Шервуд, Владимир Иосифович

Владимир Осипович Шервуд
Основные сведения
Страна	Российская империя Российская империя
Дата рождения	18 (30) августа 1832(1832-08-30)
Место рождения	Истлеево, Елатомский уезд, Тамбовская губерния
Дата смерти	9 (21) июля 1897(1897-07-21) (64 года)
Место смерти	Москва
Работы и достижения
Учёба:	Московское училище живописи, ваяния и зодчества
Владимир Осипович Шервуд на Викискладе

Владимир Иосифович (Осипович) Шервуд (18 (30) августа 1832 — 9 (21) июля 1897) — русский живописец, архитектор, скульптор.

Автор проектов здания Исторического музея на Красной площади в Москве (1875—1881), памятника-часовни «Гренадерам — героям Плевны» (1887).

Племянник Шервуда-Верного, прозванного так за сообщение Александру I о готовившемся восстании декабристов.

Биография

Владимир Осипович Шервуд родился в селе Истлеево Елатомского уезда Тамбовской губернии, где его отец владел суконной фабрикой. Дед по отцу, английский механик Вильям (Василий), в 1800 году приехал на работу в Петербург, — на Александровскую мануфактуру, управляющим которой был А. Я. Вильсон, и навсегда остался в России. Дед по матери, Елизавете Николаевне — Николай Степанович Кошелевский, выпускник Императорской Академии художеств, архитектор и инженер, прадед Степан Михайлович Кошелевский — значковый товарищ Войска Малороссийского. Отец, Джозеф (Иосиф) Шервуд, был «искусным инженером-технологом, приглашенным в Россию для устройства водных путей, соединяющих Балтийское и Каспийское моря». В источниках встречаются два варианта отчества, но сам архитектор признавал, исходя из его небольшой переписки, отчество Осипович.

В 1838 году остался сиротой и сначала воспитывался у тёти (сестры матери, Д. Н. Кошелевской), жившей в Москве, а затем — в Московском сиротском межевом училище (1840—1848), где в числе предметов преподавалась архитектура (П. П. Зыковым). В 1848—1849 годах занимался в архитектурной школе при Московской дворцовой конторе; затем в Московском училище живописи, ваяния и зодчества (МУЖВЗ), которое окончил в 1857 году, со званием свободного художника пейзажной живописи.

В 1860 году он, по приглашению Чарлза Диккенса, на пять лет ухал в Англию, — писать семейный портрет Диккенсов. В Англии он сделал большое количество портретов, пейзажей, «делал попытки создания архитектурных проектов». Вернувшись в Россию Шервуд продолжал заниматься портретной живописью; им были написаны портреты: Н. Х. Кетчера, Ф. И. Тютчева, И. Е. Забелина, С. М. Соловьёва, В. И. Герье, Д. И. Иловайского, Ф. Е. Корша, Б. Н. Чичерина. В 1868 году за картину «Беседа Христа с Никодимом» Петербургская академия художеств присвоила Шервуду звание классного художника третьей степени; в следующем году, за представленные на выставку портреты — художника первой степени; в 1872 — академика живописи.

Заинтересовался скульптурой и изучением древнерусского зодчества. В 1873 году В. О. Шервуду поручили составление предварительного проекта здания Исторического музея на основе разработанной, специально созданной для устройства музея комиссией, программы. Для постройки музея Московская городская дума в апреле 1874 года уступила землю на северной стороне Красной площади Москвы, на которой ранее находилось здание земского приказа где она планировала постройку думского здания. Согласно конкурсному заданию, здание музея должно было быть выдержано в формах русской архитектуры XVI века, чтобы его облик органично соответствовал сложившемуся к тому времени архитектурному ансамблю Красной площади. После рассмотрения предварительного проекта в июле 1874 года, объявлен «общий конкурс», на который было представлено семь проектов В мае 1875 года первой премии был удостоен проект В. О. Шервуда и инженера А. А. Семёнова.

