Самохин, Иван Климентьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иван Самохин
Дата рождения

18 декабря 1900(1900-12-18)

Место рождения

шахта № 21 Акционерного общества Ауэрбаха и К° Бахмутский уезд Екатеринославская губерния, Российская империя [1]

Дата смерти

5 марта 1987(1987-03-05) (86 лет)

Место смерти

пос. Монино (Московская область), РСФСР, СССР

Принадлежность

Российская империя Российская империя
РСФСР РСФСР
СССР СССР

Род войск

ВВС СССР

Годы службы

19171955

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

7-я смешанная авиационная дивизия
ВВС 34-й армии
215-я смешанная авиационная дивизия

Сражения/войны

Гражданская война в России,
Польский поход РККА,
Советско-финская война (1939—1940),
Великая Отечественная война

Награды и премии

Иностранных государств:

Иван Климентьевич Самохин (18 декабря 19005 марта 1987) — советский военачальник, генерал-лейтенант авиации (01.03.1946).





Начало биографии

Родился 18 декабря 1900 года шахта № 21 Акционерного общества Ауэрбаха и К°, Бахмутский уезд Екатеринославской губернии, Российская империя, ныне, Горловка, Донецкая область. Русский.

До революции Самохин работал на шахтах Акционерного общества Ауэрбаха в Екатеринославской губернии молотобойцем подручным слесаря на шахте № 21, Екатеринославской снаряжательной мастерской, рабочим в механической мастерской химического завода Бельчийского.

Военная служба

Гражданская война

С июля 1917 года состоял рядовым бойцом в боевой дружине при шахте № 21. В декабре 1917 года Самохин вступил в красногвардейский отряд. Красногвардейцем и командиром отделения отряда участвовал в боях с казачьими грядами генерала А. М. Каледина в районе Никитовка, Дебальцево, Таганрог, Рсстов-на-Дону, Новочеркасск. В марте 1918 года с отрядом выступил на подавление контрреволюционного восстания белоказаков К. К. Мамонтова в районе Нижне- и Верхне-Чирская. Затем с ним действовал в районах Котельниково, станиц Верхне-Курмоярская, Баклановская, Потемкинская, Абганерово. По формировании регулярной Красной армии в том месяце с отрядом влился во 2-й социалистический рабоче-крестьянский полк и был назначен в нем начальником конной разведки. В его составе сражался с частями генерала П. Н. Краснова под Царицыном. С июля 1918 года Самохин служил телефонистом в 336-м стрелковом полку 37-й стрелковой дивизии, во 2-й пехотной бригаде и 6-м казачье-крестьянском полку, затем в 14-м и 9-м военно-полевых строительствах. До конца войны воевал с ними в 10-й армии на Южном фронте. В 1920 году Самохин вступил в ВКП(б).

Межвоенный период

После войны с февраля 1922 года Самохин проходил службу в должности помощника военкома эскадрона в отдельном кавалерийском полку 3-й Казанской стрелковой дивизии. С декабря 1923 г. проходил службу в должностях военкома эскадрона 17-го кавалерийского полка 3-й кавалерийской Бессарабской дивизии, военкома батареи 3-го конноартиллерийского дивизиона, военкома эскадрона 14-го кавалерийского полка. С октября 1926 года был политруком эскадрона и начальником клуба в 15-м кавалерийском полку. С августа 1928 года проходил обучение сначала в Военно-политической академии РККА им. Н. Г. Толмачева, а с сентября 1929 года — в Военной академии РККА им. М. В. Фрунзе. По окончании последней в мае 1932 г. назначен начальником штаба 30-й армейской разведывательной авиаэскадрильи. В августе 1934 года командирован в 1-ю военную школу летчиков им. А. Ф. Мясникова в пгт Кача. В декабре окончил её и служил затем начальником штаба 13-й отдельной армейской разведывательной авиаэскадрильи. В апреле 1935 года переведен командиром и военкомом 81-го отдельного авиаотряда, с марта 1937 года исполнял должность командира и военкома 3-го отдельного авиаотряда.

Указом Президиума Верховного Совета СССР СССР от 22 февраля 1938 года - за активное участие в Гражданской войне и в честь 20-летия РККА майор Самохин был награждён орденом Красного Знамени и медалью «XX лет РККА».

С февраля 1938 года командовал 14-й отдельной армейской авиаэскадрильей. С реорганизацией ВВС и формированием авиаполков весной вступил в командование 3-й тяжелой эскадрильей 3-го авиаполка.

В июле 1938 года майор Самохин был арестован органами НКВД и находился под следствием. В марте 1939 года освобожден, восстановлен в кадрах РККА.

В августе 1939 года назначен помощником командира 31-го скоростного бомбардировочного авиаполка. Участвовал с ним в походе Красной армии в Западную Белоруссию (1939), в Советско-финляндской войне 1939-1940 гг.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 апреля 1940 года - за боевые отличия он был награждён орденом Ленина.

В апреле 1940 года полковник Самохин назначается командиром 61-го штурмового авиаполка (с июля — в составе ВВС ПрибОВО). С ноября 1940 г. исполнял должность начальника отдела боевой подготовки Управления ВВС округа.

Великая Отечественная война

В начале Великой Отечественной войны в той же должности на Северо-Западном фронте. С началом боевых действий в отсутствие командующего и начальника штаба ВВС округа, в условиях потери связи с войсками принял на себя руководство боевой деятельностью частей ВВС округа. Ему удалось сохранить и отвести авиачасти в район Псков — Полоцк.

