Спартак (фильм, 1926)
Поделись знанием:
К:Фильмы 1926 года
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
| Спартак | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях |
Николай Дейнар |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
«Спартак» — советский художественный фильм-драма по одноимённому историческому роману Рафаэлло Джованьоли, в постановке турецкого режиссёра Мухсин-Бея Эртугрула. Автором сценария стал украинский поэт-футурист Гео Шкурупий. Фильм снят на Одесской кинофабрике Всеукраинского фотокиноуправления в 1926 году; премьера состоялась 7 декабря 1926 года в Киеве и 10 января 1928 года в Москве[1]. В съёмках было задействовано свыше 3 тысяч одесситов[2]. Фильм не сохранился.
Описание
Фильм рассказывает о ходе и поражении восстания Спартака в Римской империи. На фоне восстания происходит развитие любовной истории Спартака и Валерии, жены Суллы.[1][3]
О съёмках фильма «Спартак» упоминает Илья Ильф называя фильм «чем-то весьма древнеримским»[4]. Вместе с отдельными мотивами других сочинений Ильфа и Петрова, скандальная история постановки фильма «Спартак» вошла в первоначальный вариант романа «Золотой телёнок»[5]. Юрий Яновский написал о съёмках фильма роман «Мастер корабля» (1928)[2]
В ролях
| Актёр | Роль |
|---|---|
| Дейнар Николай Антонович | Спартак |
| Ляров Матвей Львович | диктатор Рима Сулла |
| Бродская | жена Суллы Валерия |
| Кононенко-Козельский Иван В. | гладиатор Октоман |
| Людвинский Василий | брат Спартака |
| Минин Сергей Артемьевич | гладиатор Арторикс |
| Симонов А. | сенатор Метробий |
| Шклярский С. | сенатор Катилина |
| Осташевский (Асташевский) А. | придворный Граний |
| Савченко Я. | дворецкий Валерий |
| Назарова О. | мать Спартака |
| Мерлатти Осип Дмитриевич | гладиатор Менений |
| Денисов А. | надсмотрщик за рабами |
| Шелестов-Заузе Б. | придворный Виллинг |
| Ракитин Б. | начальник школы гладиаторов |
| Лисевицкая | сестра Спартака Мирция |
| Козенко | полководец Красс |
Съёмочная группа
- Сценаристы: Гео Шкурупий, Михаил Гальперин
- Режиссёр: Эртугрул Мухсин-Бей
- Оператор: Мариус Гольдт
- Художник-постановщик (архитектор): Георгий Байзенгерц
- Композитор: Арам Хачатурян
- Помощники режиссёра: Дмитрий Эрдман, Глеб Затворницкий
- Консультант: Борис Варнеке
Технические данные
Рецензии, оценки
- В записных книжках Ильи Ильфа, среди прочего, есть следующие строки, касающиеся художественного качества картины М. Эртогрула[6]:
|
Легат посмотрел картину «Спартак» и приказал сжечь одесскую кинофабрику, как настоящий римлянин он не выносил халтуры | 
|
Интересные факты
- Музыка, которую Арам Ильич Хачатурян написал для фильма, легла в основу созданного в 1950—1954 годах балета «Спартак».
- В качестве исторического консультанта был приглашен профессор Новороссийского университета, филолог-классик и антиковед Борис Васильевич Варнеке (1874—1944).[8]
- На роль Валерии Мухсин-Бей пригласил не профессиональную актрису, а жену одесского адвоката мадам Бродскую, известную в Одессе своими выдавшимися формами, то есть попросту полнотой, и что по мнению режиссёра должно было отражать типичный образ римской матроны.[8]
Напишите отзыв о статье "Спартак (фильм, 1926)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 403. Спартак. // Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог / Сост. Н. А. Глаголева, М. Х. Зак, А. В. Мачерет, Л. А. Парфенов, П. В. Фионов, О. В. Якубович, под ред. А. В. Мачерета (рук.), Л. А. Парфенова, О. В. Якубовича и М. Х. Зак. — М.: Государственное издательство «Искусство», 1961. — Т. I. Немые фильмы (1918—1957). — С. 168—169. — 529 с. — 3000 экз.
- ↑ 1 2 Richardson Tanya. [books.google.ru/books?id=BmXmyel_q6EC&lpg=PP1&hl=ru&pg=PA237#v=onepage&q&f=false Between Cosmopolitan and Provincial: Spaces of History and the Place of Odes(s)a] // [books.google.com/books?id=BmXmyel_q6EC&lpg=PP1&hl=ru&pg=PP1#v=onepage&q&f=false Kaleidoscopic Odessa: history and place in contemporary Ukraine]. — Toronto [Ont.]: University of Toronto Press Incorporated, 2008. — P. 237. — XI, [3], 280 p. — (Anthropological horizons, T. 35). — ISBN 0-8020-9563-1, ISBN 978-0-8020-9563-3, ISBN 0-8020-9837-1, ISBN 978-0-8020-9837-5, ISBN 1-4426-8843-2, ISBN 978-1-4426-8843-8.
