Театр музыкальной драмы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Театр музыкальной драмы — оперный театр в Санкт-Петербурге начала XX века.



История

Открыт 11 (24) декабря 1912 года в помещении Большого зала консерватории. Основатель и художественный руководитель — И. М. Лапицкий выступал за реформы в оперном деле, стремился к реалистическому воплощению музыкальных произведений. Он убедил в финансовом успехе своего предприятия одного из владельцев завода «Треугольник» — Людвига Нейшеллера, который выдал ссуду на 25 лет на реконструкцию здания консерватории специально под размещение в ней создаваемого театра музыкальной драмы[1].

С первых месяцев работы театр привлёк внимание новизной постановок и яркой драматической игрой молодых оперных артистов. Здесь начинали выступление многие артисты, впоследствии с успехом выступавшие на других сценах, в том числе: Л. А. Андреева-Дельмас, М. И. Бриан[2], П. М. Журавленко, К. С. Исаченко, Н. Н. Куклин, С. Ю. Левик, М. И. Литвиненко-Вольгемут, В. М. Луканин, А. И. Мозжухин и др.; в 1914—1915 годы на сцене театра выступали Л. Я. Липковская и Л. В. Собинов.

Являясь горячим поклонником К. С. Станиславского, И. М. Лапицкий решил создать музыкальный театр, близкий по направлению к Московскому Художественному театру.

…до 10-х годов XX века режиссуры в оперных театрах не существовало. Режиссёрские функции исполняли отставные певцы, хористы и лица без определённых занятий. Они выстраивали хор полукругом поближе к палочке капельмейстера, который, расположившись в оркестровой яме спиной к музыкантам, подавал певцам не только знак вступать, но и букеты из зала

Исаханов Г. Д. Призрак оперного режиссёра // Театр. — 2007. — № 30. — С. 134—152.

Для ознакомления труппы с ритмом в пластике тела был приглашён на три месяца один из первых помощников Жака Далькроза — Адольф Аппиа. Артист, режиссёр и педагог Александринского театра А. П. Петровский объяснял артистам нового театра принципы гримировки и сценического поведения. «Правой рукой» И. М. Лапицкого стала с первых же дней Софья Дмитриевна Масловская (1883—1953), которая ставила массовые сцены во многих операх (впоследствии Масловская стала самостоятельным постановщиком).

Первой премьерой театра стала опера П. И. Чайковского «Евгений Онегин» (1912). Рецензент «Биржевых ведомостей» после премьеры писал:

Молодое предприятие, несомненно, одержало победу, несмотря на отдельные недостатки. В нём — много идейности, порывов в сторону новых завоеваний. Впечатления публики восторженные… Впервые в истории мирового оперного театра солисты и хор оторвали взгляд от палочки дирижёра, стали петь спиной к залу, вбегать и сбегать по лестницам… были использованы проекционные фонари, с помощью которых создавались облака, дождь и тому подобное.

Исаханов Г. Д. Призрак оперного режиссёра // Театр. — 2007. — № 30. — С. 134—152.

С. Ю. Левик вспоминал, что «вопреки запретам аплодировать в середине действия, после хора крестьян раздавались громкие требования бисировать этот хор»[1].

За первые два сезона были поставлены семь опер: в первый сезон — «Евгений Онегин», «Нюрнбергские мейстерзингеры» и «Садко»; на второй сезон готовились — «Борис Годунов», «Кармен», «Мазепа», «Парсифаль» и, позднее, «Богема».

В театре успешно шли также спектакли «Сорочинская ярмарка» (1917, в редакции Ц. А. Кюи) и «Каменный гость» (1915). Впервые в России театр осуществил оперу Дебюсси «Пеллеас и Мелизанда» (1915).

