Рудольф IV (герцог Австрии)

Рудольф IV Великодушный Rudolf IV<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Рудольф IV в короне эрцгерцога. Первый в Западной Европе портрет в три четверти</td></tr>
Герцог Австрии
20 июля 1358 — 27 июля 1365
Предшественник:	Альбрехт II
Преемник:	Альбрехт III
герцог Штирии
20 июля 1358 — 27 июля 1365
Предшественник:	Альбрехт II
Преемник:	Альбрехт III
герцог Каринтии
20 июля 1358 — 27 июля 1365
Предшественник:	Альбрехт II
Преемник:	Альбрехт III
граф Тироля
1363 — 27 июля 1365
Предшественник:	Мейнхард III
Преемник:	Альбрехт III
Рождение:	1 января 1339(1339-01-01) Вена
Смерть:	27 июля 1365(1365-07-27) (26 лет) Милан
Место погребения:	собор Святого Стефана, Вена
Род:	Габсбурги
Отец:	Альбрехт II
Мать:	Иоганна Пфирт
Супруга:	Екатерина Люксембургская

Рудольф IV (нем. Rudolf IV.; 1 ноября 1339, Вена — 27 июля 1365, Милан) — герцог Австрии, Штирии и Каринтии с 1358 года, граф Тироля c 1363 года, из династии Габсбургов. Первый австрийский монарх, принявший титул эрцгерцога. Непродолжительное правление Рудольфа IV имело большое значение для развития австрийской государственности.

Молодые годы

Рудольф IV был старшим сыном Альбрехта II Мудрого, герцога Австрии, и Иоганны Пфирт. Он был первым правителем династии Габсбургов, рождённым в Австрии и считавшим Австрию, а не родовые владения дома в Швейцарии и Швабии, своей родиной, что в значительной степени способствовало росту популярности герцога и расширению социальной опоры герцогской власти в стране. Рудольф IV унаследовал престол Австрии после смерти своего отца в 1358 году и, хотя формально считался лишь одним из соправителей, фактически единовластно управлял государством, поскольку его братья были ещё детьми.

Privilegium Maius

Правление Рудольфа IV в Австрии было непродолжительным, однако существенно важным для развития австрийской государственности и укрепления позиций государства на международной арене. Центральным моментом политики Рудольфа была борьба за повышение статуса Австрии и её независимость от Священной Римской империи. С самого начала правления герцога отношения Австрии и императора резко осложнились. В 1356 году Карл IV издал знаменитую «Золотую буллу», ограничивающую право избрания императора коллегией семи курфюрстов и превращающую Германию в олигархическое союзное государство. Австрия, равно как и Бавария, не была включена в число курфюршеств. В ответ Рудольф IV в 1358 году опубликовал так называемый «Privilegium Maius», сборник указов предшествующих императоров, предоставляющих особые права Австрии и её монархам и делающих Австрийское государство фактически независимым от империи.

В частности, согласно «Privilegium Maius», австрийские монархи получали титул эрцгерцога, ставящий их в феодальной иерархии сразу за королями и курфюрстами и выше остальных князей Германии. Кроме того заявлялось, что единственным обязательством австрийских правителей по отношению к императору было выставление военного контингента количеством в 12 человек в случае войны с Венгрией, а любое вмешательство императора в политику герцога было незаконным. Австрийский монарх узурпировал также верховную судебную власть в своих владениях. Все земли Габсбургов были объявлены нераздельным доменом, передающимся как по мужской, так и по женской линии.

Документы «Privilegium Maius» были фальшивыми, что установил ещё Петрарка, получив копии документов от Карла IV, однако их появление отражало характер взглядов Рудольфа IV и его стремление утвердить самостоятельность Австрии.

Конфликт с императором

Обнародование «Privilegium Majus» вызвало крайне враждебную реакцию императора Карла IV. Он отказался признать подлинность документов, лишил Рудольфа IV прав имперского викария в Эльзасе и титула герцога Швабии, а также поддержал выступления швейцарцев против Габсбургов. Императору удалось заставить Рудольфа IV отказаться от использования титула эрцгерцога, однако Карлу IV пришлось во избежание вооружённого конфликта устраниться от всякого вмешательства во внутренние дела Австрии. В результате Рудольф стал проводить полностью независимую политику в своих землях.

Отношения Австрии и императора нормализовались лишь к концу правления Рудольфа IV, что позволило в 1364 году подписать договор о взаимном наследовании между Габсбургами и Люксембургской династией.

Усиление центральной власти

Главной особенностью внутренней политики Рудольфа IV стала её решительная направленность на усиление герцогской власти и создание нового, централизованного государственного аппарата. Рудольф добился перевода имперских ленов на территории Австрии в непосредственное подчинение герцогу. Имперские князья, имеющие владения в Австрии, признали право герцогского суда над ними. Более того, захватив патриарха Аквилеи, Рудольф IV вынудил его отказаться от земельных владений патриархата в Штирии, Каринтии и Крайне.

