Уловка 22 (Остаться в живых)

К:Википедия:Страницы на КУ (тип: не указан) </th></tr> </td></tr>

Уловка 22
англ. Catch 22 Эпизод телесериала «Остаться в живых»
Десмонд разговаривает с Чарли.
Номер серии	Сезон 3 Серия 17
Режиссёр	Стивен Уильямс
Автор сценария	Джефф Пинкнер Брайан К. Вон
Приглашённые актёры	Соня Уолгер Эндрю Коннолли Марша Томасон Джоэнна Бул Джек Максвелл Эндрю Траск
Центр. персонаж(и)	Десмонд
Премьера	18 апреля 2007 (ABC)
Хронология
← Ранее	Далее →
«Одна из нас»	«День зачатия»
Список серий

«Уловка 22» (англ. Catch 22) — семнадцатая серия третьего сезона американского телесериала «Остаться в живых». В третий раз за сериал центральный персонаж серии — Десмонд.

Сюжет

Воспоминания

Десмонд находится в монастыре. Там он дал обет молчания и молчал около месяца. За это настоятель монастыря оставил его в нём. Позже в монастырь вошёл человек, ударил Десмонда и ушёл. Затем Десмонд приехал к своей бывшей возлюбленной, на которой хотел жениться. Это её брат ударил Десмонда. Он говорит, что перед их свадьбой напился и упал, и потом увидел человека, настоятеля. Он говорит, что понял — он должен пойти с ним. Но его бывшая возлюбленная говорит, что если он хочет расстаться, то мог ей сказать это прямо. С горя Десмонд напивается в монастыре. Настоятель говорит, что Десмонд не должен быть монахом. Десмонд расстроен. Однако настоятель говорит, что как только он увидел Десмонда на улице, он понял — Дезмонд должен стать монахом, но не потому, что из него выйдет хороший монах, а потому, что монашество приведёт к важному событию в жизни Десмонда. На следующее утро настоятель просит его помочь погрузить монастырское вино в машину девушке, которая его купила. Эта девушка — Пенелопа Уидмор. Они знакомятся, и Пенелопа предлагает подвезти его.

События

У Десмонда видение: он ведет с собой в джунгли Чарли, Хёрли и Джина. На берегу они находят кабель и на этом месте вечером они видят, как что-то падает с неба. В этом же видении Десмонд в очередной раз видит гибель Чарли, который попал в ловушку Руссо и ему в горло выстрелила стрела. Потом они находят парашютистку, которая спрыгнула с падающего вертолёта. Эта парашютистка — Пенелопа. Десмонд хочет повторить это виденье, но стоит перед выбором, ведь если Чарли не умрёт, то видение может измениться, и Пенелопа может умереть. Он зовёт с собой Хёрли, Чарли и Джина и они идут в путь, как бы в путешествие. В лагере Кейт ревнует Джека к Джульет. Она спит с Сойером. Хёрли приводит Десмонда к кабелю. Ночью они видят падающий вертолёт. Оттуда выпрыгивает с парашютом пилот. Группа Десмонда отправляется на место приземления пилота. По пути они находят её рюкзак. Там они находят спутниковый телефон и фотографию Десмонда с Пенелопой. Дезмонд уверен, что пилот — Пенелопа. Они идут по джунглям. Чарли попадает в ловушку, и Десмонд в последний момент спасает его. Они находят парашютиста. Он застрял в деревьех и ранен. Они спускают его. Десмонд в надежде снимает шлем. Но он видит, что видение не исполнилось — девушка жива, но это не Пенелопа. Однако она называет его по имени.

Интересные факты

• Идя по пляжу, четверка насвистывает «Hitler Has Only Got One Ball».
• В воспоминаниях Десмонда священник говорит, что у них всего 108 ящиков вина. Отсылка к числам.
• Когда Десмонд прощался с настоятелем, на фото на столе изображена Элоиза Хоукинг, мать Фарадея и одна из других.
• Название серии – отсылка к одноимённому роману Джозефа Хеллера.

Отрывок, характеризующий Уловка 22 (Остаться в живых)

Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.