Собеский, Марк
| Марк Собеский польск. Marek Sobieski<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Марк Собеский</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | ||
| ||
|---|---|---|
| 1639 — 1644 | ||
| Предшественник: | Якуб Собеский | |
| Преемник: | Ян Собеский | |
| ||
| 1644 — 1652 | ||
| Предшественник: | Якуб Собеский | |
| Преемник: | Ян Собеский | |
| Рождение: | 24 мая 1628 Золочев | |
| Смерть: | 3 июня 1652 (24 года) Битва под Батогом | |
| Род: | Собеские | |
| Отец: | Якуб Собеский | |
| Мать: | Софья Теофила Данилович | |
| Супруга: | холост | |
| Дети: | бездетен | |
Марк Собеский (24 мая 1628, Золочев — 3 июня 1652, битва под Батогом) — польский магнат, староста яворовский (1639—1644) и красноставский (1644—1652), ротмистр коронных войск.
Биография
Представитель польского шляхетского рода Собеских герба Янина. Старший сын воеводы русского и каштеляна краковского Якуба Собесского (1590—1646) от второго брака с Софьей Теофилой Данилович (1607—1661). Старший брат Яна III Собеского (1629—1696), короля Речи Посполитой (1674—1696).
Вначале получил домашнее образование. 29 октября 1639 года с согласия польского короля Владислава IV Вазы Якуб Собеский передал своему 11-летнему старшему сыну Марку яворовское староство. В 1640 году братья Марк и Ян, получив отцовскую инструкцию, под присмотром Павла Орховского выехали в Краков, где до марта 1643 года учились в коллегии им. Бартоломея Новодворского. В середине 1643 года Марк и Ян Собеские поступили в Краковский университет. 29 апреля 1642 года Марк Собеский от имени своего отца выступал на похоронах епископа краковского Якуба Задзика.
В 1644 году Марк Собеский получил во владение от своего отца красноставское староство, а яворовское староство передал младшему брату Яну. В феврале 1646 года Марк вместе с братом Яном, получив отцовские инструкции, отправился за границу для продолжения обучения. Вахмистром двора молодых Собеских и одновременно автором их дневника был Себастьян Гаварецкий. Через Германию и Нидерланды братья Собеские прибыли в Париж, где учились в университете (июнь 1646 — май 1647 гг.). В дополнению к изучения иностранных языков и гуманитарных наук братья учились верховной езде и фехтованию. Марк и Ян Собеские путешествовали по Франции (май — октябрь 1647) и Англии (октябрь — ноябрь 1647), затем отправились в Нидерланды, где изучали искусство фортификации. В июне 1648 года братья получили тревожное письмо от своей матери, которая призывала их вернуться домой из-за ухудшения обстановки на южных рубежах Речи Посполитой. В конце сентября 1648 года Марк и Ян вернулись из-за границы на родину.
Осенью 1648 года Марк Собеский участвовал в избрании на польский королевский трон Яна II Казимира Вазы. Участвовал в борьбе с восставшими украинскими казаками. Марк и Ян Собеские во главе собственных надворных хоругвей служили под командованием воеводы русского, князя Иеремии Михаила Вишневецкого. Конная рота (100 чел.) Марка Собеского находилась с начала 1649 года в составе польской армии. Он был избран послом на корнационный сейм и участвовал в торжествах по случаю коронации Яна II Казимира. В 1649 году во главе собственной хоругви, которая входила в состав дивизии подчашего коронного Николая Остророга, участвовал в обороне Збаража (июль — август), а также в многочисленных стычках с казаками. 13 июля 1649 года был награждён за отражение казацкого штурма на збаражский замок. Приобрел значительную популярность в армии и поддержку Иеремии Вишневецкого.
Марк Собеский был избран от Русского воеводства послом на сейм в 1649—1650 годах. В 1650 году служил под командованием Иеремии Вишневецкого под Каменцем-Подольским, в сентябре того же года временно заменил его во главе полка. После боёв под Каменцем-Подольским Марк Собеский отвел хоругви на зимние квартиры. В конце 1650 года представлял Русское воеводство на новом сейме. Затем служил под командованием гетмана польного коронного Мартина Калиновского, где командовал казацкой хоругвью. Зимой-весной 1651 года участвовал в военной кампании против украинских казаков, командуя конным полком. Когда польская армия дошла до Бара (24 марта 1651 года) гетман польный коронный Мартин Калиновский расставил полки на квартиры. Полк М. Собеского и полк И. Вишневецкого были расквартированы в Станиславове и соседних деревнях. В апреле Марк Собеский со своим полком двинулся на Каменец-Подольский, чтобы соединиться дивизией Мартина Калиновского. 22 апреля прибыл под Каменец-Подольский, откуда вместе с главными силами польской армии под командованием гетмана великого коронного Николая Потоцкого и двинулся на Гусятин (7 мая). Участвовал в битве с казаками под Копычинцами (12 мая 1651 года). 22 мая прибыл в лагерь польской армии под Сокалем. Две из его хоругвей были включены в состав полка Николая Потоцкого. Отличился в битве с казаками под Берестечком (28-30 июня 1651 года), получив в награду трофейную саблю погибшего перекопского мурзы Тугай-бея. Затем Марк Собеский участвовал в наступлении польско-шляхетской армии вглубь Украины и в битве под Белой Церковью (23 ноября 1651 года), служил под командованием Стефана Чарнецкого и командовал полком Николая Потоцкого. 28 ноября после заключения Белоцерковского мирного договора Марк Собеский был одним из двух заложников, отправленных в лагерь украинского гетмана Богдана Хмельницкого для соблюдения условий перемирия.
Весной 1652 года по распоряжению гетмана польного коронного Мартина Калиновского староста красноставский Марк Собеский участвовал в подавлении казацко-крестьянских бунтов на Брацлавщине. 1 июня 1652 года с двумя хоругвями прибыл в лагерь польской армии под Батогом. 2 июня участвовал в отражении атаки татарской орды на польский обоз. После разгрома польской армии и гибели Мартина Калиновского Марк Собеский попал в татарский плен. 3 июня 1652 года по приказу Богдана Хмельницкого был обезглавлен вместе с другими польскими пленниками. Мать выкупила тело сына и похоронила его в Жолкве.
Напишите отзыв о статье "Собеский, Марк"
Литература
- Paweł Rusiecki, Marek — zapomniany brat króla Jana III Sobieskiego, «Rocznik Lubelski», 2009
Отрывок, характеризующий Собеский, Марк
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»
