Улица Драгоманова (Луцк)

Улица Драгоманова Луцк
Общая информация
Страна	Украина
Регион	Волынская область
Город	Луцк
Район	Старый город
Прежние названия	Троицкая, Рыночная, Доминиканская, Почтовая.

У́лица Драгома́нова (укр. Вулиця Драгоманова ) — одна из старинных улиц историко-культурного заповедника «Старый Луцк», которая начинается от улицы Данила Галицкого на Рыночной площади и тянется через весь заповедник к реке Стыр.

Это была главная улица средневекового Луцка, которая находилась на собственной городской (незамковий) территории, объединяла несколько культовых сооружений, две главные переправы (с двумя башнями и тремя мостами) через реки Стыр и Глушец в город и внутригородскую переправу с мостом к Окольному замку, и проходила через Рыночною площадь. Во все времена это был престижный район проживания богатых горожан.

Сейчас на улице расположено немало памятников архитектуры, в частности Доминиканский монастырь, и одни из старейших луцких каменных, среди которых аптека Злоцких и другие. Улица выполняет роль одной из композиционных осей север-юг заповедника.

История

В эпоху Средневековья. Появление улицы

Древнейшие культурные наслоения на участке, где проходит центральная часть улицы, происходят с VIII—IX веков. Во время археологических раскопок была найдена керамика и жилье каркасно-столбовые конструкции указанного периода. На глубине 7 м от современной поверхности в 1992 году была найдена лепнина из раннегончарной керамики. Для данного слоя присущ речной песчаный намыв, что указывает на подтопление участка. В этот период наблюдалось общее увлажнение климата и частые речные наводнения. Направление, вдоль которого впоследствии образовалась городская улица, начало формироваться, вероятно, в Х веке, когда вода, которая окружала островной Луческ, перестала затапливать этот участок. В середине XIII века она сгорела, вероятно, вследствие монголо-татарского нашествия.В последующие века город развивался и участок застраивался новыми сооружениями. Вероятно, в XIII веке в южной части участка был возведен Троицкий православный храм.

Главная улица Магдебургского города

В середине XIV века рядом с Верхним был построен окольный замок, вокруг которого вырыли оборонительный ров с водой.

Общественные трансформации привели к появлению собственного городского населения, которое не зависело от замков. Оно было вытеснено из Окольного замка в собственный город. Так, одной из первых улиц городской территории, впоследствии регулируемой Магдебургским правом, была средняя часть нынешней улицы Драгоманова. Она проходила вдоль рва край Окольного замка на самом участке городского холма. Наконец XIV века у Троицкого храма был построен доминиканский оборонный комплекс.

Улица была разделена на две части: первая, которая называлась Троицкая, шла от Троицкого и доминиканского храмов к Въездной башне Окольного замка, а вторая, с названием Рыночная, продолжалась дальше Въездной башни Окольника, через Рыночною площадь до реки Глушец. С Окольного замка выходила улица Замковая, поэтому именно она делила направление на две улицы. Некоторые исследователи предполагают, что рядом с доминиканским комплексом располагался дворец Витовта, в котором отчасти проходил съезд европейских монархов 1427.

Улица Троицкая у доминиканского приората выходила к реке Стыр. Это был один из двух главных входов к луцкому центру города. Здесь располагалась деревянная Стырова (Троицкая) башня. За ней был небольшой мост. Где-то в этом районе начинался другой мост — Большой Луцкий (земский) городоской з обще волыньского значения, который служил основной переправой через реку Стыр на запад и соединял Луцк с Владимиром. Он имел 165 городень и стоял на столбах, простираясь 700 м по заболоченной территории. На противоположном конце улицы, который упирался в улицу Замковую у Въездной башни Окольника, был ещё один мост, который соединял замок с городской территорией. Именно здесь у моста, на пересечении Замковой, Троицкой и Рыночной, находился главный городской храм — Святого Николая, который мог быть построен еще в XIV веке, когда сформировалось городское население как таковое. Святой Николай был покровителем ремесленников и купцов. Его образ был запечатлен на печати городского правительства Луцка. Также Святой Николай считался покровителем и защитником города.