В репертуаре театра были также оперы: «Пиковая дама», «Черевички», «Иоланта» П. И. Чайковского; «Хованщина», «Женитьба» М. П. Мусоргского; «Снегурочка» Н. А. Римского-Корсакова; «Пир во время чумы» (по Пушкину), «Мадемуазель Фифи» (по Мопассану и Метенье) Ц. А. Кюи; «Принцесса Мален» М. О. Штейнберга, «Свадьба» (по Чехову) В. Г. Эренберга, «Севильский цирюльник», «Фауст», «Аида», Риголетто, «Паяцы», «Чио-Чио-сан»; «Сказки Гофмана» Оффенбаха и др.

Лучшие спектакли театра отличались художественно цельным ансамблем, реалистическими массовыми сценами, в них достигалось подлинное слияние музыки и драматургии. Вместе с тем были и серьёзные художественные просчёты: в произвольном обращении с некоторыми оперными партитурами и др. Особенно острой критике подвергалась постановка оперы «Риголетто» (шла под названием «Король забавляется», 1914). Лапицкого упрекали в излишнем натурализме, неуместном в жанре оперы; в отсутствии учёта особенностей драматургии различных национальных оперных школ и направлений; в подборе репертуара[3].

И. М. Лапицкому приходилось идти иногда на небольшие компромиссы — театр стал допускать на свою площадку и «случайных» лиц, и «случайные» постановки: сначала в небольшой партии Прилепы («Пиковая дама»), затем в очень большой (Мими, «Богема») появилась дочь одного банкира, в партии Амнерис («Аида») — сестра другого. Пришлось поставить слабую оперу одного из пайщиков театра, банкира А. А. Давидова: «Сестра Беатриса», постановка которой, тем не менее, привела в театр прекрасного художника, академика Н. К. Рериха[4].

Основным дирижёром театра был совсем ещё неизвестный в то время молодой музыкант М. А. Бихтер. «Он не только проходил партии с каждым солистом, но и работал с каждым артистом хора отдельно… Сплошь и рядом он усаживал хор к себе спиной, дабы отучить его от оглядки на дирижерскую палочку»[1]. Другой дирижёр первых двух сезонов — Георг Шнеефогг. Также дирижировали в театре А. Э. Маргулян и А. В. Павлов-Арбенин (1871—1941), а с 1915 года — Г. Г. Фительберг.

Перед закрытием театра в его планах на 1918/1919 год были оперы: «Золотой петушок», «Демон» (в предполагавшейся редакции и новой оркестровке А. К. Глазунова) и «Отелло».

Театр музыкальной драмы за шесть сезонов существования (до 1919 года) оставил заметный след в истории русского оперного театра.

Напишите отзыв о статье "Театр музыкальной драмы"

Примечания

  1. 1 2 3 Левик С. Ю. [aca-music.ru/zapiski-opernogo-pevca/teatr-muzykalnoj-dramy-tmd/15/ Записки оперного певца]. — М.: Искусство, 1962. — 711 с.
  2. В первом премьерном спектакле театра «Евгений Онегин» она исполнила партию Татьяны.
  3. В. Г. Каратыгина не устраивало то, что театр не уделяет должного внимания французским импрессионистам; В. П. Коломийцов, считая Вагнера монополистом жанра «музыкальная драма», ратовал за увеличение вагнеровских постановок. Другие критики писали о том, что «Парсифаль» и «Кармен» на одной площадке звучать не могут, что «нет оправдания серьезному театру, который ставит такое слабое произведение, как „Мазепа“».
  4. Вообще, в театре работали художники: Г. С. Толмачев, М. Н. Плачек, К. А. Вещилов, И. А. Гранди, А. В. Щекотихина-Потоцкая, А. Н. Шильдер, П. Н. Шильдкнехт, Б. И. Анисфельд, В. И. Денисов, М. В. Добужинский, И. Я. Билибин, С. Ф. Чупруненко и др. Костюмы шились по рисункам Петра Клавдиевича Степанова, впоследствии главного художника по костюмам миланского театра «Ла Скала».

Литература

Отрывок, характеризующий Театр музыкальной драмы

– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.