Соньер, Франсуа Беранже

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Франсуа Беранже Соньер
François Bérenger Saunière
Титул:

Священник

Период:

01.06.1879 - 28.01.1909

Дата рождения:

11 апреля 1852(1852-04-11)

Место рождения:

Montazels

Дата смерти:

22 января 1917(1917-01-22) (64 года)

Место смерти:

Рен-ле-Шато

Страна:

Франция

Франсуа́ Беранже́ Сонье́р (фр. François Bérenger Saunière, 11 апреля 1852 — 22 января 1917) — французский римско-католический священник из коммуны Рен-ле-Шато департамента Од (1885—1909). Получил известность благодаря различным конспирологическим теориям в которых он является центральной фигурой, связанными со Святым Граалем, сокровищами тамплиеров, различными религиозными документами, якобы компрометирующими современную Христианскую церковь. Многие элементы этих теорий позже использовались в массовой культуре став основой для книги Майкла Бейджента, Ричарда Ли и Генри Линкольна «Святая Кровь и Святой Грааль», а также романа Дэна Браун «Код да Винчи», где в честь священника назван хранитель фондов Лувра Жак Соньер[1].





Биография

Детство

Франсуа Беранже Соньер родился 11 апреля 1852 года в Монтазеле, находящегося в регионе Лангедок, в семье Жозефа Соньера (1823—1906) и его жены Маргариты Юг (Marguerite Hugues); он был старшим из семи детей и имел трех братьев и трех сестер. Его отец занимал должность мэра коммуны, кроме этого работал управляющим мукомольней при замке маркиза де Каземажу, что считалось тогда престижным местом. Маркиз де Каземажу принадлежал к одному из самых древних семейств в регионе, известному своими христианским делам, В их роду насчитывалось немало священников и духовных лиц, что, вероятно, сыграло определенную роль при выборе профессий Беранже и его младшего брата Альфреда. Они поступают в школу Святого Луиса в Лиму (Schule St Louis in Limoux verbrachte), где получают стандартный набор знаний, в том числе они изучают латынь, греческий язык, а также иврит. Беранже, по каким-то причинам, оканчивает школу на год позже своего младшего брата и в 1874 году поступает в семинарию в Каркассоне . После её окончания в июне 1879 он был рукоположен священником. После ряда краткосрочных назначений он начинает свою религиозную карьеру в Alet-le-Bains в качестве викария с оплатой 900 франков в год. Именно такая сумма предоставлялась викариям по закону, регулирующему отношения государства и Церкви.

Священник

По отзывам современников Соньер описывается как строптивый молодой человек, спортивного телосложения с независимыми, порой мятежными взглядами. Как следствие, из-за дисциплинарных инцидентов, а также открытых монархических взглядов, в 1882 году он был переведен на должность учителя в семинарию города Нарбонна. Однако и на этой должности Соньер проработал непродолжительное время и 22 мая 1885 год в возрасте тридцати трех лет у он был назначен приходским священником церкви Святой Марии Магдалины в деревне Рен-ле-Шато, в которой к тому времени проживало не более 300 человек[2]. Само селение располагалось на вершине холма, в 40 километрах от Каркассона. Поначалу Соньер поселился в доме своей служанки Марии Денарно (Marie Dénarnaud), но не смог ужиться с её матерью и через некоторое время переехал в дом, построенный рядом с кладбищем. Сама церковь, возведённая в VIII веке, находилась в ветхом состоянии и требовала ремонта. Примечательно, что её фундамент был заложен в ещё более раннее время — во времена вестготов. Впоследствии, в течение нескольких лет он полностью поменяет облик этой небольшой деревни.

Соньер, как преданный своему делу человек, радушно принимается жителями деревни. Помимо повседневных обязанностей, он не упускает возможности проявить заботу и внимание прихожанам, старается помочь деньгами наиболее нуждающимся. Впрочем, и в должности священника Соньер продолжает пропагандировать монархические взгляды, особенно в период выборов 1885 года, используя для этого свои проповеди. Вследствие чего ему вновь приходится на полгода возвратиться к преподаванию в семинарии. Однако прихожане Рен-ле-Шато, к которым он в своё время проявил заботу и внимания, настояли на возвращении опального молодого викария, и Соньер был восстановлен в своей должности. К этому времени появляются слухи о его неоднозначных отношениях со служанкой Марии Денарно. Сам он обрисовывал их так:

«Уважение, но не дружеские отношения. Никаких разговоров о вопросах его службы. Не должен доверять её возрасту и благочестию. Она не должна входить в спальню, когда он находится в постели, кроме случая болезней …»[3]

Крестьянская восемнадцатилетняя девушка по имени Мари Денарно, до конца останется его товарищем и доверенным лицом.

