Умница Уилл Хантинг

Умница Уилл Хантинг
Good Will Hunting
Жанр	драма
Режиссёр	Гас Ван Сент
Продюсер	Лоуренс Бендер
Автор сценария	Мэтт Дэймон Бен Аффлек
В главных ролях	Мэтт Дэймон Робин Уильямс
Оператор	Жан-Ив Эскофье
Композитор	Дэнни Эльфман Эллиот Смит
Кинокомпания	Be Gentlemen Limited Partnership Lawrence Bender Productions Miramax Films
Длительность	127 мин.
Бюджет	10 млн. $
Сборы	225 900 000 $
Страна	США
Год	1997
IMDb	ID 0119217
Выход фильма «Умница Уилл Хантинг» (оригинальное название — Good Will Hunting)

К:Фильмы 1997 года

«Умница Уилл Хантинг» (англ. Good Will Hunting) — американский фильм режиссёра Гаса Ван Сента, снятый в 1997 году. Фильм посвящён памяти Аллена Гинзберга и Уильяма Берроуза. Фильм входит в список 250 лучших фильмов по версии IMDB.

Сюжет

Уилл Хантинг (Мэтт Деймон) — человек с феноменальными врожденными способностями, позволяющими ему делать открытия в новейших областях математики, и великолепной эйдетической памятью, при помощи которой ему с лёгкостью удается накапливать энциклопедические знания. Но сам носитель этих дарований мало придает им значения: так, работает он простым уборщиком в Массачусетском Технологическом институте, а проживает — один в скудно обставленном доме в захудалых окрестностях южного района Бостона. Будучи парнем, не получившим хорошего воспитания, он подсознательно обвиняет себя в своем неблагополучном жизненном старте и превращает эту скрытую ненависть к себе в форму само-саботажа как на своем профессиональном поприще, так и в эмоциональном плане.

Когда у студентов начинаются занятия в институте, уже на первой неделе семестра Уилл мимоходом решает трудную проблему уровня дипломированного специалиста, относящуюся к области алгебраической теории графов: так получилось, что эту задачу оставляет в вестибюле на классной доске в качестве вызова своим студентам профессор Джеральд Ламбо (Стеллан Скарсгард), лауреат Филдсовской премии, выдающийся знаток комбинаторики, в надежде, что кто-то из студентов смог бы найти решение к концу семестра. Когда же решение было указано быстро и анонимно, Ламбо объявляет намного более трудную задачу — ту, решение которой у него с коллегами заняло более двух лет. Когда Ламбо случайно сталкивается с простым уборщиком, пишущим на этой доске мелом, то он в негодовании выгоняет его. Но когда Ламбо возвращается к доске, то застывает в изумлении: на доске написан правильный ответ. Тогда профессор намеревается найти Уилла во что бы то ни стало.

Тем временем Уиллу удаётся отомстить хулиганистому парню по имени Кармин Скарпалиа, который, как помнится Уиллу, постоянно избивал его в детском саду. По ходу драки от Уилла достается и полицейскому, и теперь Уиллу грозит тюремное заключение. Вполне осознавая огромный потенциал Уилла, Ламбо отправляется в суд и даёт Уиллу возможность избежать заключения следующим образом. Профессор предлагает Уиллу сотрудничать с ним при соблюдении двух условий: под личным наблюдением Ламбо он будет теперь изучать те области математики, на которые укажет профессор, и — это второе условие — будет подвержен сеансам психоанализа. Хотя Уилл не считает себя нуждающимся в психотерапии, но ради того, чтобы избежать тюрьмы, он принимает условия профессора.

Первые пять психологов, которых давал ему профессор Ламбо, были вынуждены отказаться от своей деятельности, поскольку Уилл всячески глумился над ними и относился к ним с нескрываемым презрением. В отчаянии Ламбо обращается, наконец, к своему старому другу и однокласснику по Массачусетскому Технологическому институту — Шону Мэгуайру (Робин Уилльямс), который, как оказывается, вырос примерно в том же районе, что и Уилл. Шон отличается от своих коллег-психологов тем, что дает отпор Уиллу и, в конечном счёте, оказывается способным обнажить его саркастические враждебные защитные механизмы. Уилла особенно поражает рассказ Шона о том, как он пренебрёг своим билетом на знаменитую 6-ю игру команды «Red Sox» Мирового первенства в 1975 году, чтобы встретиться и посидеть в баре с незнакомкой, которая позже стала его женой. Этот рассказ подталкивает Уилла к тому, чтобы попытаться установить более тесные отношения со Скайлар (Минни Драйвер), молоденькой англичанкой, которую он раньше встречал в баре возле Гарвардского университета и которая явно симпатизировала ему.

Однако отношения по типу «врач-пациент» между Шоном и Уиллом оказались болезненными и для самого врача, и тем самым как бы вышли за рамки «игры в одни ворота»: острый ум Уилла и его наблюдательность заставляют Шона проделать трудную внутреннюю работу по выработке объективного взгляда на свою собственную жизнь. До этой встречи с Уиллом Шону не удавалось совладать со скорбью и депрессией, связанной с наступившей в результате заболевания раком преждевременной смертью его горячо любимой жены за два года до этого.

