Фэннин, Джеймс

Джеймс Фэннин
Дата рождения	1804(1804)
Место рождения	Джорджия, США
Дата смерти	1836(1836)
Место смерти	Техас
Принадлежность	США Республика Техас
Звание	полковник
Сражения/войны	Техасская революция

Дже́ймс Уо́кер Фэ́ннин, младший (англ. James Walker Fannin, Jr., 1 января 1804 — 27 марта 1836) — американский военачальник, участник войны за независимость Техаса.

Личная жизнь и карьера

В 1821 году Фэннин переехал в Колумбус, штат Джорджия, где устроился торговцем. 1 июля 1824 года Фэннин поступил в Военную академию США в Вест-Пойнте под именем «Джеймс Ф. Уокер». Из Вест-Пойнта он был отчислен за плохую успеваемость, опоздания и прогулы. 17 июля 1829 года женился на Минерве Форт. У них родились две дочери: Джэйми Фэннин (род. 1830) и Элиза (род. 1832). В 1832 году Джеймс Фэннин отправился на конвенцию штата 1833 года, где представлял округ Троупе.

Техас: 1834—1835

В 1834 году Фэннин с семьёй перебирается в Веласко, в мексиканском штате Коауила-и-Техас (ныне Техас), где он очевидно являлся владельцем плантации. В течение 1835 года он присоединяется к волне растущего сопротивления техасцев против мексиканского правительства. Он пишет письма офицерам армии США (выпускникам академии Вест-Пойнта) с призывами о финансовой помощи и добровольцев делу Техаса. В апреле 1835 года Фэннин отправляется в Новый Орлеан, где он был арестован за неуплаченный долг. Он оставляет залог и возвращается в Техас. В сентябре он был уже действующим добровольцем в техасской армии. 2 октября участвует в битве при Гонсалес, убеждая Стивена Остина отправить в город помощь. В дальнейшем вместе с Джеймсом Боуи он командует 1-м батальоном 1-й дивизии. По приказу Остина они охраняют территорию и контролируют пути сообщения между городами Гонсалес и Сан-Антонио-де-Бехар. 28 октября 1835 года оба командуют техасским отрядом в битве при Консепсьон.

Техас: 1835—1836

В ноябре 1835 года Остин поручает подразделениям Фэннина и Тревиса, в которых насчитывалось до полутора сотен человек перерезать линии снабжения мексиканских гарнизонов. 13 ноября Хьюстон предлагает кандидатуру Фэнина на пост генерального инспектора техасской армии. Фэннин в ответ просит о назначении его бригадным генералом и вверить ему опасный участок. 22 ноября 1835 года Фэннин торжественно покидает ряды добровольческой армии и зачисляется в регулярную армию Техаса. Также ему дозволено вернуться домой и навестить семью.

Главнокомандующий техасскими вооружёнными силами Сэм Хьюстон, при поддержке губернатора Техаса Генри Смита, 7 декабря 1835 года присваивает Фэннину звание полковника регулярной армии. 7 января 1836 года временное правительство назначает «военным представителем» его подчинённым только Верховному Совету, а не Хьюстону. Он начинает собирать войска и амуницию для предстоящего дезориентирующего удара по Матаморосу, штат Тамаулипас. Впрочем, Фэннину было сложно удержать ополченцев под своим контролем. Он пытался привить жёсткую армейскую дисциплину, которую добровольцы не хотели принимать. Многие отзывались о нём, как о холодном и надменном человеке, что позволяет некоторым историкам делать вывод о неэффективности его командования. Большинство людей, служивших у Фэннина, недавно переехали в Техас, что раздражало его и он писал действующему вице-губернатору Джеймсу Робинсону «…из четырёхсот мужчин, находящихся на этом посту, и в его окрестностях, я сомневаюсь чтобы хотя бы 25 были гражданами Техаса».

В начале февраля Фэннин отплывает из Веласко в Копано с четырьмя ротами батальона Джорджии, чтобы соединиться с техасскими силами у Рефухио. К этому времени мексиканские подкрепления под командованием генерала Хосе де Урреа прибывают в Матаморос, что делает техасские планы атаковать город трудновыполнимыми. Фэннин отходит на 25 миль к северу, в Голиад. Там его войска останавливаются в Пресидио-ла-Байя. Полковник начинает укреплять город, и продолжает рассылать своих офицеров для набора рекрутов. «Включать всех кого сможете…»…"чтобы пополнить свои роты, и быть готовыми к скорому сражению".

