Уида

Мария Луиза Раме
Maria Louise Ramé
Псевдонимы:	Ouida (Уида), antivivisection, Italian politics ("Итальянская политика")
Дата рождения:	1 января 1839(1839-01-01)
Место рождения:	Бери-Сент-Эдмундс (Великобритания)
Дата смерти:	25 января 1908(1908-01-25) (69 лет)
Место смерти:	Виареджо (Италия)
Гражданство:	Франция Франция Великобритания Великобритания
Род деятельности:	писатель-романист
Годы творчества:	1863—1908

Об африканском городе см. Уида (город)

Уи́да (англ. Ouida; 1 января 1839 — 25 января 1908) — псевдоним английской романистки Марии Луизы Раме (англ. Maria Louise Ramé (предпочитавшей писать своё настоящее имя как Мари́ Луи́за де ла Рамé англ. Marie Louise de la Ramée).

Биография

Уида — псевдоним, который происходит от детской попытки произнести «Луиза». Мария Луиза [де ла] Рамé — английская писательница, родилась в Бери-Сент-Эдмундс, Англия, где её рождение было зарегистрировано 7 января 1839 года. О раннем детстве Уиды почти ничего не известно, за исключением того, что её отец, Луи Раме, был французом, а мать, Сьюзен Саттон, была англичанкой. Согласно статье, опубликованной 29 января 1908 года в The New York Times, было установлено, что Уида была также сестрой героя Гражданской войны в США, полковника Джорджа Роя Глиддофа и, как говорят, в раннем возрасте покинула свой родной дом в Америке и была принята под опеку женщины, которая приняла её, как свою дочь. Другие статьи о предполагаемом месте её рождения и о родстве с Глиддофом были представлены в Publishers Weekly приблизительно в то же самое время. Но ни один из этих источников так и не был опровергнут или подтвержден документально. Так или иначе сама Уида предпочитала не высказываться на тему своей личной жизни. Её мнение о родине не постоянно; в одной из своих книг она писала

Этот чистый, тихий, старомодный город представляется мне словно старой девой, одетой как на вечеринку; то порой просто унылым и скучный городком, где на улицах так много травы, что кажется будто акры пастбищ лежат под ногами. Жители даже вынуждены сами звонить в свои дверные колокольчики, чтобы они не заржавели от неиспользования.

That clean, quiet antiquated town, that always puts me in the mind of an old maid dressed for a party; that lowest and dreariest of Boroughs, where the streets are as full of grass as an acre of pasture land. Why, the inhabitants are driven to ringing their own doorbells lest they rust from lack of use.

За свою карьеру, она написала более сорока авантюрно-сентиментальных романов из великосветской жизни в Англии и в Италии, а также множество детских книг, коллекций коротких рассказов и очерков. Она была активисткой за права животных и их спасателем, и временами даже владелицей как минимум 30 собак. На протяжении многих лет она жила в Лондоне, но в 1874 году переехала в Италию, где и оставалась до самой своей смерти в 1908 году.

Литературное признание

В раннем возрасте она вместе со своей семьей переезжает в Лондон, где годами позже начинает вносить свой вклад в журналы «New Monthly» и «Bentley’s Magazine». В 1860 году выходит в печать её первый рассказ, а после печатается роман «Granville de Vigne», который затем переиздается в New Monthly под названием «Бывшие в рабстве» (англ. Held in Bondage) (1863), и далее последовал быстрый успех сразу нескольких, опубликованных один за другим, романов «Strathmore» (1865), «Chandos» (1866) и «Под двумя флагами» (1867). Список последующих работ Уиды очень длинный, но достаточно сказать, что вместе с повестью «Мотыльки» (англ. Moths) (1880), среди названных раннее творений имеются не только наиболее характерные, но также и лучшие. Большая доля творчества Уиды была посвящена детской литературе. Из менее драматического жанра также можно выделить «Бимби: Рассказы для детей» (англ. Bimbi: Stories for Children) (1882) и «Руффино и другие истории» (англ. Ruffino and Other Stories) (1890). Но наиболее яркими её творениями были и остаются «Под двумя флагами» и «Мотыльки», которые принесли ей настоящую известность как писательницы-романистки.