29 июля 1941 года полковник Самохин был назначен заместителем командира 7-й смешанной авиационной дивизии. В кратчайший срок собрал летный состав дивизии и организовал переподготовку его на новой материальной части. Затем в августе он переведен командиром 7-й смешанной авиадивизии. Её части поддерживали войска фронта в оборонительных боях за города Старая Русса и Великие Луки, затем вели боевые действия в районах Валдай, Осташков, Торжок. С переходом войск Красной армии в общее контрнаступление дивизия перешла в состав 4-й ударной армии. Позже полковник Самохин вступил в должность зам. командующего ВВС этой армии. В составе войск Северо-Западного, а с 22 января 1942 года — Калининского фронтов армия участвовала в оборонительных боях в районе озер Велье и Селигер, в январе — феврале 1942 года — в Торопецко-Холмской наступательной операции.

В феврале 1942 года - Самохин переведен на должность командующего ВВС 34-й армии Северо-Западного фронта. В апреле 1942 года -по заданию Ставки ВГК организовал полеты самолетов к окруженным войскам в районе Вязьмы, Дорогобужа, Спас-Деменск.

С реорганизацией ВВС и формирование воздушных армий назначен заместителем командующего 1-й воздушной армией. Проделал большую работу по формированию авиадивизии. С 12 мая 1942 года командовал 215-й смешанной авиадивизией, переформированной 22 июня того же года в 215-ю истребительную авиационная дивизию. Дивизия входила в состав 1-й воздушной армии и поддерживала войска Западного фронта в ходе боев на юхновском, гжатском и ржевском направлениях.

С ноября 1942 года полковник Самохин вступил в должность заместителя командующего 16-й воздушной армией и участвовал с ней в Сталинградской битве. По её завершении в феврале 1943 года перебазировался с армией в район Курской дуги в состав Центрального фронта.

17 марта 1943 года Самохину присвоено воинское звание генерал-майор авиации.

В мае 1943 года назначается заместителем командующего 8-й воздушной армии и воевал с ней до конца войны. Её войска в составе Южного фронта принимают участие в освобождении Донбасса, Мелитополя и южной части Левобережной Украины, в ликвидации никопольской к группировки противника. В начале 1944 года армия обеспечивала перегруппировку и сосредоточение войск фронта у Сиваша и Перекопа, весной поддерживала войска в ходе Крымской наступательной oперации, при форсировании Сиваша и прорыве вражеской обороны на Перекопе, наступлении в глубь Крымского полуостров и освобождении Севастополя. По завершении боевых действий в Крыму армия в мае выведена в резерв Ставки ВГК. Затем в июле — августе 1944 года её соединения и части в составе 1-го Украинского фронта участвовали в Львовско-Сандомирской наступательной операции. Войдя вновь состав 4-го Украинского фронта, армия поддерживала его войска до конца войны. Участвовала в преодолении Карпат освобождении Закарпатской Украины, Чехословакии и южных районов Польши, в Моравска-Остравской и Пражской наступательных операциях.

После войны

Генерал-майор авиации Самохин продолжал служить в 8-й воздушной армии в прежней должности, декабря 1945 года исполнял должность начальника штаба армии.

В июне 1946 года назначен заместителем командующего 2-й воздушной армией.

1 марта 1946 года Самохину присвоено воинское звание генерал-лейтенант авиации

С ноября 1946 года переведен начальником курсов усовершенствования Краснознаменной Военно-воздушной академии, с сентября 1948 года был заместителем начальника академии.

14 марта 1955 года уволен отставку по болезни.

Проживал в пгт Монино Щёлковского района Московской области.

Умер 5 марта 1987 года. Похоронен на Монинском мемориальном военном кладбище в посёлке Монино Московской области.

Награды

СССР
Приказы (благодарности) Верховного Главнокомандующего, в которых отмечен И.К.Самохин.[2]
  • За овладение важным хозяйственно-политическим центром и областным городом Украины Львов – крупным железнодорожным узлом и стратегически важным опорным пунктом обороны немцев, прикрывающим пути к южным районам Польши. 27 июля 1944 года № 154
  • За овладение городом и крепостью Перемышль и городом Ярослав – важными узлами коммуникаций и мощными опорными пунктами обороны немцев, прикрывающими пути на Краков.28 июля 1944 года № 156
  • За овладение крупным промышленным центром и областным городом Украины Дрогобыч – важным узлом коммуникаций и опорным пунктом обороны противника, прикрывающим подступы к перевалам через Карпаты. 6 августа 1944 года № 163
  • За овладение городом Борислав – крупным центром нефтедобывающей промышленности Западной Украины. 7 августа 1944 года № 165.

Других государств:

Память

Напишите отзыв о статье "Самохин, Иван Климентьевич"

Примечания

  1. Ныне Горловка
  2. [grachev62.narod.ru/stalin/orders/content.htm Приказы Верховного Главнокомандующего в период Великой Отечественной войны Советского Союза. Сборник. М., Воениздат, 1975.]

Ссылки

  • [www.podvignaroda.mil.ru Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»]

Литература

  • Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комдивы. Военный биографический словарь / В. П. Горемыкин. — М.: Кучково поле, 2014. — Т. 2. — С. 795-797. — 1000 экз. — ISBN 978-5-9950-0341-0.

Отрывок, характеризующий Самохин, Иван Климентьевич

Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.