Свинчатковые
Поделись знанием:
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.
К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
| Свинчатковые | |||||||||||||||
 Plumbago zeylanica, цветок крупным планом | |||||||||||||||
| Научная классификация | |||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
|
промежуточные ранги
| |||||||||||||||
| Международное научное название | |||||||||||||||
|
Plumbaginaceae Juss. (1789), nom. cons. | |||||||||||||||
| Типовой род | |||||||||||||||
| Роды | |||||||||||||||
| |||||||||||||||
Свинча́тковые, или Плюмба́говые (лат. Plumbaginaceae) — семейство двудольных растений. Согласно Системе классификации APG III (2009) семейство входит в состав порядка Гвоздичноцветные.
Общее число родов на 2010 год — 27[2][3], общее число видов — более 800[2].
Содержание
Название
В русскоязычной литературе в качестве названия семейства часто используется слово «свинчатковые», однако в издании «Жизнь растений» сказано следующее:
Семейство плюмбаговых в русской литературе нередко носит название «свинчатковые». Оно появилось из-за неправильного перевода родового названия Plumbago как «свинчатка». Название Plumbago действительно произведено от латинского слова «plumbum», но последнее в этом случае обозначало не «свинец», а название одной из глазных болезней[4].
В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона для этого семейства приводится русское названия «свинцовковые»[5].
Распространение
Плюмбаговые распространены по всему свету, но в наибольшей степени — во внетропической части Северного полушария, особенно в европейском и азиатском Средиземноморье. На территории бывшего СССР — более 130 видов, большей частью в Средней Азии и на Кавказе[6].
| ||||||||||
Свинчатка ушковидная, или Свинчатка ушковая (Plumbago auriculata), в садоводстве больше известная под устаревшим названием Свинчатка капская (Plumbago capensis)
| ||||||||||
Биологическое описание
Представители семейства — многолетние или, намного реже, однолетние травы, а также полукустарнички, полукустарники и кустарники, иногда с лиановидными побегами. Большинство растений — ксерофиты; нередко это галофиты, обитающие на солончаках или морских побережьях, в том числе в мангровых зарослях[7]. Для некоторых степных и пустынных видов родов Кермек (Limonium) и Гониолимон (Goniolimon) характерна форма перекати-поля[4].
Корень у большинства видов многолетний, сильно развит; наземные же части растений полностью или частично на время неблагоприятных периодов года отмирают[4].
Листья очерёдные, простые, без прилистников, обычно цельные[4].
Цветки обоеполые, пятичленные, довольно мелкие. Чашечка сростнолистная, остаётся при плодах. Окраска венчика различна — белая, жёлтая, красная различных оттенков (от розового до пурпурного). Венчик обычно почти раздельнолепестный, с пятью лепестками, суженными к основанию. Тычинок пять, гинецей из пяти плодолистиков. Завязь верхняя. Цветки собраны в колоски, которые, в свою очередь, собраны в сложные соцветия различного типа на концах стеблей[4].
Плоды лизикарпные, обычно плотно окружены чашечкой и опадают вместе с ней. Семена — с крупным прямым зародышем[4].
Использование
Среди представителей семейства имеются дубильные и красильные растения[6].
Некоторые плюмбаговые культивируются как декоративные садовые растения.
Роды
Полный список родов семейства по данным сайта GRIN с указанием некоторых синонимов[8]:
| ||||||||||
| ||||||||||
| ||||||||||
| ||||||||||
- Acantholimon Boiss. — Акантолимон. Более ста видов многолетних трав и полукустарников, распространённых в горных областях восточного Средиземноморья и Азии[9].Многие виды — колючие подушкообразные растения[4].
- Aegialitis R.Br. — Эгиалитис
- Aeoniopsis Rech.f. = Bukiniczia Lincz.
- Afrolimon Lincz. =~ Limonium Mill.
- Armeria Willd. — Армерия. Около 50 видов многолетних трав, распространённых во всех умеренных зонах Северного полушария, а также в Южном полушарии — в Чили и Аргентине вплоть до Огненной Земли[9].
- Bakerolimon Lincz. =~ Limonium Mill.
- Bamiania Lincz.
- Bubania Girard = Limoniastrum Fabr.
- Bukiniczia Lincz.
- Caballeroa Font Quer, nom. inval. = Saharanthus M.B.Crespo & M.D.Lledó
- Cephalorhizum Popov & Korovin — Корнеглав. Несколько видов многолетних трав из Средней Азии[9].
- Ceratolimon M.B.Crespo & M.D.Lledó
- Ceratostigma Bunge — Цератостигма. Большей частью горные виды, распространённые от Восточной Азии до Восточной Африки[4].
- Chaetolimon (Bunge) Lincz. — Хетолимон
- Dictyolimon Rech.f.
- Dyerophytum Kuntze
- Eremolimon Lincz.
- Ghaznianthus Lincz.
- Gladiolimon Mobayen =~ Acantholimon Boiss.
- Goniolimon Boiss. — Гониолимон. Около 20 видов многолетних трав, распространённых в Северной Африке и Азии (до Монголии)[9].