Этапы и направления

В работе Уиды было несколько последовательных этапов на протяжении всей её карьеры. Во время своего раннего периода её романы были гибридом сенсуализма 1860-х годов и прото-приключенческого романа, которые были частично опубликованы в качестве романтизации имперской экспансии. Более поздние работы являются типичными любовными историями, хотя она никогда не прекращала комментарий на современное общество. В промежутках между написанием новелл, она составляет сборники рассказов для детей, которым на поздних этапах своего творчества будет уделять основное время. Один из её самых известных романов, «Под двумя флагами», описывает самую нелепую британскую авантюру в Алжире, а также, тем не менее, выражает симпатию французам, которых Уида отожествляла в некоторой степени с арабами. По этой книге было поставлено несколько пьес (и впоследствии снято по меньшей мере три фильма). Джек Лондон ссылается на роман «Signa», который он читал в возрасте восьми лет, как одну из восьми причин своего литературного успеха. Эта книга описывает судьбу необразованного крестьянского ребёнка из Италии, который впоследствии достигает славы как оперный композитор.

Статья о Джеке Лондоне «Восемь факторов литературного успеха» (1917), в труде, Earle (изд.) (1994) Viking Penguin. «Портативный Джек Лондон», 512 стр. ↓

В ответ на ваш вопрос o наибольших факторах моего литературного успеха, я буду утверждать, что считаю основными из них следующие: громадная удача, отменное здоровье, добротные мозги, хорошее соотношение физической силы и интеллекта; нищета; прочтение романа Уиды "Signa" в возрасте восьми лет; влияние "Философии стиля" Герберта Спенсера; и потому что я начал заниматься этим на двадцать лет раньше, чем стипендиаты, только пытаются начать заниматься сегодня.

In answer to your question as to the greatest factors of my literary success, I will state that I consider them to be: Vast good luck. Good health; good brain; good mental and muscular correlation. Poverty. Reading Ouida's Signa at eight years of age. The influence of Herbert Spencer's Philosophy of Style. Because I got started twenty years before the fellows who are trying to start today.

• Карикатура на Уиду, размещенная в номере «Панча»¹ от 20 августа 1881 года. ↙

Переход на изображение по ссылке: [en.wikipedia.org/wiki/File:Ouida_cartoon.png]

• ¹ Примеч.:"Панч"(англ. Punch) — еженедельный юмористический журнал, издаваемый в Лондоне.

Характеристика творчества

Сама по себе она была небольшого роста и, по словам современников, с «голосом, как нож для резки мяса» (по видимому высокой тональности). С ранних лет она наряжалась в прозрачные платья, часто окружала себя цветами и была владелицей салонов Ленгем Отеля (Langham Hotel) — одного из самых больших отелей Лондона, известного своей роскошью и неповторимым стилем (порой она там даже ночевала). Среди посетителей тех салонов были военнослужащие, политики, литературные светила, и художники. Будучи убеждённой в своей способности влиять на внешнюю политику и обладая стратегическим блеском, сочетающимся с женственной хитростью, она давала предложения некоторым из её знаменитых посетителей, которые по крайней мере делали вид, что принимали сказанное всерьёз. Позднее, живя во Франции и Италии, Уида продолжает принимать в гостях местных жителей и беженцев, так же как и раннее на её мероприятиях. Уида считала себя истинным художником, полагая притом, что всяческое сравнение с любым из популярных современников просто банально. Она вдохновлялась Байроном, в частности, и была заинтересована в других творцах всех мастей. Сочувственное описание трагических судеб художников и певцов появляется в её поздних романах. Однако, её работа часто сочетает в себе романтику с социальной критикой. В романе «Шайба» (англ. Puck) (1870), говорящая собака рассказывает о своих взглядах на общество. «Мнения и взгляды» (англ. Views and Opinions) (1895) включает очерки на различные социальные темы, оглашающих её собственное мнение.

