Ричард Фиц-Гилберт

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ричард Фитц-Гилберт»)
Перейти к: навигация, поиск
Ричард Фиц-Гилберт
 

Ричард Фиц-Гилберт (иногда Ричард де Бьенфет или Ричард Тонбриджский; англ. Richard FitzGilbert; 10301090) — нормандский аристократ, участник нормандского завоевания Англии, соратник Вильгельма Завоевателя, родоначальник английского дворянского дома де Клер.





Биография

Ричард был сыном Гилберта, графа д’Э, внука Ричарда I, герцога Нормандии. Гилберт был одним из воспитателей юного герцога Вильгельма II, будущего Вильгельма Завоевателя, однако в 1040 году, по свидетельству Ордерика Виталия, был убит из личной мести людьми Рауля де Гасе. Незадолго до своей смерти Гилберт утратил графство Э и, вероятно, сохранял лишь Брионн и некоторые другие владения в центральной Нормандии. Малолетние сыновья Гилберта Криспина, Ричард и Бодуэн, после убийства отца нашли убежище во Фландрии.

В 1053 году состоялась свадьба герцога Вильгельма II и Матильды Фландрской. По просьбе Бодуэна V, графа Фландрии, Вильгельм принял обратно братьев Фиц-Гилбертов и даровал им земельные владения в южной части Центральной Нормандии: Ричард получил Бьенфет и Орбек, Бодуэн — Ле-Сап и Мёле.

В 1066 году братья приняли активное участие в экспедиции герцога Вильгельма в Англию и, по свидетельству Васа, сражались в битве при Гастингсе. За своё участие в нормандском завоевании Англии Ричард Фиц-Гилберт получил обширные земельные владения в восьми южноанглийских графствах от Эссекса до Девона. По данным «Книги страшного суда» (1087) Ричарду Фиц-Гилберту принадлежало 176 маноров, главным образом в Суффолке, Суррее, Эссексе и Кенте. Центрами владений Ричарда стали построенные ими замки: Тонбридж в Кенте[1] и Клер в Суффолке. По названию первого замка в современных источниках он стал именоваться Ричардом из Тонбриджа, а название второго вскоре превратилось в родовое имя потомков Ричарда Фиц-Гилберта — дома де Клер.

Ричард Фиц-Гилберт являлся одним из богатейших баронов Англии и занимал одну из ведущих позиций при дворе короля Вильгельма Завоевателя. В 1067 году, во время поездки Вильгельма в Нормандию, Ричард совместно с Вильгельмом де Варенном осуществляли функции главных юстициаров Англии и фактических регентов королевства в отсутствие монарха. В 1075 году Ричард принял активное участие в подавлении мятежа трёх графов.

После смерти Вильгельма Завоевателя Ричард Фиц-Гилберт присоединился в 1088 году к восстанию англонормандских баронов против нового короля Вильгельма II. Известно, что Тонбридж, замок Ричарда, был взят королевскими войсками осенью 1088 года. После подавления мятежа, однако, его участники получили амнистию и Ричард Фиц-Гилберт сохранил свои владения.

В 1090 году Ричард Фиц-Гилберт скончался в основанном им монастыре Св. Неота в Кембриджшире. Его земли были разделены между его сыновьями, причём нормандские владения отошли к старшему сыну Роджеру (ум. 1130), а основная масса земель в Англии досталась второму сыну Гилберту (ум. 1117), основателю английской линии дома де Клер.

Брак и дети

Ричард Фиц-Гилберт был женат (ок. 1054) на Рохезе Жиффар (ум. ок. 1113), дочери Готье Жиффара и сестре Вальтера Жиффара, 1-го графа Бекингем и сеньора де Лонгвиль. Их дети:

Напишите отзыв о статье "Ричард Фиц-Гилберт"

Примечания

  1. По свидетельству продолжателя Вильгельма Жюмьежского, Тонбридж Ричард Фиц-Гилберт получил в обмен на Брионн в Нормандии.

Ссылки

  • [www.thepeerage.com/e663.htm Краткая биография Ричарда Фиц-Гилберта на сайте thePeerage.com]  (англ.)
  • [fmg.ac/Projects/MedLands/NORMAN%20NOBILITY.htm#RichardBrionneClaredied1090B Генеалогия и биография Ричарда Фиц-Гилберта на сайте Фонда средневековой генеалогии]  (англ.)
  • [worldroots.com/~brigitte/clare.htm Выдержки из книги Altschul, M. A Baronial Family in Medieval England: The Clares, 1217—1314. — Baltimore, 1965]

Литература

Отрывок, характеризующий Ричард Фиц-Гилберт

За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.