Романов, Всеволод Иоаннович

Всеволод Иоаннович Романов

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Всеволод Иоаннович (7 (20) января 1914, Санкт-Петербург — 18 июня 1973, Лондон, Великобритания) — князь императорской крови с титулом высочества, сын князя императорской крови Иоанна Константиновича и Елены Петровны, урожденной принцессы Сербской. Старший брат княгини Екатерины Иоанновны.

Всеволод Иоаннович был последним мужским представителем дома Романовых, родившимся до революции, и последним представителем мужской линии потомков великого князя Константина Николаевича, второго сына императора Николая I.

Биография

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Всеволод Иоаннович родился 7(20) января 1914 года незадолго до начала Первой мировой войны в Петербурге. Первенец Иоанна Константиновича появился на свет в буквальном смысле слова с церковным кадилом в руке. «Так как Иоанчик был очень религиозен, то братья его дразнили, что его сын родится с кадилом в руке. Поэтому они заказали маленькое кадило и, как только Всеволод родился, ему вложили кадило в ручку. Так что Иоаннчик впервые увидел сына с кадилом в руке» (по воспоминаниям Гавриила Константиновича).

Всеволод Иоаннович не получил традиционного для Романовых русского воспитания. Когда началась революция, ему было только три года, а потом бабушка великая княгиня Елизавета Маврикиевна вывезла его за границу.

Отца Всеволода Иоанновича, князя императорской крови Иоанна Константиновича, большевики убили в 1918 году. Мать, сербская принцесса, была арестована в Перми, куда последовала за мужем. После освобождения из тюрьмы Елена Петровна уехала в Стокгольм, а затем с вместе с детьми в Сербию.

Елена Петровна, так много пережившая в России после революции, не захотела даже обучать своих детей русскому языку. Поэтому рожденный в России член Дома Романовых всю жизнь сокрушался, что ни слова не знает по-русски.

В изгнании Всеволод Иоаннович жил в Великобритании и работал по винодельческой части.

Всеволод Иоаннович долгое время рассматривался как наиболее реальный преемник в случае бездетной смерти великого князя Владимира Кирилловича, так как заключили морганатические браки братья великого князя Кирилла Владимировича — Борис и Андрей (также как и многие другие члены императорской семьи).

Умер Всеволод Иоаннович 18 июня 1973 года в Лондоне.

Браки

1. Леди Мэри Лигон (Lady Mary Lygon; 1910—1982) — с 31 мая 1939 года до 10 февраля 1956 года (развод)
2. Эмилия де Госцони (Emilia de Gosztonyi; 1914—1993) — с 28 марта 1956 года по 21 февраля 1961 года (развод)
3. Элизабет-Валли Кнуст (Valli Knust; 1930—2012) — с 8 июня 1961 года

Всеволод Иоаннович был весьма щепетилен в отношении чести семьи. Родственники даже шутливо говорили о «романовском снобизме» князя. Поэтому когда он заявил о желании жениться на леди Мэри Лигон (1910—1982), дочери Уильяма Лигона 7-го графа Бичем и леди Летиции Мэри Гросвенор (из рода герцогов Вестминстерских), все были поражены. Невеста не только не принадлежала к царствующей или владетельной династии, следовательно брак был морганатическим, но была старше жениха на 4 года и имела сомнительную репутацию в Лондоне. Против брака категорически выступала мать Всеволода Иоанновича. В конце концов Всеволоду удалось добиться от матери согласия, признал брак и глава Дома Романовых в изгнании великий князь Владимир Кириллович.

Свадьба Всеволода Иоанновича и леди Мэри (до брака приняла православие) состоялась 31 мая 1939 года в Лондоне. В 1939 году великий князь Владимир Кириллович пожаловал ей титул светлейшей княгини Романовской-Павловской (в Павловске находился родовой дворец этой ветви Романовых). Брак закончился разводом 10 февраля 1956 года в Лондоне.

28 марта 1956 года в Лондоне Всеволод Иоаннович женился на Эмилии де Госцони (1914—1993), дочери венгерского коммерсанта Евгения де Госцони. По просьбе Всеволода Иоанновича ей был пожалован титул светлейшей княгини Романовской (с 1956). Брак закончился разводом 21 февраля 1961 года.

8 июня 1961 года был заключен брак Всеволода Иоанновича и Элизабет-Валли Кнуст (1930—2012), дочери британского майора Александра-Юджина Кнуста. Владимир Кириллович пожаловал ей титул светлейшей княгини Романовской-Кнуст (с 1961).

Все браки Всеволода Иоанновича были бездетными, поэтому с его смертью в 1973 году эта ветвь дома Романовых («Константиновичи» — потомки великого князя Константина Николаевича) пресеклась в мужском колене.

Династические споры

После эмиграции спасшихся Романовых возник вопрос о главе Дома Романовых. Когда надежда на спасение царя Николая II и его самых близких наследников стала совсем призрачной, великий князь Кирилл Владимирович в 1922 году в Сен-Бриаке объявил себя блюстителем императорского престола, затем и Императором Всероссийским. После Кирилла Владимировича, претендентом на главенство в Доме Романовых стал его сын, князь Владимир Кириллович, который объявил наследницей свою дочь, княгиню Марию Владимировну, как рождённую от якобы равнородного брака (при неравнородности браков всех Романовых). Но этот поступок не был принят всеми ветвями рода единодушно.

Всеволод Иоаннович сначала был последователем Кирилла Владимировича и его сына Владимира Кирилловича и до Великой Отечественной войны представлял их в Великобритании. От Владимира Кирилловича Всеволод трижды получал титулы для каждой своей жены, но в 1969 году присоединился к князьям императорской крови Роману Петровичу и Андрею Александровичу и как единственный мужской представитель второй ветви Романовых подписал обращение, направленное против деятельности князя Владимира Кирилловича.

Литература

1. Гавриил Константинович, Вел. кн. В Мраморном дворце. — СПб., 1993.
2. Григорян В. Г. Биографический справочник. — М.: АСТ: Астрель: Хранитель, 2007. — ISBN 5-17-038050-x
3. Думин С. В. Романовы. Императорский дом в изгнании. — М.: Захаров-АСТ, 1998.
4. Пчелов Е. В. Романовы. История династии. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2004. — ISBN 5-224-01678-9

Ссылки

• [pages.prodigy.net/ptheroff/gotha/russia.html На сайте Gotha (на англ.)]

Отрывок, характеризующий Романов, Всеволод Иоаннович

– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.