При Рудольфе IV феодально-сословная административная система, основанная на замещении государственных должностей министериалами, получавшими за службу земельные лены, начала вытесняться бюрократической системой оплачиваемых из казны чиновников. Герцог также создавал широкую опору центральной власти среди городов, купечества и мелких землевладельцев, активно поощряя развитие ремесла и торговли и поддерживая колонизацию земель (новые поселенцы освобождались от налогов на три года). Была отменена часть налоговых привилегий крупной аристократии и ограничено право мёртвой руки церкви.

В 1364 году, желая воспрепятствовать возможному разделу австрийских владений, Рудольф IV подписал договор со своими младшими братьями о том, что Австрийская монархия останется нераздельной и будет передаваться по наследству сразу всем детям монарха, причём старший лишь будет считаться регентом. Это положение вошло в историю государственного права Австрии как Рудольфово правило (нем. Rudolfinische Hausordnung), однако было нарушено уже наследниками Рудольфа IV.

Развитие образования и культуры

Правление Рудольфа IV имело большое значение для развития образования и культуры в Австрии. В 1365 году он основал Венский университет, ставший вскоре одним из крупнейших учебных заведений Центральной Европы и являющийся старейшим в немецкоязычных странах (хотя учреждение факультета теологии, наиболее важного в то время, задержалось ещё на двадцать лет).

При Рудольфе IV был перестроен и приобрёл свой нынешний архитектурный облик собор Святого Стефана в Вене, который теперь мог составить конкуренцию собору Святого Вита в имперской столице — Праге. Герцог всячески заботился об украшении Вены и поощрял городское строительство, снижая налоги и способствуя установлению выгодных условий для получения ссуд. Покровитель культуры и образования, Рудольф IV по своим склонностям и образу жизни больше напоминал князей итальянского Возрождения, нежели средневекового германского феодала.

Присоединение Тироля

В 1363 году графиня Тирольская Маргарита Маульташ, уступая требованиям Рудольфа IV, отреклась в его пользу от престола и передала ему своё тирольское графство. Попытки баварского герцога воспрепятствовать установлению власти Габсбургов в Тироле провалились: в том же году австрийские войска отразили баварское вторжение, а в 1364 году Бавария отказалась от притязаний на наследство Маргариты, удовлетворившись крупной денежной компенсацией. Тироль был навсегда закреплён за Австрией.

Брак

В 1356 году Рудольф IV женился на Екатерине Люксембургской (1342—1395), дочери Карла IV, императора Священной Римской империи. Детей Рудольф IV не имел.

Кончина и захоронение

В июле 1365 года Рудольф IV в возрасте двадцати шести лет неожиданно скончался от чумы в Милане, не оставив потомства. Ему наследовали его младшие братья Леопольд III и Альбрехт III.

Первоначально Рудольф IV был захоронен в церкви Св. Джиованни в Конче, но затем его прах был перенесён в собор Святого Стефана в Вене и помещён в герцогскую усыпальницу, которую Рудольф приказал построить ещё при жизни. Сегодня в склепе покоятся останки семидесяти двух представителей дома Габсбургов.

Также в соответствии с приказом Рудольфа перед алтарём собора был сооружён мраморный кенотаф в память о нём и его супруге. Впоследствии этот памятник был перенесён в северный придел собора. Кенотаф украшают надписи, зашифрованные «халдейским алфавитом» (Alphabetum Kaldeorum) — шифром, в изобретении которого подозревают самого Рудольфа. Надписи гласят: «Здесь покоится Рудольф, милостью Божией герцог и основатель» и «Бог Всемогущий и великий Господь наш Иисус Христос, пастырь».

Литература

• Baum, Wilhelm: Rudolf IV. der Stifter. Seine Welt und seine Zeit. Graz: Verlag Styria, 1996, ISBN 3-222-12422-1.
• Huber, Alfons: Geschichte des Herzogs Rudolf IV. Von Österreich. Wagnerische Universitäts-Buchhandlung, 1865.
• Воцелка, К. История Австрии — М.:Весь Мир, 2007, 504стр, ISBN 978-5-7777-0333-0
• Митрофанов, П. История Австрии с древнейших времён до 1792 г. — М., 2003
• Пристер, Е. Краткая история Австрии. — М., 1952
• Шимов, Я. Австро-Венгерская империя. — М., 2003

Предшественник Альбрехт II	герцог Австрии, Штирии и Каринтии 1358—1365	Преемники Альбрехт III Леопольд III
Предшественник Маргарита	граф Тироля 1363—1365

Отрывок, характеризующий Рудольф IV (герцог Австрии)

– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.