Когда в 1880 году встал вопрос о новом проекте памятника героям Плевны И. Е. Забелин предложил кандидатуру В. О. Шервуда. Поскольку установка памятника планировалась на кургане Копаная Могила под Плевной, так, что «людные пункты и дороги отстоят от места сооружения на значительное расстояние, то необходимо придать памятнику приличную высоту (10 саж<еней>)». По первоначальному проекту памятник представлял собой часовню высотой более 20 метров с четырьмя скульптурными группами. В 1882 году Шервуд составил второй вариант, в котором уменьшил размеры памятника и заменил скульптурные группы на горельефы. В 1887 году было принято решение установить памятник героям Плевны в Лубянском сквере Москвы.

На Всероссийской выставке 1882 года была отмечена премией скульптура В. О. Шервуда «Боян», готовившаяся для Исторического музея.

В 1897 году В. О. Шервуд создал памятник хирургу Н. И. Пирогову, который был установлен 3 августа перед зданием нынешней хирургической клиники академии имени И. М. Сеченова на Большой Пироговской улице. В. О. Шервуд не дожил до открытия этого памятника; он умер 9 июля 1897 года. Похоронен на Старом Донском кладбище. В 1895 году была опубликована его работа «Опыт исследования законов искусства. Живопись, архитектура и орнаментика».

Семья

Жена: Ольга Дмитриевна (?)

Дети:

• Сергей (1858—1899), архитектор
• Владимир (1867—1930), архитектор
  • Иосиф, архитектор
• Леонид (1871—1954), скульптор
• Надежда — была замужем за сыном директора 5-й московской гимназии, В. А. Адольфом
• Ольга, художница
  • Владимир Андреевич Фаворский, художник; также
• Борис, преподаватель мужской гимназии Останкино-Мариинского общества
• Александр, фельдшер

Работы

• Здание Императорского Российского Исторического Музея на Красной площади в Москве (совместно с А. А. Семёновым) (1875—1881)
• Памятник-часовня «Гренадерам — героям Плевны» (совместно с А. И. Ляшкиным) (1887, пл. Ильинские ворота). Церковное название: часовня Иконы Божией Матери Знамение и Александра Невского.
• Памятник хирургу Н. И. Пирогову (1897, Большая Пироговская ул.)
• Памятник императору Александру II в Самаре (1881; открыт в 1889, демонтирован между 1918 и 1927; обсуждается проект восстановления)
• Памятник императору Александру II в Казани (1892, открыт в 1895, демонтирован в 1918)
• Портреты: А. В. Станкевича, А. И. Герье, Б. Н. Чичерина, А. Ф. Кологривовой, Н. X. Кетчера, И. Е. За­белина, М. Ф. Корша, П. И. Золотарева, А. И. Кошелева, Ю. Ф. Самарина, А. А. Врето, обер-гофмаршала Нарышкина, московского генерал-губернатора князя В. А. Долгорукова, И. А. Кононова, П. И. Губонина, М. С. Губониной, Д. И. Иловайскаго, Муромцевой, В. Я. Гоппера, Мак-Гиля, Н. Н. Тютчева В. О. Ключевского, автопортрет.
• Скульптура: бюсты С. М. Соловьева, Н. X. Кетчера, И. А. Кононова, фигура Баяна
• Надгробный памятник-распятие на могиле М. М. Богословского (отца известного историка) в некрополе Донского монастыря, рядом с могилой самого Владимира Осиповича Шервуда.

Галерея

• Moscow State Historical Museum Red Square.jpg

  Исторический музей

• Plewen-Denkmal.jpg

  Памятник-часовня «Гренадерам — героям Плевны»

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Памятник Н. И. Пирогову (1897)

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Портрет Ю. Ф. Самарина (1872)

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Портрет Б. Н. Чичерина (2-я пол. XIX в.)

Рекомендуемая литература

• Шервуд В. Воспоминания // Московский журнал. — 1996. — № 1.

Ссылки

• Воспоминания ([sgt-pickwick.livejournal.com/191942.html#cutid1 начало], [sgt-pickwick.livejournal.com/192019.html продолжение — о Шервуде-Верном])
• [sherwood-family.livejournal.com Шервуды в России]

Отрывок, характеризующий Шервуд, Владимир Иосифович

На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.