- Ikonnikovia Lincz. — Иконниковия. Монотипный род кустарничков из бассейна реки Или (Китай, Казахстан). Род назван в честь российского (советского) ботаника Николая Петровича Иконникова-Галицкого (1892—1942), исследователя флоры Монголии, в том числе растений семейства Плюмбаговые (особенно рода Limonium)[9].
- Limoniastrum Fabr.
- Limoniopsis Lincz. — Кермековидка. Многолетние травы, встречающиеся на Кавказе и в Восточной Турции[9].
- Limonium Mill. — Кермек. Около 300 видов многолетних трав, встречающихся по всему свету; в наибольшей степени растения этого рода распространены в европейском и азиатском Средиземноморье; многие виды растут на засоленных почвах[9].
- Muellerolimon Lincz.
- Myriolepis (Boiss.) M.D.Lledó et al. = Myriolimon M.D.Lledó et al.
- Myriolimon M.D.Lledó et al.
- Neogontscharovia Lincz. — Неогончаровия
- Plegorhiza Molina = Limonium Mill.
- Plumbagella Spach — Плюмбагелла, или Зубница. Однолетние растения; распространены на территории бывшего СССР, в Монголии и Китае[9].
- Plumbago L. typus — Плюмбаго, или Свинчатка, или Свинцовка. Травянистые растения, полукустарники и кустарники, широко распространённые в Евразии и Африке. Некоторые виды культивируются как декоративные красивоцветущие садовые растения[9].
- Popoviolimon Lincz.
- Psylliostachys (Jaub. & Spach) Nevski — Подорожникоцветник, или Псиллиостахис. Около 10 видов однолетних трав с Ближнего Востока, Кавказа, из Средней Азии[9]
- Saharanthus M.B.Crespo & M.D.Lledó
- Statice L. — Статице = Armeria Willd.
- Vassilczenkoa Lincz.
- Vogelia Lam. = Dyerophytum Kuntze
Напишите отзыв о статье "Свинчатковые"
Примечания
- ↑ Об условности указания класса двудольных в качестве вышестоящего таксона для описываемой в данной статье группы растений см. раздел «Системы APG» статьи «Двудольные».
- ↑ 1 2 По данным сайта APWeb (см. раздел Ссылки).
- ↑ По данным сайта GRIN (см. раздел Ссылки).
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Линчевский И. А. Семейство плюмбаговые… // Жизнь растений (см. раздел Литература).
- ↑ Свинцовка, растение // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907. (Проверено 8 мая 2010)
- ↑ 1 2 Свинчатковые — статья из БСЭ (см. раздел Ссылки).
- ↑ Еленевский А. Г. Семейство плюмбаговые… (см. раздел Литература).
- ↑ [www.ars-grin.gov/cgi-bin/npgs/html/gnlist.pl?895 Полный список родов семейства Plumbaginaceae по данным сайта GRIN] (англ.) (Проверено 9 мая 2010)
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Флора СССР, том 18… (см. раздел Литература).
Литература
- Линчевский И. А. Семейство плюмбаговые (Plumbaginaceae) // Жизнь растений. В 6-ти т. / под ред. А. Л. Тахтаджяна. — М.: Просвещение, 1980. — Т. 5. Ч. 1. Цветковые растения. — С. 385—392. — 430 с. — 300 000 экз.
- Еленевский А. Г. Семейство плюмбаговые, или свинчатковые (Plumbaginaceae) // Ботаника. Систематика высших, или наземных, растений: учеб. для студ. высш. пед. учеб. заведений / А. Г. Еленевский, М. П. Соловьёва, В. Н. Тихомиров. — Изд. 4-е, испр. — М.: Издательский центр «Академия», 2006. — С. 352—354. — 464 с. — 3000 экз. — ISBN 5-7695-2141-4. — УДК 596(075.8)
- Линчевский И. А., Рожкова О. И., Штейнберг Е. И. [herba.msu.ru/shipunov/school/books/flora_sssr1952_18.djvu Свинчатковые — Plumbaginaceae Lindl.] // Флора СССР : в 30 т. / начато при рук. и под гл. ред. В. Л. Комарова. — М.—Л. : Изд-во АН СССР, 1952. — Т. XVIII / ред. тома Б. К. Шишкин, Е. Г. Бобров. — С. 292—474. — 802 с. — 3000 экз.</span>
Ссылки
- Свинчатковые — статья из Большой советской энциклопедии.
- [www.ars-grin.gov/cgi-bin/npgs/html/family.pl?895 Свинчатковые] (англ.): информация на сайте GRIN (Проверено 7 мая 2010)
- [www.mobot.org/MOBOT/Research/APweb/orders/Caryophyllalesweb.htm#Plumbaginaceae Свинчатковые: информация] на сайте APWeb (англ.) (Проверено 8 мая 2010)
- [delta-intkey.com/angio/www/plumbagi.htm Plumbaginaceae на delta-intkey.com]
- [www.topwalks.net/plants/generos/plumbaginaceae_01.htm Plumbaginaceae in Topwalks]
- [www.csdl.tamu.edu/FLORA/cgi/gateway_family?fam=Plumbaginaceae Links at CSDL, Texas]
Отрывок, характеризующий Свинчатковые
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.
К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