Чисто литературной критикой и по соображениям морали или вкуса, романы Уиды могут быть осуждены. Они, как правило, кричащие, и часто нездоровые. Однако, невозможно отвергнуть такие произведения, как «Chandos» или «Под двумя флагами», лишь основываясь на этом. Выразительность, присущая Уиде на основе чувственной страсти сочетались в ней с оригинальным подарком судьбы и интригой, а также с подлинной изобразительной силой, которая, хотя и обезображена неточными высказываниями, литературным солецизмом, дешевым шиком и экстравагантностью, все же позволила ей в лучших традициях построить живописные и мощные истории. Характер «Сигареты» в романе «Под двумя флагами» полон тонкого смысла, и это не единичный случай. Героиня другого хорошо известного романа «Идалия» (англ. Idalia) (который, она утверждала, что написала в 16 лет), была бунтарка-инженю́, симпатизировавшая итальянский независимости.

Последние годы

В 1874 году Уида сделала своим домом Флоренцию, и многие из её более поздних романов созданы в итальянской обстановке. Она сотрудничает время от времени с журналами, и активно пишет под псевдонимами antivivisection и Italian politics («Итальянская политика»), но её взгляды на эти вещи были отмечены характерной жестокостью и отсутствием здравого смысла. Она заработала много денег от её ранних книг, но и потратила их без оглядки на будущее, и, хотя в 1907 году она была удостоена Гражданского Пенсионного списка, Уида умерла в Виареджо, Италия в нищете 25 января 1908 года. Похоронена на Английском кладбище в Баньи ди Лукка, Италия. Вскоре после её смерти на народные пожертвования был приобретен и построен фонтан для лошадей и собак в Bury St Edmunds, с надписью составленной Лордом Керзоном:

Her friends have erected this fountain in the place of her birth. Here may God's creatures whom she loved assuage her tender soul as they drink.

(Перевод досл.: «Её друзья соорудили этот фонтан в месте её рождения. Божьи создания, которых она так любила, успокоят её нежную душу, придя сюда напиться.»)

Список произведений

• «Две маленькие деревянные туфельки» (англ. Two Little Wooden Shoes) (1874), также издавалась под названием Bébée; [www.gutenberg.net/etext/13912 ссылка на оригинал здесь (Проект Гутенберг: англ. тексты)]
• «Полдень» (англ. Afternoon) (1883)
• «Альтруист» (англ. An Altruist) (1897)
• «Ариадна» (англ. Ariadne) (1877) [books.google.com/books?id=kMoDcKEj6eIC&printsec=frontcover&dq=intitle:Ariadnê+inauthor:Ouida&lr=&as_brr=0 pdf]
• «Беатрис Бовиль и другие истории» (англ. Beatrice Boville and Other Stories) (1868)
• «Бимби: Рассказы для детей» (англ. Bimbi: Stories for Children) (1882) [www.gutenberg.net/etext/5834 англ. текст]
• «Cecil Castlemaine’s Gage» (1867)
• «Фландрийский пес» (англ. A Dog of Flanders) (1872), англоязычные экранизации повести 1935, 1959 годов. Фильм «A Dog of Flanders» 1999 года (в гл. роли Джон Войт). «Фландрийский пес» популярный японский аниме-мультсериал, адаптация книги, 1975. «Фландрийский пес: Мой друг Патраш» ТВ, адаптация книги, 1992. «Фландрийский пес» — Фильм (рус. «Собачье сердце») п/ф, ремейк первого ТВ-сериала, 1997; [www.gutenberg.net/etext/7766 англ. текст]
• «Chandos» (1866)
• «Critical Studies» (1900)
• «Dogs» (1897)
• «Don Guesaldo» (1886)
• «Фрески: Драматический Эскизы» (англ. Frescoes: Dramatic Sketches) (1883)
• «Дружба» (англ. Friendship) (1878)
• «Фоль-Фарин» (англ. Folle-Farine) (1871)
• «Guilderoy» (1889)
• «Helianthus» (1908)
• «Бывшие в рабстве» (англ. Held in Bondage) (1863), роман, впервые опубликованный под названием «Granville de Vigne»
• «A House Party» (1887)
• «Серебро Христово и Лимонное дерево» (англ. The Silver Christ and A Lemon Tree) (1894)
• «Идалия» (англ. Idalia) (1867)
• «В зимнем городе» (англ. In a Winter City) (1876)
• «In Maremma» (1882)
• «La Strega and Other Stories» (1899)
• «Le Selve and Other Tales» (1896)
• «The Massarenes» (1897)
• «Мотыльки» (англ. Moths) (1880)
• «Muriella; or, Le Selve» (1897)
• «Новое духовенство: протест против вивисекции» (англ. The New Priesthood: A Protest Against Vivisection) (1893)
• «Othmar» (1885)
• «Pascarel» (1874)
• «Pipistrello and Other Stories» (1880)
• «Princess Napraxine» (1884)
• «Шайба» (англ. Puck) (1870)
• «Дождливый июнь» (англ. A Rainy June) (1885)
• «Руффино и другие истории» (англ. Ruffino and Other Stories) (1890)
• «Санта-Барбара и другие истории» (англ. Santa Barbara and Other Stories) (1891)
• «Signa» (1875)
• «Серебро Христовo» (англ. The Silver Christ) (1894)
• «Strathmore» (1865)
• «Уличная пыль и другие истории» (англ. Street Dust and Other Stories) (1901)
• «Syrlin» (1890)
• «Башня Таддео» (англ. The Tower of Taddeo) (1892)
• «Toxin» (1895)
• «Tricotrin» (1869)
• «Два правонарушителя и другие сказки» (англ. Two Offenders and Other Tales) (1894)
• «Под двумя флагами» (англ. Under Two Flags) (1867), экранизации романа 1912, 1916 годов, 1922 (в гл. роли Рудольф Валентино), и 1936 (в гл. ролях Рональд Колман и Клодетт Колбер); [www.gutenberg.net/etext/3465 англ. текст]
• «Мнения и взгляды» (англ. Views and Opinions) (1895)
• «A Village Commune» (1881)
• «Wanda» (1883)
• «The Waters of Edera» (1900) [www.gutenberg.net/etext/13459 англ. текст]

