Вне закона (Остаться в живых)

</th></tr> </td></tr>

Вне закона
англ. Outlaws Эпизод телесериала «Остаться в живых»
Сойер колеблется, стрелять или нет.
Номер серии	Сезон 1 Серия 16
Режиссёр	Джек Бендер
Автор сценария	Дрю Годдард
Приглашённые актёры	Джон Терри Роберт Патрик Бриттани Перрино Джефф Перри Стюарт Финлей-МакЛеннан Сьюзи Бадд Гордон Харди Алекс Мэйсон
Производственный номер	114
Центр. персонаж(и)	Сойер
День на острове	29—31
Премьера	16 февраля 2005 года (ABC)
Хронология
← Ранее	Далее →
«Возвращение домой»	«В переводе»
Список серий

«Вне закона» (англ. Outlaws) — шестнадцатая серия первого сезона американского телесериала «Остаться в живых». Центральное место в серии уделено Сойеру.

Сюжет

Воспоминания

В детстве Сойер переживает трагедию, став свидетелем гибели обоих родителей. Однажды вечером мать прячет его под кроватью в детской комнате и говорит оставаться там, что бы ни случилось. Лежа на полу, он слышит из-за двери крики, затем раздается звук выстрела. Это его отец застрелил его мать. Потом в детскую входит его отец, садится на кровать, под которой затаился Сойер, и застреливается.

Проходят годы. Сойер, уже взрослый мужчина, приводит в свой номер в отеле подружку. Как только они начинают целоваться, оказывается, что в комнате в темном углу сидит кто-то третий. Этим человеком оказывается знакомый Сойера по имени Хиббс. Выставив девушку за дверь, Сойер набрасывается на Хиббса, припомнив, видимо, произошедшую между ними размолвку, но останавливаетсся, когда Хиббс рассказывает, что нашёл «настоящего Сойера». По утверждению Хиббса, он живёт в Австралии под именем Фрэнка Даккета.

Прибыв в Австралию, Сойер нелегально покупает револьвер, разыскивает Даккета — он работает продавцом креветок в закусочной на колесах, — однако в первый раз убить его не решается. Переживая из-за проявленной слабости, аферист отправляется в бар и напивается. Там он знакомится с Кристианом Шепардом, отцом Джека (хотя догадывается об их родстве только на острове). В разговоре Кристиан произносит фразу «вот почему Red Sox никогда не победят на мировом чемпионате» — эта присказка, по его мнению, как нельзя лучше иллюстрирует невозможность противостоять судьбе. Затем он рассказывает о ссоре с сыном и о том, как, несмотря ни на что, гордится им. Хотя Кристиан мог бы помириться с ним посредством простого телефонного звонка, он признаётся, что слишком безволен для столь решительного шага. Разговор с Кристианом придаёт Сойеру решимости, и он снова отправляется к Даккету. Аферист подкарауливает его ночью у мусорных баков и застреливает. Пока тот доживает последние минуты, он начинает читать Даккету письмо, которое написал ещё ребёнком и адресовал человеку, разрушившему его семью. Однако из предсмертных слов Даккета становится ясно, что он не имеет к настоящему Сойеру никакого отношения, а Хиббс просто решил отомстить ему чужими руками за просроченные долги. Таким образом Сойер, к своему ужасу, понимает, что застрелил невинного человека.

События

Проснувшись ночью, Сойер видит, что в его палатке хозяйничает кабан. Он кидается за ним в джунгли, но тот быстро растворяется в темноте. Возвращаясь в лагерь, Сойер, как и Саид ранее, слышит в лесу шепот. Наутро он принимается собирать свои вещи, приведенные в беспорядок во время нашествия кабана, и, услышав насмешки Саида, не оскорбляет его в ответ, а спрашивает, не слышал ли он в лесу голосов, когда убегал от француженки. Саид признает, что ему почудился шепот, и Сойер не объясняет причину своего интереса. Тем временем Кейт возвращает Джеку пистолет и, узнав, что ещё один остался у Сойера, вызывается забрать его. В пещерах Клер признаётся Чарли, что к ней начинает постепенно возвращаться память.

Затем Сойер снова слышит голоса в лесу, а потом из зарослей внезапно выскакивает кабан и сбивает его с ног, измазав в грязи. Аферист приходит в ярость и решает отомстить. С пистолетом в руках он углубляется в лес и безрезультатно блуждает там, пока его не догоняет Кейт. Она предлагает помочь разыскать кабана в обмен на карт-бланш — Сойер должен по первому требованию отдать ей любую вещь из своих запасов. Аферист неохотно принимает её условие. Когда стемнело, они разжигают костёр и разбивают в лесу лагерь. Снабдив девушку спиртным, украденным из самолёта, он предлагает сыграть в «я никогда». Правила просты — игрок признаётся в чём-то, чего никогда не совершал, и если его партнёр тоже не может этим похвастаться, он должен отпить алкоголя. Так выясняются некоторые эпизоды их прошлого, в частности тот факт, что Кейт была замужем, и что им обоим приходилось убивать человека. Утром они видят, что в их лагере опять побывал кабан, но растащил почему-то только пожитки Сойера. Затем на них натыкается Локк. Услышав о том, что случилось, он рассказывает поучительную историю из своего прошлого, о том, как в дом его приемной матери — вскоре после смерти её родной дочери, — забрела собака и до конца её жизни спала на кровати девочки. Кейт спрашивает, не вселился ли в собаку дух девочки, но Локк отвечает, что смысл истории в том, что в это верила его мать.

Тем временем Саид по просьбе Хёрли разговаривает с Чарли, который после гибели Итана становится нелюдимым и замыкается в себе. Чарли говорит, что не чувствует за собой никакой вины за убийство врага. В ответ Саид расскказывает ему о том, что, впервые убив человека, долгое время просыпался по ночам, пока в итоге не смог смириться с содеянным.

Между тем Кейт и Сойер находят детёныша кабана. Аферист, в ярости от утреннего происшествия, хватает его и начинает грубо трясти, чтобы привлечь таким образом его родителя. Кейт, испытывавшая отвращение к подобным низким приемам, заставляет Сойера отпустить животное и уходит, бросив его в лесу одного. Вскоре Сойер выходит на взрослого кабана. Он выхватывает пистолет, но в последнюю минуту вспоминает, как когда-то убил невиновного, и передумывает стрелять. Кейт наблюдает за этой сценой. На обратном пути он застаёт Джека за рубкой дров. Доктор спрашивает, не хочет ли Сойер отдать пистолет, а когда тот отказывается, проговаривает — «вот почему Red Sox никогда не победят на мировом чемпионате».

Интересные факты

• К моменту премьеры серии бейсбольная команда Boston Red Sox впервые с 1918 года выиграла чемпионат 2004 World Series, поэтому ирония Кристиана на её счет была необоснованной. Джек узнал об этом примечательном событии в серии «Стеклянная балерина» и не верил до тех пор, пока Бен не показал ему видеозапись матча.

Ссылки

• Описание серии на [www.lostpedia.com/wiki/Outlaws Lostpedia.com]  (англ.)
• Кадры на [gallery.lost-media.com/thumbnails-217.html Lost-media.com]

Отрывок, характеризующий Вне закона (Остаться в живых)

– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.