Сиддал, Элизабет
| Элизабет Элеонор Сиддал | |
| Elizabeth Eleanor Siddal | |
 | |
| Автопортрет, 1854 | |
|---|---|
| Имя при рождении: |
Элизабет Элеонор Сиддалл |
| Род деятельности: | |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: |
11 февраля 1862 (32 года) |
| Место смерти: | |
| Отец: |
Чарльз Крук Сиддалл |
| Мать: |
Элизабет Элеонор Эванс-Сиддалл |
| Супруг: | |
Элизабе́т Элеоно́р Сиддал (англ. Elizabeth Eleanor Siddal, 25 июля 1829, Лондон, Великобритания — 11 февраля 1862, Лондон, Великобритания), урождённая Сиддалл (англ. Siddall) — британская натурщица, поэтесса и живописец. Оказала большое влияние на Братство прерафаэлитов. Изображена практически на всех ранних женских портретах Данте Габриэля Россети, также позировала Уолтеру Хоуэллу Девереллу, Уильяму Холману Ханту и Джону Эверетту Милле. В частности, изображена на картине «Офелия» (1852).
Содержание
Биография
Родилась 25 июля 1829 года в многодетной семье рабочего из Шеффилда. С раннего детства она помогала матери и сёстрам в пошиве дешевых платьев. С восемнадцати лет работала модисткой в шляпном магазине в лондонском районе Ковент-Гарден. Здесь в 1849 году Элизабет встретил Уолтер Деверелл и через свою мать предложил позировать ему.
Натурщица для прерафаэлитов
Деверелл изобразил Элизабет в образе Виолы в картине по мотивам пьесы Шекспира «Двенадцатая ночь». Бледная и рыжеволосая Элизабет олицетворяла собой в представлении прерафаэлитов тип женщины кватроченто. Она стала настоящей музой для членов братства, отказавшихся от академических условностей и искавших новые образы. Самая известная картина, на которой изображена Элизабет, — это «Офелия» Милле (1852). Для художника, стремившегося к достоверному изображению всех деталей, она позировала в ванне. Дело происходило зимой и, чтобы девушка не замерзала, под ванной Милле разместил лампы, которые подогревали воду. По рассказу У. Россетти однажды лампы погасли, Элизабет простудилась и её отец потребовал от Милле, чтобы тот оплатил услуги врача. Элизабет был прописан лауданум — обычное для того времени лекарственное средство. Этот случай, вероятно, подорвал и без того хрупкое здоровье девушки.
Картина имела успех у критиков и зрителей, Элизабет прославилась. Но она была не только натурщицей: девушка сама рисовала и писала стихи.
Жизнь с Россетти
Данте Габриэль Россетти познакомился с Элизабет в 1852 году в мастерской Милле. Молодые люди полюбили друг друга и поселились в доме на Чэтэм Плейс. Она стала постоянной моделью Россетти. Страсть вдохновила Россетти на воплощение сюжетов из истории Данте и Беатриче: в картинах «Паоло и Франческа да Римини», «Любовь Данте», «Явление Данте Рахили и Леи» женские образы — это Элизабет Сиддал. Он поощрял её литературное творчество и занятия графикой. Стихи Сиддал успеха не имели, но она стала известна как художница. Джон Рёскин назначил Элизабет стипендию за её рисунки. Она, единственная женщина среди художников, участвовала в выставке прерафаэлитов в Рассел-Плейс в 1857 году. Её работы экспонировались на выставке британского искусства в Америке в 1858 году. Вместе с Россетти, Моррисом, Бёрн-Джонсом в 1859 году оформляла для четы Моррисов Красный дом (Red House).
В отношениях Элизабет и Данте не всё было гладко: Россетти, несмотря на свою возвышенную любовь к Сиддал, никак не мог порвать связи с другими женщинами, в том числе с Фанни Корнфорт и Энни Миллер (подругой Ханта).
Болезнь и смерть
Здоровье Элизабет ухудшалось. В начале 1860 года она тяжело заболела и тогда Россетти обещал жениться на ней, как только она поправится. Свадьба состоялась 23 мая 1860 года. В мае 1861 года Элизабет родила мёртвого ребёнка. Сиддал впала в депрессию, начались ссоры с Данте и припадки помешательства. 11 февраля 1862 года она умерла от передозировки лауданума. Неизвестно была ли это случайная ошибка или самоубийство. Россетти глубоко потрясла смерть жены. Всю последующую жизнь он страдал от приступов депрессии, кошмаров и угрызений совести. Облегчение Россетти находил в алкоголе и наркотиках.
В память об Элизабет Россетти написал Beata Beatrix (1864—1870), где представил её в образе Беатриче из «Новой жизни». Со смертью жены связана и последняя его работа на дантовскую тему — «Сон Данте» (1871).
На похоронах Россетти в порыве отчаяния положил в гроб Элизабет рукописи своих стихов и поклялся оставить поэзию. Через несколько лет он решил опубликовать юношеские стихи, чтобы их достать, могилу Сиддал на Хайгетском кладбище вскрыли. Книга стихов вышла в 1870 году. Этот поступок Россетти шокировал его знакомых и друзей.
Работы Элизабет Сиддал
- «Pippa Passes», 1854, 23,4х29,8, Музей Ашмола, Оксфорд
- «Сестра Хелен», акварель, 1854, Музей Ашмола, Оксфорд
- «Сир Галаад в Святыне Чаши Грааля», 1855—1857
- «Леди Лэмен», акварель, 1856, Галерея Тейт, Лондон
- «Клерк Саундерс», акварель, гуашь, 1857, Художественный музей Фицуильям, Кембридж
Напишите отзыв о статье "Сиддал, Элизабет"
Литература
- Кар, Лоранс де. Прерафаэлиты: Модернизм по-английски / Перевод Ю. Эйделькинд. — М..: АСТ, 2002. — ISBN 5-17-008099-9
Ссылки
- [rpo.library.utoronto.ca/poet/401.html Избранная поэзия Элизабет Сиддалl] (англ.)
- [www.liverpoolmuseums.org.uk/walker/exhibitions/rossetti/works/siddal.asp Портреты Элизабет Сиддал] (англ.)
- [www.lizziesiddal.com LizzieSiddal.com] — сайт посвященный жизни и работам Элизабет Сиддал (англ.)
- [members.tripod.com/preraphs/people/lsiddal.html Работы Элизабет Сиддал (англ.)]
Отрывок, характеризующий Сиддал, Элизабет
– И не думал, полноте, ma tante.– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.
Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