Экранизации

• «Снежный принц» (Snow Prince) (реж. Дзёдзи Мацуока), 2009, Япония
• «Собачье сердце» (The Dog of Flanders) (реж.Ёшио Курода), 1997 г.
• «Фламандский мальчик» (реж.А. Кирик) (1980 г., мультфильм по мотивам рассказа "Нелло и Патраш"
• «Фландрийский пес» ( A dog of Flanders) (реж. Джеймс Кларк), 1960 г.
• «Фландрийский пес» (A dog of Flanders) (реж. Кевин Броди), 1999 г.

Ссылки

• [www.gutenberg.org/author/Ouida Работы Уиды] в проекте «Гутенберг»
• [www.archive.org/search.php?query=creator%3Aouida%20-contributor%3Agutenberg%20AND%20mediatype%3Atexts Работы Уиды (англ.)] см. Архив Интернета
• [www.indiana.edu/~letrs/vwwp/vwwp-list.html#ouida Works by Ouida] at The Victorian Women Writers Project
• [www.valancourtbooks.com/inmaremma.html Описание книги In Maremma (1882) в Valancourt Books (англ.)]
• [www.archive.org/stream/nationalmagazine21brayrich#page/653/mode/1up 1905 Magazine Article with Photos]
• [www.britannica.com/EBchecked/topic/435354/Ouida Энциклопедия Britannica. «Ouida.» (англ.)]
• [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=9A0DE5D9173EE233A2575AC2A9679C946997D6CF Статья о детстве Уиды (англ.)The New York Times за 29 января 1908 год]
• [www.stedmundsbury.gov.uk/sebc/visit/Ouida-Memorial.cfm Статья «Ouida Memorial, Bury St Edmunds» на St. Edmundsbury, Borough Council.(англ.)]
• [www.nndb.com/people/315/000104003/ Биография, произведения (англ.)]
• [www.world-art.ru/animation/animation.php?id=154 Интерактивный сайт, посвященный серии яп. мультфильмов «Фландрийский пес» (рус.)]

Великобритания   Литература   Персоналии

Отрывок, характеризующий Уида

Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.