Уэдделл, Джеймс
| Джеймс Уэдделл | |
| James Weddell | |
 | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
неизвестно |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: |
9 сентября 1834 (47 лет) |
| Место смерти: | |
Джеймс Уэ́дделл (англ. James Weddell; 1787—1834) — британский мореплаватель, промысловик, один из первых исследователей Антарктики, в 1823 году достигший 74°34 ' южной широты, превысив достижение Джеймса Кука 1774 года почти на три градуса (180 морских миль). Его имя носит открытое им море в акватории Южного океана, а также остров в архипелаге Фолклендские острова.
Содержание
Ранние годы жизни
Точное место рождения Джеймса Уэдделла неизвестно. Наиболее вероятным считается Лондон, но не исключаются также Остенде (Бельгия) и Массачусетс[1][2]. Отец Уэдделла умер рано, и уже в возрасте девяти лет Джеймс, как и его старший брат, пошёл служить юнгой в Королевский флот. Первым судном, на котором он служил, было HMS Swan. Однако спустя шесть месяцев он уволился и вплоть до 1810 года работал в торговом флоте на угольщике (грузовом судне особой конструкции, на которых преимущественно перевозили уголь). В 1810 году Уэдделл вернулся в Королевский флот, и уже через два года службы был рулевым на HMS Hope. По завершении Наполеоновских войн Уэдделл был уволен из флота. В 1816 году вернулся в торговый флот, работал на компанию кораблестроителей из Лита Strachan & Gavin [1].
Плавания в Антарктику
1820—1821
Первый раз Джеймс Уэдделл отправился на юг в 1820 году в качестве рулевого на 160-тонном бриге Jane. Во время этого путешествия Уэдделл тщетно искал острова Авроры (острова-призраки в Южной Атлантике к востоку от Фолклендских островов) в надежде найти новые промысловые угодья тюленей, занимался составлением лоции Фолклендских островов, посетил вновь открытые Уильямом Смитом Южные Шетландские острова, где в январе 1821 года провел удачный промысловый сезон, и в апреле, с грузом тюленьих шкур, вернулся в Лондон[3].
1821—1822
Первое путешествие Уэдделла в Антарктику оказалось коммерчески успешным, и на вырученные деньги работодатели Уэдделла приобрели небольшой 65-тонный китобоец Beaufoy. В сентябре 1821 года Jane под командованием Уэдделла и Beaufoy под командованием шотландца Майкла Маклеода покинули Англию, и в конце октября достигли Южных Шетландских островов. Поголовье тюленей на островах к этому времени значительно сократилось, и Beaufoy был отправлен на поиски новых охотничьих угодий. 11 декабря, спустя 6 дней после Джорджа Пауэлла и Натаниэля Палмера, в 240 милях к востоку от острова Элефант Маклеодом были достигнуты Южные Оркнейские острова. Сам Уэдделл посетил острова в феврале 1822 года и провел их картографирование[3]. В марте Jane и Beaufoy встретились в Южной Георгии и в июле вернулись в Англию[2].
Это путешествие Уэдделла не было в коммерческом плане столь же успешным, как предыдущее, но тем не менее оказалось финансово достаточным для организации ещё одной экспедиции[3].
1822—1824
Основной целью Уэдделла в третьем по счёту плавании в Антарктику по-прежнему оставались поиски новых охотничьих угодий, но на этот раз данные ему инструкции предписывали в случае отсутствия возможностей для промысла провести поиски новых земель за пределами известных морских маршрутов[4].
13 сентября 1822 года Jane и Beaufoy (последний под командованием Мэттью Брисбена[en]) покинули Англию и 12 января 1823 года, после небольшой задержки, связанной с ремонтом Jane у берегов Патагонии, достигли Южных Оркнейских островов. На острове Сэддл[en] — крохотном островке к северу от острова Лори, Уэдделл обнаружил новый, неизвестный науке вид тюленей, покрытых тёмными пятнами, которых он назвал морскими леопардами и которые позже получили имя первооткрывателя — Leptonychotes weddelli[3].
 Внешние изображения
| |
|---|---|
|
[www.eoearth.org/files/124901_125000/124940/250px-Weddell_Furthest_South.png X-м примерно отмечена крайняя южная точка, достигнутая Уэдделлом 17 февраля 1823 года] |
Ввиду крайне скудного количества тюленей на архипелаге, от Южных Оркнейских островов Уэдделл взял курс на юг, где якобы была замечена земля (которая оказалась айсбергами) и 27 января достиг 64°58' южной широты, откуда взял курс на север в надежде найти новые земли в секторе между Южными Оркнейскими и Южными Сандвичевыми островами. 4 февраля, когда стало ясно, что землю, если таковая и существует, стоит искать на юге, Уэдделл вновь взял курс на юг. Придерживаясь 30 меридиана западной долготы, 17 февраля Jane и Beaufoy достигли 74°34 ' южной широты — крайней южной точки путешествия, почти на 3 градуса (180 морских миль) превысив достижение Джеймса Кука в январе 1774 года[5] (и не дойдя всего 270 километров до земли Котса и шельфового ледника Фильхнера). От этой точки Уэдделл решил повернуть обратно — несмотря на то, что лето 1823 года выдалось невероятно теплым, и море было свободным ото льда, существовала реальная опасность оказаться запертыми льдами, формирующимися на севере[3].
