Четверть (единица объёма)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Че́тверть, четвертина — русская единица измерения объёма сыпучих тел (1 четверть = 2 осьминам = 8 четверикам = 64 гарнецам = 209,91 л) и жидкостей (1 четверть = ¼ ведра = 3,0748 л).





Мера объёма сыпучих тел

Четверть (четвёртая часть или одна четверть) — как мера объёма сыпучих тел в XIVXX вв., использовалась для измерения количества зерна, круп и муки. Московская хозяйственная практика XVII в. различала казенную приёмочную и раздаточную (отдаточную) меру. Приёмочная — по ней измерялся хлеб, поступающий в казну; раздаточная мера использовалась для выдачи хлебного жалованья служащим. В хозяйственной деятельности стали широко применяться, введённые царской грамотой, заорлённые образцы мер.

1 четверть, четь (для сыпучих тел) = 2 осьминам (получетвертям) = 4 полуосьминам = 8 четверикам = 64 гарнцам (= 209,912 л (дм3) 1902 г.) (= 209,66 л 1835 г.)

  • В XIVXV вв. в некоторых русских княжествах и землях была равна 1/4 кадки с различным весовым содержанием.
  • В XVI в. 1 четверть ржи = 3½ пуда зерна ржи = 57,33 кг; = 4 пуда = 65,52 кг; в 17 в. = 6 пудов ржи (5 пудов муки), к концу 17 столетия = 8 пудов = 131,04 кг и фигурирует как «московская осьмипудовая четверть». В ряде областей России в 17 в. известны местные четверти различного объёма.
  • Четверть устарела к середине 19 в., вместо неё использовался четверик.
  • Указом 1835 г. было установлено, что 1 четверть = 2 получетвертям = 8 четверикам («мерам») = 64 гарнцам.

(1 «мера» = 209,912 литра/8 = 26,239 литра)

Мера объёма жидкостей

Как мера объёма жидкостей четверть равнялась ¼ ведра. Известна с XVI—XVII вв. В 1885 объём четверти определялся в 3,0748 литра. Использовалась при продаже главным образом вино-водочной продукции и делилась на 5 водочных или 4 винных бутылки.

См. также

Напишите отзыв о статье "Четверть (единица объёма)"

Литература


Отрывок, характеризующий Четверть (единица объёма)

Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.