От Николаевского храма к Глушецким воротам с мостом шла улица Рыночная через Рыночною площадь. Это был престижный район, где могли себе позволить проживание только богатые мещане. Это была тесная густо застроена улица. На ней рядом с Рынком располагался деревянный храм Иоанна Крестителя, построенный на рубеже XIII—XIV веков. Это был один из трех четырех храмов (наряду с Покровским, Лазаривским и Якубским), которые стояли на углах Рынка. Существует предположение, что этот храм был цеховым для сапожников, ведь рядом с ним располагался сапожный район Луцка.

Улицы Троицкая и Рыночная были первыми улицам, на которых появились каменные дома города. Застройка была сплошной без промежутков между домами. Элементы такой плотности сохранились. Первые каменные постройки здесь возводились в XV веке. Их фундаменты в виде двухэтажных подвалов для сборки товара и хозяйственных предметов сохранились и исследованы специалистами. Некоторые каменные строения поздней постройки на этих фундаментах сохранили и свою наземную часть.

Главная улица эпохи Королевства

В XVI веке и в дальнейшем улице Троицкая и Рыночная продолжали играть роль главных. Они и впредь соединяли обе переправы с воротами и мостами. Однако, как предполагают некоторые исследователи, после 1588 по определенным причинам Большой Луцкий городской мост упал, а потом и вовсе исчез. На рубеже XVI—XVII веков на обеих улицах произошли определенные изменения. В 1584 году церкви Иоанна Крестителя уже не было — она погибла от огня и не была восстановлена. А в 1617 году в результате татарского набега сгорел и Николаевский храм. Позже мещанин Роман Тропка арендовал погост церкви. Руины древнего храма он разобрал на материал, из которого построил корчму и хозяйственные постройки. Он также раскапывал церковные гробницы, выбрасывая древние захоронения на городской вал. Это вызвало протесты горожан. Луцкий подкоморий Григорий Четвертинский подал судебный протест. В 1639 году погост Николаевского храма перешел в собственность кафедральной капитула. На этом месте из фонда каноника луцкого Балтазара Тишки был построен костел Марии Магдалины с монастырем ордена бонифратов.

В начале XVII века над центральной частью улицы Троицкой на трассе оборонительной стены Окольного замка начал строиться костел, а впоследствии и коллегиум иезуитов. Епископы Павел Волуцький, Мартин Шишковский, шляхта и король Сигизмунд III Ваза поспособствовали этому. Комплекс был построен так, что его западная стена встала на месте части стены Окольника. Эта стена костела также была оборонной. Таким образом ни оборонного значения, ни структуры городской застройки, в частности улицы Троицкой, не было нарушено. Ров с водой, по-прежнему разделял улицу от замка.

1 ноября 1622 священник Троицкой церкви Лука Явнинський получил разрешение на строительство нового дома на церковной земле. Таким образом, на Троицкой улице был построен еще один церковный дом. Наконец XVII века на Троицкой улице располагался дом первой луцкой почты. Неподалеку погоста Николаевского храма находился городской арсенал. Православный храм Святой Троицы на Троицкой улице существовал ещё почти столетие. Последние сведения о его деятельности относятся к 1710 году. Впоследствии погост церкви был отдан доминиканскому монастырю.

Согласно люстрации замков 1765 года, ров вокруг Окольника уже был частично засыпан. В 1781 году произошёл крупный пожар Луцка, который внес существенные коррективы в архитектурные доминанты Троицкой и Рыночной улиц. Прежде всего, с южной стороны Троицкой улицы сгорел доминиканский оборонный комплекс. Однако шляхтич Лаврентий Радецкий предоставил пожертвование в размере 100 000 злотых, чего было достаточно, чтобы монастырь и костел были построены заново. Что и произошло. До 1795 года новый комплекс был построен в стиле классицизма на месте бывшей Троицкой церкви. На противоположной стороне улицы сгорел окольный замок. Его стены начали разбирать, оставляя прочные фрагменты. Бонифратский монастырь с костелом Марии Магдалины также сгорел. Ратуша, которая возвышалась над Рыночной улице, сгорела и не была возобновлена.

В конце 1790-х годов город посетил художник Казимир Войняковский. В 1797 году он нарисовал акварельный вид улицы. Согласно исследованиям точка зрения художника была направлена вдоль улицы Рыночной. Казимир изобразил и другие виды тогдашнего Луцка. В конце века напротив погоста бонифратского монастыря (Николаевского храма) на засыпанном рву возле бывшего Окольника начало строиться двухэтажное здание, сохранившаяся до сих пор.