12 марта корабли Уэдделла благополучно достигли Южной Георгии, откуда отплыли 17 апреля и взяли курс на Фолклендские острова, где провели антарктическую зиму. Следующей весной и летом Уэдделл и Брисбен безуспешно пытались охотиться на тюленей в районе Южных Шетландских островов (которые в сезоне 1823/24 года были недоступны из-за сложной ледовой обстановки) и Огненной Земли, и в итоге летом 1824 года вернулись в Англию[3].
Последующие годы жизни
В 1825 году Уэдделл опубликовал свой отчет о путешествии «Путешествие к южному полюсу, совершённое в 1822—1824 годах. Содержит исследование антарктического моря до семьдесят четвёртого градуса южной широты и описание Огненной Земли» (англ. A Voyage Towards the South Pole Performed in the Years 1822-1824; Containing an Examination of the Antarctic Sea to the Seventy-Fourth Degree of Latitude: and a Visit to Tierra del Fuego) (второе издание вышло в 1827 году[4]), в котором изложил свои соображения по вопросам навигации в полярных водах, сведения о дикой природе (в частности, описание острова Южная Георгия) и предложения по вопросам сохранения популяции тюленей в интересах будущего зверобойного промысла. Его отчёт получил признание и 5 февраля 1827 года Уэдделл был избран членом Королевского общества Эдинбурга[2][6].
После путешествий в Антарктику Уэдделл продолжил работу в качестве капитана Jane, но больше зверобойным промыслом не занимался. В 1829 году Jane потерпела крушение у Азорских островов и была признана негодной для дальнейшей эксплуатации, что серьёзным образом сказалось на финансовом благополучии Уэдделла (он был совладельцем судна[7]). До 1832 года он ещё некоторое время плавал на судне Eliza, после чего оставил флот и осел в Лондоне, где снял квартиру на Норфолк-стрит[4].
Джеймс Уэдделл, один из величайших антарктических мореплавателей, умер в Лондоне в нищете 9 сентября 1834 года в возрасте сорока семи лет и был похоронен на кладбище у церкви Сант-Клемент Дэйнс[en][2][4].
Напишите отзыв о статье "Уэдделл, Джеймс"
Примечания
- ↑ 1 2 [ageofex.marinersmuseum.org/index.php?type=explorer&id=51 James Weddell] (англ.). The Mariners' Museum. Проверено 31 мая 2015.
- ↑ 1 2 3 4 Beau Riffenburgh. Encyclopedia of the Antarctic. — Routledge, 2006. — С. 1049-1051. — ISBN 978-0415970242.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 William James Mills. Exploring polar frontiers : a historical encyclopedia. — ABC-CLIO, Inc, 2003. — P. 684-686. — 844 p. — ISBN 1-57607-422-6.
- ↑ 1 2 3 4 Raymond John Howgego. [www.antarctic-circle.org/encyclopediaentries.htm Weddell, James] // Encyclopedia of Exploration, 1800 to 1850: A Comprehensive Reference Guide to the History and Literature of Exploration, Travel and Colonization Between the Years 1800 and 1850. — Hordern House, 2004. — 690 с. — ISBN 9781875567393.
- ↑ Peter Saundry. [www.eoearth.org/view/article/157032/ Weddell, James]. The Encyclopedia of Earth (March 27, 2009).
- ↑ [www.royalsoced.org.uk/cms/files/fellows/biographical_index/all_fellows.pdf FORMER RSE FELLOWS 1783- 2002]. The Royal Society Of Edinburgh.
- ↑ Ernest Shackleton. INTRODUCTION SOUTH POLAR EXPLORATION IN THE LAST HUNDRED YEARS By HUGH ROBERT MILL, D.Sc., LL.D. // [gutenberg.net.au/ebooks12/1202361h.html THE HEART OF THE ANTARCTIC]. — London, William Heinemann, and Washington, U.S.A., by J. B. Lippincott Company., 1909. — С. xiii.
Ссылки
- [www.antarctic-circle.org/encyclopediaentries.htm SAMPLE ENTRIES FOR FOUR EXPLORERS] (англ.). The Antarctic Circle. — Подборка энциклопедических статей о Джеймсе Уэдделле разных авторов. Проверено 1 июня 2015.
|
Эта статья входит в число добротных статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий Уэдделл, Джеймс
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.
Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.
