23-й псалом

</th></tr> </td></tr>

23-й псалом
англ. The 23rd Psalm Эпизод телесериала «Остаться в живых»
Мистер Эко сталкивается с «Монстром»
Номер серии	Сезон 2 Серия 10
Режиссёр	Мэтт Эрл Бизли
Автор сценария	Карлтон Кьюз Деймон Линделоф
Приглашённые актёры	Адетокумбо Маккормак Колаволе Обилейе-мл. Олекан Обилейе Пьер Оливье Рональд Ревелс Джон Брайан Лоуренс Джонс Мумен Эль Хаджи Ашраф Марзуки Эллис Сент-Роуз Синтия Чарльз
Производственный номер	210
Центр. персонаж(и)	Мистер Эко
День на острове	50
Премьера	18 января 2006 (ABC)
Хронология
← Ранее	Далее →
«Что сделала Кейт»	«Отряд охотников»
Список серий

«23-й псалом» (англ. The 23rd Psalm) — десятый эпизод второго сезона телесериала «Остаться в живых» и 35-я в общем счёте. Центральным персонажем впервые в сериале становится Мистер Эко. Сценарий эпизода написали Карлтон Кьюз и Деймон Линделоф, а сам эпизод снял Мэтт Эрл Бизли. Премьерный показ в США состоялся 11 января 2006 года на канале ABC. Эпизод посмотрели 20.56 миллионов зрителей США.

Эпизод исследует общую тему искупления, и сценарий к нему был написан под вдохновением из эпизода «Deus Ex Machina», в котором впервые был показан нигерийский самолёт. Реакция на «23-й псалом» была положительной, особенно похвалили выступление Адевале Акиннуойе-Агбадже в роли Эко во флэшбеках. Сценарий эпизода был позже номинирован на премию «Эмми».

Сюжет

Воспоминания

В небольшую деревушку приезжают нигерийские партизаны, хватают мальчика по имени Йеми и заставляют его застрелить старика. Мальчик колеблется, но его старший брат, Эко, берёт пистолет и убивает старика сам, таким образом спасая своего брата от совершения этого действия. Партизаны рады этому и заставляют его присоединиться к ним, при этом выбрасывая его крестик с шеи, который потом подбирает Йеми.

Много лет спустя, Эко стал могущественным военачальником у партизан. Он встречается с наркоторговцем, который пытается вывезти героин из страны. Он предлагают Эко не выгодную сделку, и он убивает его. Позже Эко навещает церковь в своём родном городе, где Йеми стал священником. Он просит у него самолёт, чтобы вывести наркотики из Нигерии, ради блага своей страны, но Йеми отказывает ему. Позже Эко снова заходит к своему брату, прося просто подписать документы рукоположения, которые сделают Эко и его двух сообщников священниками, чтобы они сами смогли организовать вылет. Его брат отказывается, но нехотя подписывает документы после того, как Эко говорит, что двое его друзей сожгут церковь дотла, если Йеми не подпишет бумаги. Эко также покупает статуэтки Девы Марии, чтобы спрятать в них героин.

Эко и его два сообщника, переодетые в священников, загружают наркотики в самолёт «Beechcraft», и в этот момент к ним приезжает Йеми и говорит Эко не улетать. Вскоре после этого подъезжают нигерийские военные, которые убивают подручного и стреляют в Йеми. Эко заводит брата в самолёт, но пилот, у которого золотой зуб, не даёт Эко сесть на борт и улетает. Затем подходят военные и, принимая Эко за настоящего священника, спрашивают его: «Вы не ранены, святой отец?»

События

На острове Клэр Литтлтон смотрит, как Эко строгает писание на своей дубинке, и упоминает, что Чарли Пэйс носит с собой статуэтку Девы Марии. Эко немедленно требует показать статуэтку, которую он разбивает и показывает Клэр, что там внутри героин. Эко затем идёт к Чарли, требуя отвести его к самолёту.

Между тем, Локк учит Майкла Доусона пользоваться оружием, и Майкл затем предлагает Кейт Остин взять её смену за компьютером. За компьютером Майкл продолжает разговор со своим сыном Уолтом, но прерван появлением Джеком Шепардом, который не знает об этом.

На пути к самолёту, Эко и Чарли находят парашют на дереве, который ведёт к трупу нигерийца, одетого как священник, которого ранее нашли Бун Карлайл и Джон Локк. Когда Эко замечает золотой зуб у мертвеца, он говорит Чарли, что этот человек «спас ему жизнь». Чарли сбивается с пути, и Мистер Эко говорит ему залезть на дерево. Пока он на дереве, из джунглей появляются взрывы и облако чёрного дыма. Дым стоит прямо перед Эко, при этом мелькая изображениями, где он в молодости. Несмотря на то, что Чарли говорит ему бежать, Эко стоит смирно и смотрит прямо в дым, прежде чем он отступает и исчезает. Затем Эко и Чарли находят самолёт, внутри которого Эко находит ещё один труп, в котором он узнаёт Йеми. Забрав крестик с тела Йеми, Эко говорит Чарли, что это его брат, затем даёт ему статуэтку Деву Марии «вместо разбитой» и поджигает самолёт. Чарли спрашивает Эко, является ли он священником, и, когда Эко надевает крестик на шею, он отвечает: «Да, священник». Затем двое зачитывают 23-й псалом из Ветхого Завета, пока самолёт горит.