Попытка спасти Аламо

Получив (через Джеймса Бонэма) письмо от Тревиса из Аламо, 25 февраля Фэннин решает выступить на помощь вместе с более чем 300-ми солдат и 4-мя пушками. После некоторой задержки, 28 февраля, он и его люди отправляются в путь длиною 90 миль до Сан-Антонио-де-Бехар. Попытка деблокировать окружённую крепость была неудачной. Как только войска пересекли реку Сан-Антонио, сломались повозки, а Голиад ещё так и не скрылся из вида. Не хватало пищи, у некоторых из его людей отсутствовала обувь, а быки, тянувшие фургоны, разбрелись за ночь. 6 марта Аламо пал, и все его защитники (около 187 человек) были убиты.

12 марта, Фэннин послал капитана Эмона Батлера Кинга и около 28 человек с повозками, чтобы вывести оставшиеся семьи из Рефухио. Кинг и его люди столкнулись с передовыми частями кавалерии генерала Урреа, путь из Рефухио был отрезан и он укрылся в старой миссии. Местный мальчик пробрался из города и доложил о случившемся Фэннину. Тот отправил на помощь Кингу подполковника Уильяма Уарда и около 120 солдат. Уард рассеял мелкие мексиканские части и остался вместе с Кингом в миссии переночевать, чтобы их люди отдохнули. 14 марта 1836 года Уард и Кинг на обратной дороге были атакованы более чем 200 мексиканскими солдатами генерала Урреа. В тот же день Фэннин получил приказ генерала Хьюстона отступать в Викторию как можно быстрее.

Битва у ручья Колето

В конце концов, 19 марта Фэннин, так и не дождавшись отрядов Уарда и Кинга, возглавил отступающих техасцев и покинул Президио-ла-Байя (которую он переименовал в форт Дефаэнс), разрушив всё, что нельзя было унести с собой. Фэннин взял с собой девять пушек, более 500 мушкетов и большой груз амуниции и оснащения. Колонна продвинулась приблизительно на шесть миль, когда он отдал приказ остановиться, чтобы животные смогли отдохнуть. Примерно в 3 часа дня мексиканская конница обнаружила войска Фэннина. Техасцы сразу же построились в каре, поставив по углам повозки с пушками для защиты. После ожесточённого сражения, стоившего мексиканцам от 100 до 200 человек убитыми и раненными, тогда как техасские потери составляли от семи до девяти погибшими и 60 ранеными, Фэннин и его войска, окружённые превосходящими силами противника, сдались в плен. Они были отправлены назад в форт Дефаэнс, где и находились под стражей. 27 марта 1836 года по приказу мексиканского главнокомандующего Санта-Анны Джеймс Фэннин был расстрелян вместе со всеми пленниками.

Память

Округа Фэннин, Техас и Фэннин, Джорджия названы в его честь. Характерно, что окружным центром в техасском Фэннине является город Бонэм, носящий это название в честь офицера приходившего за помощью к Джеймсу Фэннину для крепости Аламо.

Во время Второй мировой войны, около Тайлера, существовал тренировочный и концентрационный лагерь Фэннин, названный в честь Джеймса Фэннина.

В сериале Восстание Техаса (2015 г.) роль Фэннина сыграл Роберт Морроу.

Литература (на английском языке)

• Gary Brown. James Walker Fannin-Hesitant Martyr in the Texas Revolution. — Plano, TX: Republic of Texas Press, 2000. — 275 с. — ISBN 1-55622-778-7.
• William Davis. Lone Star Rising: The Revolutionary Birth of the Texas Republic. — New York, NY: Free Press, 2004. — 354 с. — ISBN 0-684-86510-6.
• Clifford Hopewell. Remember Goliad: Their Silent Tents. — Austin, TX: Eakin Press, 2000. — 169 с. — ISBN 1-57168-195-7.

Ссылки

• [www.tshaonline.org/handbook/online/articles/ffa02 Биография на сайте Handbook of Texas Online]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Фэннин, Джеймс

– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.