Броунинг, Тод
| Тод Броунинг | |
| Tod Browning | |
 | |
| Имя при рождении: |
Чарлз Альберт Броунинг-младший |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: | |
Чарлз А́льберт Бро́унинг-мла́дший (англ. Charles Albert Browning, Jr.), более известный как Тод Бро́унинг (англ. Tod Browning; 12 июля 1880 — 5 октября 1962) — американский кинорежиссёр, актёр и сценарист, один из основоположников жанра фильмов ужасов.
Содержание
Биография
Чарлз Альберт Броунинг-младший родился 12 июля 1880 в Луисвилле, штат Кентукки. С детства увлекался самодеятельным театром. В возрасте 16 лет сбежал из дома с бродячим цирком и взял псевдоним «Тод Броунинг». Работал зазывалой, клоуном, исполнял номер «живой труп» (его закапывали в землю в гробу на двое суток). Затем несколько лет выступал в варьете как актёр, фокусник и танцор, впоследствии — как режиссёр. В этом качестве он познакомится в 1909 году с Д. У. Гриффитом и начал играть небольшие роли в короткометражных кинокомедиях студии Biograph.
В 1913 году Броунинг вслед за Гриффитом переехал в Калифорнию и продолжал играть роли второго плана в фильмах студии Reliance-Majestic, в том числе вора-водителя в «Нетерпимости» (Intolerance: Love’s Struggle Throughout the Ages, 1916). В 1915 году начал работать также как постановщик короткометражных фильмов, однако вскоре начал пить, в июне 1915 года попал из-за этого в тяжёлую автомобильную аварию и смог вернуться к работе режиссёра только в 1917 году.
Первым полнометражным фильмом Броунинга стал «Джим Бладсо» (Jim Bludso, 1917), тепло принятая публикой история о самоотверженном капитане парохода, который погиб, спасая пассажиров. Затем последовали несколько более-менее успешных постановок для студии Metro. В 1918 году стал сотрудничать со студией Universal, где познакомился с продюсером Ирвингом Тальбергом, который предложил ему поработать с актёром Лоном Чейни. Первым их совместным фильмом стала мелодрама «Испорченная милашка» (The Wicked Darling, 1919), в которой Чейни играл вора, вовлёкшего девушку из трущоб в преступление.
Карьера Броунинга идёт на подъём, однако после смерти отца он снова начинает пить и теряет работу в Universal. Вылечившись от алкоголизма, Броунинг возвращается к режиссуре и ставит несколько фильмов для студии Metro Goldwyn Mayer. В 1925 году он восстанавливает контакты с Universal и делает чрезвычайно успешный фильм «Нечесвятая троица» (1925) с Лоном Чейни. Их сотрудничество продолжается и в дальнейшем в фильмах «Дрозд» (The Blackbird, 1926), «Дорога на Мандалай» (The Road to Mandalay, 1926), «Неизвестный» (1927), «К западу от Занзибара» (West of Zanzibar, 1928) и других. В фильме Броунинга «Лондон после полуночи» (1927) Чейни играл фальшивого вампира, что навело их на мысль поставить экранизацию романа Брэма Стокера «Дракула». В 1929 году Броунинг начинает ставить звуковые фильмы, первым из которых становится «Тринадцатый стул» (The Thirteenth Chair, 1929).
Чейни готовился к съёмкам в заглавной роли в «Дракуле», однако в 1930 году скончался. Постановка фильма была поручена студией Броунингу, и он (под давлением продюсеров) пригласил на главную роль Белу Лугоши, который уже играл Дракулу в театральной постановке. Фильм, вышедший на экран в феврале 1931 года, пользовался грандиозным успехом у зрителей, выдержав несколько повторных релизов. Его успех не только позволил сделать впоследствии несколько тематических продолжений, но и открыл дорогу целой волне фантастических фильмов ужасов.
После постановки «боксёрской» спортивной драмы «Железный человек» (The Iron Man, 1931), Броунинг начинает работать над «Уродцами» (1932) — фильмом, который считается его главным художественным достижением и величайшим коммерческим провалом. Это была мелодрама из жизни цирковой труппы, в которой разнообразные уродцы выступают вместе с «нормальными» актёрами. Красавица-гимнастка влюбляет в себя карлика, который унаследовал крупное состояние. После свадьбы она пытается его отравить. Однако уродцы раскрывают её замысел и жестоко мстят. Фильм, в котором снималась самая впечатляющая группа актёров с физическими отклонениями за всю историю кинематографа, нёс гуманистический и нравственный заряд высочайшего накала, но публика оказалась не готова к предложенному Броунингом уровню откровенности. Никакие сокращения не могли спасти фильм от провала в прокате и он на три десятилетия оказался похоронен в студийном архиве.
После «Уродцев» Броунинг сумел поставить лишь несколько фильмов, среди которых следует упомянуть мистические триллеры «Знак вампира» (1935), «Дьявольская кукла» (1936) и детектив «Чудеса на продажу» (Miracles for Sale, 1939), который стал его последней режиссёрской работой в кино. Впоследствии Броунинг занимался лишь написанием сценариев. В 1942 году он ушёл на покой, поселился в Малибу и жил настолько уединённо, что в 1944 году в печати даже появились сообщения о его кончине. Известно, что в 1950-х годах он перенёс операцию на языке по поводу рака горла, и после этого не показывался на глаза даже ближайшим родственникам.
Тод Броунинг скончался 5 октября 1962 года.
Фильмография
- 1916 — Нетерпимость / Intolerance: Love’s Struggle Throughout the Ages (как актёр)
- 1917 — Джим Бладсо / Jim Bludso
- 1919 — Испорченная милашка / The Wicked Darling
- 1925 — Нечестивая троица / The Unholy Three
- 1926 — Дрозд / The Blackbird
- 1926 — Дорога на Мандалай / The Road to Mandalay
- 1927 — Неизвестный / The Unknown
- 1927 — Лондон после полуночи / London After Midnight
- 1929 — Тринадцатый стул / The Thirteenth Chair
- 1931 — Дракула / Dracula
- 1931 — Железный человек / The Iron Man
- 1932 — Уродцы / Freaks
- 1935 — Знак вампира / Mark of the Vampire
- 1936 — Дьявольская кукла / The Devil Doll
- 1939 — Чудеса на продажу / Miracles for Sale
Напишите отзыв о статье "Броунинг, Тод"
Литература
- David G. Skal. The Monster Show: A Cultural History of Horror. — Faber & Faber, 2001. — ISBN 0-571-19996-8.
Ссылки
- [barros.rusf.ru/article264.html С. Бережной. «Все мы вышли из гроба Дракулы: Создатели и история первого фильма ужасов»]
Отрывок, характеризующий Броунинг, Тод
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
