703 году был дарован титул маркиза Вильярика.

После подавления восстания Фернандес де Кастро посетил также Чукуито и Куско, в Лиму он возвратился только 12 ноября 1668 года.

Во время отсутствия вице-короля в столице колонией руководила его жена Анна Франсиска де Борха и Дориа, она возглавляла правительство как «губернадора» (исп. gobernadora). Анна Франсиска не была номинальным главой, а имела всю полноту власти в соответствии с королевским декретом, её власть была признана аудиенцией, а она сама принимала важнейшие решения в делах управления колонией и принимала самостоятельно все решения. Она была первой женщиной в испанской Америке, которая фактически занимала должность вице-короля.

Возвращение в Лиму

В начале 1670 года в Лиму пришли новости о том, что знаменитый английский капер Генри Морган занял Чагрес, а также захватил и разграбил Панаму. Фернандес де Кастро послал экспедицию из 18 судов с трехтысячным войском, но они прибыли в Панаму слишком поздно. Позднее вице-король приказал всем городам на тихоокеанском побережье повысить боевую готовность и принять меры к отражению возможной атаки Моргана.

Вера

Фернандес де Кастро был очень набожным человеком и сторонником ордена иезуитов. Во время строительства церкви Лос Десампарадос в Лиме он ежедневно принимал в нём участие и переносил стройматериалы как простой чернорабочий. Также он часто принимал участие в мессе, в качестве помощника и чтеца помогая отцу Кастильо. Церковь Лос Десампарадос была построена и открылась 30 января 1672 года, открытие сопровождалось большими торжествами, в которых принимал участие вице-король.

Вице-король и его жена были большими почитателями Розы Лимской и ходатайствовали в Испании и Ватикане с просьбами о её канонизации. 12 февраляя 1668 года, в правление Фернандеса де Кастро, Роза Лимская была беатифицирована. Официально празднование этого события было проведено 15 апреля того же года в Базилике Святого Петра. Вице-король и его жена послали скульптуру Розы Лимской, работы Мельчиорре Кафа, в дар Ватикану. После её беатификации гроб Розы Лимской был заменён с деревянного на серебряный. По просьбе Марианны Австрийской, матери будущего короля Карлоса II и в то время регента испанского престола, Роза Лимская была объявлена покровительницей испанской короны в Америке и Филиппинах. 12 апреля 1671 года Роза Лимская была причислена к лику святых папой Климентом X. Роза Лимская стала первой католической святой Америки.

Скончался на своём посту в Лиме после скоротечной болезни 6 декабря 1672 года.

Отрывок, характеризующий Лемос, Педро Антонио Фернандес де Кастро

– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.