ХХ века

В начале века улица Доминиканская была переименована в Почтовую. Во время австрийской оккупации Луцка после Первой мировой войны на Почтовой улице находился штаб IV австрийской армии. Впоследствии в 1916—1928 годах на улице располагался луцкий магистрат. Чешский Гостиный двор принадлежал семье Прайзлерив. Там действовали два магазина, ресторан, гостиница. Это было место еженедельных собраний чехов Волыни. Популярными были в ресторане музыканты-караимы. На улице был небольшой сквер, а сама она была одной из наиболее благоустроенных. Ночью светились дуговые фонари. В 1920 году Почтовую и Рыночную улицы объединили в единую Доминиканскую улицу. Во время Второй мировой войны начало улицы располагалось в рамках одного из трех луцких еврейских гетто. В городе было уничтожено около 17 тысяч евреев в 1942 году. После аннексии Волыни в СССР название вновь изменили. На этот раз на Карла Либкнехта. С этого времени старая Рыночная площадь перестала функционировать как рынок. На месте бывшей ратуши в 1950-х годах построили автобусную станцию. Затем её переместили в другое место. После 1991 года во время смены городских топонимов улице не вернули бывшее историческое название. Зато переименовали в честь Михаила Драгоманова. Это название сохраняется и по сей день.

Настоящее

К 2011 году некоторые каменные строения улицы отреставрирован. Она застроена почти исключительно памятниками архитектуры. На ней расположен аптека-музей Злоцкого, дирекция историко-культурного заповедника «Старый Луцк» в доме Леси, выставка скульптур Николая Голованя, Чешский двор Прайзлерив, остатки готического доминиканского монастыря и новый доминиканский комплекс, который теперь является памятником архитектуры национального значения, а также другие старинные здания разных времен. С улицы открывается вид на остатки Окольного замка и башню Чарторыйских со стеной орнаментно готической кладки начале XVI века. В градостроительном аспекте улица Драгоманова выполняет роль одной из двух осей юг-север заповедника. Драгоманова улица начинается от улицы Данила Галицкого, проходит Рыночной площадью, пересекает Кафедральную и заканчивается у реки. На улице установлена мемориальная доска Даниилу Братковскому.

Дома

Номер	Описание	Вид
2	Каменный дом XVI—XVIII века. Принадлежал доминиканцам. Имеет контрфорсы северной стены. Подвалы сочетались с застройкой улицы Данила Галицкого. Сейчас жилой дом
4	Каменный дом XVI—XVIII века, принадлежавший бонифратам. Имеет трехъярусные подземелья. Сохранилась оригинальная планировка первого этажа и сквозной подъезд во двор с двумя почти квадратными комнатами вдоль него крещатыми и цилиндрическими сводами. Всердини XIX века над окнами еще сохранялись сандрики. Сейчас дом жилой.
7	Каменный дом XVI—XVII века. Сейчас используется как магазин.
11	Длинное здание, построенное в конце XVIII века. Разделяется на три части. Северная — аптека-музей Злоцких. Как аптека используется после 1845 года. Имеет двухъярусные подземелья.
23	Дом, построенный на рубеже XVIII—XIX веков. Здесь проживала семья Косачей. Сохранен подъезд в викторианском стиле и оригинальный внутренний дворик. Сейчас помещение занимает музейная экспозиция «Лесина гостиная» и дирекция историко-культурного заповедника.
—	Чешский Гостиный двор построенный в конце XIX века. Его адрес — Кафедральная, 4.
27	Жилой дом конца XIX века в кирпичном стиле.

Галерея

• ЛуцькДрагомановаГетто.jpg

  Гетто в 1942 году

• ЛуцькДрагомановаРад2.jpg

  В советский период

• ЛуцькДрагомановаВиставка.jpg

  Постоянная выставка скульптора М. Голованя

• ЛуцькДрагомановаЛесі22.jpg

  Дворик одного из домов

• ЛуцькДрагомановаКінець.jpg

  Драгоманова начинается от комплекса Братства

• ЛуцькДрагомановаПеретин.jpg

  Пересечение Драгоманова и Кафедральной улиц. Здесь был Николаевский храм, а затем Магдалиновский костел бонифратов

• ЛуцькДрагомановаПорівняння.jpg

  Сравнение

• ЛуцькДрагомановаЦ2.jpg

  В гуще застройки (ул. Братковского, 4)

Отрывок, характеризующий Улица Драгоманова (Луцк)

Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.