Вернувшись в лагерь, Чарли извиняется перед Клэр, но Клэр говорит ему оставить её и её сына в покое. Затем Чарли уходит в джунгли и открывает тайник, где он хранит статуэтки Девы Марии, чтобы положить туда ту, которую ему дал Эко.

Производство

Во время производства «Deus Ex Machina», в котором впервые были представлены нигерийский самолёт, труп в одежде священника с пистолетом и статуи Девы Марии, заполненные героином, сценаристы сериала решили, что история самолёта совпадёт с воспоминаниями одного из персонажей. Они решили использовать одного из персонажей из хвостовой части, который предстанет во втором сезоне «по сути плохим парнем, которого вынудили замаскироваться под священника, и как это всё случилось и как он мог представлять себя в качестве священника.» Поскольку Эко и Локк являются духовными лидерами на острове — но у Локка «языческая, ритуальная оценка» к силам острова, а у Эко «чистая религиозная вера» — сценаристы Карлтон Кьюз и Деймон Линделоф решили вписать в этот эпизод параллели с «Deus Ex Machina», где Локк и Бун находят Beechcraft. Наибольшим сходством является то, что Чарли невольно становится «приспешником Эко», так же как и Бун стал последователем Локка в их экспедиции к самолёту.

Главной темой «23-го псалма» является искупление, которое ищут Эко и Чарли, и Эко получает его найдя своего брата. Чарли решили сделать спутником Эко, потому что у его было не так много экранного времени до этого момента в сезоне, и сценаристы нашли сходство между Чарли и Эко, как например у них обоих сложные отношения со своими братьями. Сценаристы случайно ошибочно записали 23-й псалом, написав «тень долины смертной» вместо «долины смертной тени», но решили оставить ошибку, чувствуя, что это было уместным, так как Эко никогда не был настоящим священником.

Воспоминания намеренно должны были показать, что Эко является противоположностью своего религиозного брата, но в итоге оказался в таком же положении, что и Йеми. Изображение Нигерии было описано арт-художником Биллом Мэттьюсом как «очень пыльный, грязный коричневый, нигерийской земли вид», такими деталями как торговцы на улице и площадь, где дети играют в футбол. Интерьер церкви находится в реальном здании на Халейве, а фасад был построен для того, чтобы соответствовать ему. Во время монтажа продюсеры решили разделить на части финальную сцену, в которой самолёт атакуют и он взлетает, где солдат ошибочно принимает Эко за священника, чтобы сопоставить это с духовным крещением Эко на острове, и чтобы подготовить его следующий флэшбек в «?», где он работает священником в Австралии. Поскольку у команды по кастингу возникли трудности в поисках марокканца на роль наркоторговца, то на его роль взяли поставщика провизии для съёмочной команды, Мумена Эль Хаджи.

Поскольку Монстр ещё не появлялся во втором сезоне, продюсеры решили расширить его мифологию в «23-м псалме», так как они считали, что Эко был подходящим персонажем, который должен был столкнуться с Монстром, из-за его духовности и «самосознания». Супервайзер визуальных эффектов Кевин Бланк предложил добавить в дым изображения, представляющие прошлое Эко, такие как крестик и человека, в которого он стреляет в начальной сцене.

Реакция

Премьерный показ «23-го псалма» состоялся 11 января 2006 года на канале ABC. Ему предшествовал показ клип-шоу под названием «Остаться в живых: Откровения». Эпизод собрал у экранов приблизительно 20.56 миллионов человек, заняв третье место по количеству зрителей, став позади за плей-оффами AFC и «Отчаянными домохозяйками».

Реакция на «23-й псалом» была очень положительной. Джефф Дженсен из «Entertainment Weekly» дал эпизоду оценку A, описав его как «очень странную притчу об искуплении и судьбе». Мак Слокум из Filmfodder.com воспринял эпизод как достойное возвращение после двухмесячного перерыва, сказав, что «простые взгляды и простые фразы Эко разбивают экран с серьёзностью и харизмой». Райан Макджи из Zap2it посчитал лучшими моментами эпизода сцену с Монстром и флэшбеки, которые, по его мнению, «так великолепно и лаконично постарались изложить всего персонажа». Крис Каработт из IGN оценил эпизод на 8.3 балла из 10, похвалив развитие персонажа Эко и воспоминания.

Сценарий Карлтона Кьюза и Деймона Линделофа к «23-му псалму» был номинирован на премию «Эмми» за лучший сценарий драматического сериала. IGN поставил «23-й псалом» на 40 место из 115 эпизодов «Остаться в живых», назвав флэшбек «одним из самых остросюжетных и амбициозных в сериале». Подобный список от журнала «Los Angeles Times» дал эпизоду 49-е место, описав его как «великая первая глава, которая, к сожалению, не получила достойного продолжения».

Ссылки

• [abc.go.com/shows/lost/episode-detail/the-23rd-psalm/40666 «23-й псалом»] на ABC
• «23-й псалом» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.tv.com/shows/lost/the-23rd-psalm-546047/ «23-й псалом»] (англ.) на TV.com

Отрывок, характеризующий 23-й псалом

– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него: