Сухотин, Алексей Михайлович

Алексей Сухотин
Дата рождения:	7 (19) ноября 1888(1888-11-19)
Место рождения:	Тульская губерния
Дата смерти:	21 февраля 1942(1942-02-21) (53 года)
Место смерти:	Ульяновск
Страна:	СССР
Научная сфера:	лингвистика
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Московский институт востоковедения
Научный руководитель:	Н. Ф. Яковлев
Известные ученики:	М. В. Панов

Алексей Михайлович Сухоти́н (7 (19) ноября 1888, усадьба Кочеты Тульской губернии, ныне Залегощенский район Орловской области — 21 февраля 1942, Ульяновск) — российский лингвист и переводчик.

Из дворянского рода Сухотиных. Пасынок дочери Л. Н. Толстого Татьяны Сухотиной-Толстой, в детстве и юности много бывал в Ясной Поляне и общался с Толстым.

В 1911 окончил Александровский лицей, поступил в МИД, работал в центральном аппарате министерства, в дипломатических представительствах России в Черногории, Франции, Италии. После Октябрьской революции вернулся в Россию, жил в Туле, работал в советских учреждениях. В 1921 переехал в Москву, работал заведующим подотделом обработки прессы отдела печати НКИД (в его обязанности входило готовить обзоры иностранной печати). В 1922 поступил в Московский институт востоковедения. В феврале 1923 уволился из НКИД, зарабатывал переводами.

В 1925 окончил институт по специальности «язык урду», изучил также арабский и бенгальский языки. Преподавал там же урду до 1928, написал статьи о бенгальском языке и бенгальской литературе для «Литературной энциклопедии». В 1926 поступил в аспирантуру РАНИОН по специальности «лингвистика» (научный руководитель Н. Ф. Яковлев), окончив её в 1929. Затем научный сотрудник и секретарь Лингвистической комиссии Коммунистического университета трудящихся Востока, ответственный секретарь серии сборников ВЦКНА «Культура и письменность Востока».

В 1931—1933 старший научный сотрудник НИЯЗа. Познакомился там с группой молодых лингвистов (П. С. Кузнецов, Р. И. Аванесов, В. Н. Сидоров, А. А. Реформатский), вместе с которыми основал Московскую фонологическую школу.

С 1933 профессор кафедры русского языка в Московском городском педагогическом институте.

Входил в состав Орфографической комиссии АН СССР. Вместе со своим учителем Н. Ф. Яковлевым занимался проблемами разработки новых национальных письменностей. Впервые применил термин «практическая транскрипция» в статье «Передача иностранных географических названий» в книге «Вопросы географии и картографии» (М., 1935).

Автор ряда трудов по общему, славянскому, индоиранскому и тюркскому языкознанию. По предложению Р. О. Шор перевёл на русский язык «Курс общей лингвистики» Фердинанда де Соссюра (1933) и книгу Эдварда Сепира «Язык». Переработал и отредактировал перевод Д. Н. Кудрявского книги А. Мейе «Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков».

В октябре 1941 во время паники покинул Москву и оказался в Кирове, где получил путёвку в Ульяновский пединститут. Умер от инсульта по дороге на лекцию.

Литература

• Алпатов В. М. Москва лингвистическая / Научный совет Российской Академии наук по изучению и охране культурного и природного наследия. — М.: Изд-во Института иностранных языков, 2001. — С. 54 - 58. — 104 с. — (Природное и культурное наследие Москвы). — 500 экз. — ISBN 5-88966-028-4.

Ссылки

• [rus.1september.ru/articlef.php?ID=200401508 М. В. Панов. Московская лингвистическая школа. Учителя]: Лекция № 4. А. М. Сухотин

Отрывок, характеризующий Сухотин, Алексей Михайлович

На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.