Реставрация церкви

Местечко Ренн-ле-Шато имеет богатую историю. На юго-востоке, в нескольких километрах, на холме Безю (Безу), находятся развалины средневековой крепости тамплиеров, а в другом направлении, расположены руины фамильной резиденции Бертрана де Бланшфора, четвёртого великого магистра ордена Храма в середине XII века. В этих краях популярны различного рода легенды о трагической и кровавой истории этой местности. В 1891 году Соньер решается на реставрацию деревенской церкви. Он находит поддержку своего друга Анри Буде, служившего кюре в соседнем селении Рен-ле-Бен, а также прихожан, занимает у них немного денег и приступает к работам. В ходе реставрационных работ Соньер находит четыре пергаментных свитка, спрятанных в одной из полых колонн, на котором был расположен алтарный камень[4]. Три документа содержали генеалогические древа: одно, датированное 1243 годом имело печать Бланки Кастильской, второе — от 1608 года печать Франсуа Пьера д’0тпуля (François Pierre d’Hautpoul), третье — от 24 апреля 1695 года содержало печать Анри д’0тпуля (Henri Pierre d’Hautpoul). Четвёртый, двухсторонний документ, датированный 1753 годом, был подписан каноником Жан-Полем де Негр де Фондаржаном. Он содержал отрывки из Нового Завета на латинском языке, а также некие шифрованные записи. В фильме, снятом Би-би-си он представлен следующим образом:

«BERGERE PAS DE TENTATION QUE POUSSIN TENIERS GARDENT LA CLEF PAX DCLXXXI PAR LA CROIX ET CE CHEVAL DE DIEU J’ACHEVE CE DAEMON DE GARDIEN A MIDI POMMES BLEUES»

«Пастушка нет соблазна что Пуссен Тенирс хранят ключ рах 681 крестом и этой лошадью Бога я добиваю этого демона хранителя в полдень синих яблок (фр.).» [5]

Вероятно все эти документы были спрятаны в первые годы начале французской революции предшественником Соньера аббатом Антуаном Бигу.

Соньер, сознавая важность найденный документов, показывает их епископу Каркассона, который в свою очередь направляет его в Париж, оплачивая все расходы. Судя по всему, Беранже Соньер полагал, что в свитках скрывается информация о сокровищах какого-то секретного ордена, и решил её расшифровать. Он, сделав предварительно их копии, отправился к руководителю семинарии в Сен-Сюльписе, аббату Бьелю, специалисту в области лингвистики, тайнописи и палеографии, а также посетил Лувр, где заказал копии трех картин: «Аркадские пастухи» Пуссена, «Искушение святого Антония» кисти Тенирса и портрет папы Целестина V неизвестного художника. Спустя три недели Соньер возвращается в Ренн-ле-Шато и продолжает реставрационные работы.

А начиная с 1896 г. он совершает многочисленные и беспрецедентные траты, которые исчислялись многими миллионами франков. Часть этих денег была направлена на работы по улучшению качества жизни в деревне: строительство дорог, проводку водопровода, нужды церкви и т. д. Другая, немалая часть расходов, была сделана ради роскошной жизни, что совсем не соответствовало облику служителя церкви. Соньер приобретал дорогие ткани, античные предметы и даже возвел огромную виллу Villa Bethania, в которой, к тому же, ему не довелось пожить. Он приобретал участки земли, создавал оранжереи, бассейны, купил клетку для обезьян. Причем все это приобреталось на имя его служанки Марии Денарно, которую местные жители прозвали «Мадонной священника», подозревая что они были больше, чем просто друзья. Предполагается, что все секреты священника были переданы Мари.

Расследование

28 января 1909 года уходит в отставку и становится свободным священником. Происходящие в Ренн-ле-Шато события привлекли внимание нового аббата Каркасона и он решает провести духовное расследование, выдвигая против Соньера ряд обвинений.

Он требует предоставить финансовый отчет по состоянию дел в приходе, на что Соньер заявляет, что средства на реставрацию церкви и другие строительные работы он получил от неких «раскаявшихся грешников», которых он сумел наставить на путь истинный. Немалые средства якобы выделили и влиятельные персоны, среди которых вдова графа Граф де Шамбор, внука Карла X, в пользу которого последний прямой Бурбон отрекся в июле 1830 года, а также эрцгерцог Иоганн Габсбург, родственник императора Франца-Иосифа.