- ↑ Каплер А. Я. [libes.ru/126798.html#TOC_idp6002864 Одесса-Мама.] // «Я» И «МЫ». Взлеты И Падения Рыцаря Искусства / Предисл., сост. и подгот. текста Ю. В. Друниной. — М.: Книга, 1990. — С. 55. — 304 с. — (Время и судьбы). — 100 000 экз. — ISBN 5-212-00361-X, ISBN 978-5-212-00361-2.
- ↑ Илья Ильф. Путешествие в Одессу: Илья Ильф в Одессе. 1897—1922 / Сост. А. И. Ильф. — Одесса: ЗАО «Пласке», 2004. — С. 301. — 368 с. — 2000 экз. — ISBN 9-6695-6166-3, ISBN 978-9-6695-6166-4.
- ↑ Янгиров Р. М. Илья Ильф о кино (вступительная статья и публикация текстов писателя о кино) (рус.) // Киноведческие записки : журнал / Всесоюзный научно-исследовательский институт киноискусства Госкино СССР; под ред. А. С. Трошина. — М.: ВНИИ киноискусства Госкино СССР, 1989. — № 5. — С. 123. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0235-8212&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0235-8212].
- ↑ Рассказы о музее: Сборник очерков / Одесский литературный музей / Под ред.: Л. Капишевской; редкол.: Т. Липтуга, Е. Каракина, Л. Мельниченко, Г. Семыкина, Е. Яворская. — Одесса: Пласке, 2002. — С. 62. — 200 с. — 1000 экз. — ISBN 966-95616-5-5.
- ↑ Илья Ильф. Записные книжки, 1925—1937 / Под ред. Л. И. Левина, сост. М. Н. Ильф-Файнзильберг и Г. Н. Мунблит, предисл. Е. П. Петрова. — 2 изд.. — М.: Советский писатель, 1957. — С. 156. — 216 с. — 75 000 экз.
- ↑ 1 2 Каплер А. Я. [libes.ru/126798.html#TOC_idp6002864 Одесса-Мама.] // «Я» И «МЫ». Взлеты И Падения Рыцаря Искусства / Предисл., сост. и подгот. текста Ю. В. Друниной. — М.: Книга, 1990. — С. 55—56. — 304 с. — (Время и судьбы). — 100 000 экз. — ISBN 5-212-00361-X, ISBN 978-5-212-00361-2.
Библиография
- «Спартак» // Кіно: журнал. — 1926. — № 9, лип. — С. 12—13 : фотогр. — (Кіно-трибуна). — На фотогр. кадри з кф. — Без підпису. : [про фільм Одес. кіноф-ки «Спартак» за сцен. Ґ. Шкурупія та М. Гальперіна на основі твору Р. Джованьолі, який ставить «молодий реж.-реформатор» Е. Мухсін-бей]
- «Спартак» // Кіно: журнал. — 1926. — № 10, серп. — С. 20. : [реж. Е. Мухсін-Бей, оператор М. Гольдт]
- Спартак // Кіно: журнал. — 1926. — № 11, жовт. — С. 1-а с. обкл., 1, 8—9. — Арт. М. Ляров : [кадри з худож. фільму]
- // Правда: газета. — 10 ноября 1926
- // Кино-фронт. — М., 1926. — № 4—5
- // Жизнь искусства: журнал. — Л., 1928. — № 6
- Вишневский В. Е. // Правда: газета. — 10 февраля 1928. — № 35. — С. 6
- // Известия: газета. — 20 января 1928
- // Рабочий и театр: журнал. — Л., 1928. — № 5.
- Френкель Л. Kino-опери // Кіно: журнал. — 1929. — № 1 (49), січ. — С. 8 : фотогр. — На фотогр. кадри з фільмів ВУФКУ «Спартак», «Тамілла», «Примхи Катерини ІІ»: [про «надмірну красивість», зайву екзотику в іст. кф] / Л. Френкель]
- Ремез Г. Боротьба за фільм // Кіно: журнал. — 1932. — № 19/20 [127/1—8]. — С. 3—5 : [огляд кф, вироблених в Україні з початку ХХ ст., та їх оцінка з марксист.-ленін. позицій: кф нац.-романт. спрямування — «Тарас Трясило», «Тарас Шевченко», «нацдемівські» — «Микола Джеря», «Василина», «Борислав сміється», «Навздогін за долею»; про активізацію буржуаз. елементів у кф: «За стіною», «Ордер на арешт», «5 наречених», «Бенефіс кловна Жоржа», ерот. кф А. Кордюма та Б. Глаголіна «Кіра Кіраліна»; високо-майстерні, але з натиском буржуаз. елементів: «Темне царство», «Сорочинський ярмарок», «Спартак», «Тамілла»; позит. оцінка кф «Земля», «Арсенал», «Звенигора», «Одинадцятий», «Два дні», «Нічний візник», «Джальма»; негативно про кф Г. Стабового, І. Кавалерідзе «Злива» та «Перекоп»; крит. кф «Штурмові ночі», в якому є «ознаки нерозуміння завдань реконструктивного періоду»] / Г. Ремез]
Ссылки
|
Это заготовка статьи о советском кинофильме. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Спартак (фильм, 1926)
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