Тем временем Ламбо так настойчиво подталкивает Уилла к сотрудничеству, что Уилл в конечном счете отказывается пойти на собеседование при приёме на работу, которое Ламбо устраивает ему. Уилл заходит в комнату случайно в то время как Ламбо и Шон неистово спорят о будущем подопечного.

Скайлар собирается учиться в медицинской школе в Стэнфорде и в связи с этим просит, чтобы Уилл ехал с ней в Калифорнию. При мысли об отъезде у Уилла начинается паника. Когда же Скайлар выражает своё окончательное сочувствие к Уиллу, в том числе принимает целиком его таким как он есть, включая и его реальное прошлое (а не такое, какое он пытался выдумать ради неё, чтобы выглядеть получше), — с Уиллом начинается истерика, и он в ярости выбегает из общежития. Он порывает также и с работой, которую проделывал ранее для Ламбо в качестве «шутки». Ламбо просит Уилла не уничтожать свои труды, но Уилл уходит.

Шон обнаруживает, что Уилл настолько искусен в предупреждении будущих неудач в своих межличностных отношениях, настолько способен просчитать их, что он или позволяет их свести на нет, или преднамеренно увиливает, чтобы таким образом избежать риска эмоциональной боли. Когда же Уилл отказывается дать ему честный ответ на вопрос о том, что он хочет делать дальше со своей жизнью, Шон показывает ему на дверь. Уилл признается своему лучшему другу Чакки (Бен Аффлек), что он хочет быть чернорабочим всю оставшуюся часть своей жизни. Но Чакки возмущается тем, как его друг обходится со своим талантом: он обвиняет Уилла в том, что тот собирается растратить впустую весь свой потенциал. Чакки говорит, что его самая большая мечта состоит в том, чтобы постучать однажды утром в дверь Уилла и обнаружить, что его там нет.

Уилл приходит ещё раз на сеанс психотерапии, и тут они с Шоном обнаруживают, что оба оказались когда-то жертвами жестокого обращения в детском возрасте. В конце концов, после большого труда по вхождению в саморефлексию, Уилл решает прекратить быть жертвой своих собственных внутренних демонов и полностью взять ответственность за свою жизнь в собственные руки, какой бы эта жизнь ни была.

В финале Чакки, как обычно, заходит по пути на работу за Уиллом, но его там нет. Тот, оставив уведомляющую записку Шону, едет в Калифорнию к Скайлар.

В ролях

• Мэтт Дэймон — Уилл Хантинг
• Робин Уильямс — Шон Мэгуайр
• Стеллан Скарсгард — Джеральд Ламбо
• Бен Аффлек — Чакки Сэлливан
• Минни Драйвер — Скайлар
• Кейси Аффлек — Морган О’Мэйли
• Коул Хаузер — Билли Мак-Брайд
• Джон Майтон — Том

Гонорары

• Мэтт Дэймон — $ 2 000 000
• Бен Аффлек — 300 000 (разделил свой гонорар за сценарий ($ 600 000) с Мэттом Дэймоном)

Награды и номинации

Награды

• 1998 — Премия «Оскар»
  • Лучший актёр второго плана — Робин Уильямс
  • Лучший оригинальный сценарий — Мэтт Дэймон и Бен Аффлек
• 1998 — Берлинский кинофестиваль
  • Серебряный медведь за выдающийся единоличный вклад — Мэтт Дэймон
• 1998 — Премия European Film Awards
  • Выдающийся европейский вклад в мировое кино — Стеллан Скарсгард
• 1998 — Премия «Золотой глобус»
  • Лучший сценарий художественного фильма — Мэтт Дэймон и Бен Аффлек
• 1997 — Премия National Board of Review
  • Особый вклад в кинематограф — Мэтт Дэймон и Бен Аффлек

Номинации

• 1998 — Премия «Оскар»
  • Лучший фильм года — Лоуренс Бендер
  • Лучшая мужская роль — Мэтт Дэймон
  • Лучшая женская роль второго плана — Минни Драйвер
  • Лучшая режиссура — Гас Ван Сент
  • Лучшая песня — Эллиотт Смит (за песню «Miss Misery»)
  • Лучшая музыка — Дэнни Эльфман
  • Лучший монтаж — Пьетро Скалия
• 1998 — Берлинский кинофестиваль
  • «Золотой медведь» — Гас Ван Сент
• 1998 — «Золотой глобус»
  • Лучший фильм (драма)
  • Лучший драматический актёр — Мэтт Дэймон
  • Лучший актёр второго плана — Робин Уильямс
• 1998 — Премия Гильдии режиссёров Америки
  • Выдающийся режиссёрский вклад — Гас Ван Сент
• 1998 — Премия Гильдии сценаристов Америки
  • Лучший оригинальный сценарий — Мэтт Дэймон и Бен Аффлек

Ссылки

• «Умница Уилл Хантинг» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.allmovie.com/movie/v160083 Умница Уилл Хантинг] (англ.) на сайте allmovie

Отрывок, характеризующий Умница Уилл Хантинг

Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.