Соньер должен был пройти духовное испытание, однако демонстративно не посетил ни одно совещание. В результате его временно отстраняют от должности, но он подает апелляцию в Ватикан, и тот, неожиданно, сразу же снимает с него выдвинутые обвинения и восстанавливает в прежнем звании. После духовного испытания образ жизни Соньера резко изменился и остаток жизни он провел в бедности, продавая религиозные медали из своей коллекции, а также и мелкие предметы религиозного назначения солдатам, квартировавшихся неподалеку в Campagne-les-Bains[6]. Франсуа Беранже Соньр умер 22 января 1917. В сентябре 2004 тело Соньера было перезахоронено в специальном саркофаге, чтобы защитить его от грабителей[7]. С тех пор, кладбище Рен-ле-Шато закрыто для широкой публики.

Версии

Существуют следующие версии происхождения богатства аббата Соньера:

  • Во время реставрации церкви Ренн-ле-Шато Соньер обнаружил либо сами сокровища вестготов либо документы, указывающие на место где они спрятаны.
  • Обнаруженные документы содержали сведения о потомках Меровингов, имевших право претендовать на корону Франции и он сумел их либо выгодно продать, либо использовать для получения многочисленных даров от влиятельных персон.
  • Богатство Соньера появилось благодаря многочисленным заказам на мессы (каждая из которых стоила один франк) и которые он фактически не проводил.
  • Аббат выиграл очень большую сумму в лотерею, умудрившись при этом не привлечь к себе внимание.

После смерти загадочного священника Мари Денарно сожгла все его личные бумаги, продала «Вифанию» Ноэлю Корбю. При этом она утверждала, что: «Вы ходите по сокровищам, даже не догадываясь об этом!». Она обещала раскрыть их общий с аббатом секрет но так этого и не сделала.

Загадка аббата Соньера в художественной литературе

Тайна аббата Соньера получила широкое распространение в массовой культуре. Создано большое количество художественных произведений, на основе жизни Франсуа Соньера. Наиболее известные произведения:

Напишите отзыв о статье "Соньер, Франсуа Беранже"

Примечания

  1. ↑ Ain, Marissa [www.yalereviewofbooks.com/archive/summer03/review09.shtml.htm Hidden in Plain Sight: A new novel reworks the history of creative genius]. Vol 7 No 2 Spring 2004. Yale Review of Books (2004).
  2. ↑ Annuaire ecclesiastique. P. 282.
  3. ↑ Cited in Corbu & Captier, L’Héritage de l’Abbé Saunière, 1985, p. 71.
  4. ↑ Albert Salamon, D’un coup de pioche dans un pilier du maître-autel, l’abbé Saunière met à jour le trésor de Blanche de Castille («With one blow of the pick-axe in a pillar of the main altar Abbé Saunière uncovered the treasure of Blanche de Castile»), in La Dépêche du Midi 12, 13, 14 January 1956.
  5. ↑ Michael BAIGENT Richard LEIGH & Henry LINCOLN THE HOLY BLOOD AND THE HOLY GRAIL
  6. ↑ [www.renneslechateau.com/anglais/bsauniere.htm Berenger Saunière]. www.renneslechateau.com.
  7. ↑ [quote.bloomberg.com/apps/news?pid=10000085&sid=aIYDKB6k2TBs&refer=europe 'Da Vinci Code' Fans Besiege French Village in Quest (Update3)], Bloomberg (27 October 2004).

Литература

  • De Sede Gerard. L’or de Rennes; Charroux Robert. Tresors du monde. Paris, 1962. P. 247ff.
  • Клод Бумандиль, Жильбер Таппа, (Claude Boumendil, Gilbert Tappa) , Тетради Рен-ле-Шато (Les Cahiers de Rennes-le-Château), Archives — Documents — Études, Number 11 (Éditions Bélisane, 1996). ISBN 2-910730-12-3
  • Клэр Корбю, Антуан Каптье, «Наследство аббата Соньера» (Claire Corbu, Antoine Captier, L’héritage de l’Abbé Saunière) (Nice: Editions Bélisane, 1985). ISBN 2-902296-56-8.
  • Рене Декадеилла «Настоящая история аббата Соньера», (René Descadeillas, Mythologie du trésor de Rennes: histoire véritable de l’abbé Saunière, curé de Rennes-le-Château) (Mémoires de la Société des Arts et des Sciences de Carcassonne, Annees 1971—1972, 4me série, Tome VII, 2me partie; 1974). Facsimile reprint by Savary, Carcassonne, 1988. ISBN 2-9500971-6-2. Facsimile reprint by Éditions Collot, Carcassonne,1991. ISBN 2-903518-08-4
  • Бейджент М., Ли Р., Линкольн Г. Святая Кровь и Святой Грааль. — М.: Изд-во Эксмо, 2005.

Документальные фильмы

Отрывок, характеризующий Соньер, Франсуа Беранже

– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Соньер,_Франсуа_Беранже&oldid=79863568»